Тревожная весна 1918 (СИ)
А вероломные союзники победители не посмели бы за это бросить нам упрек и считались бы с совершившимся уже фактом. Не пришлось бы нам и особенно Добровольческой армии "базироваться" на большевиках и жить на то, что отбивалось у последних, платя за это чрезвычайно дорого, ценой человеческой крови. Но верхи Добровольческой армии предпочитали за снаряды и патроны платить жизнью лучших представителей нашего офицерского корпуса, нежели "унизиться" до непосредственных переговоров с немецким командованием, в результате которых могло быть обильное снабжение Добровольческой армии всеми предметами техники и военного снаряжения.
К сожалению, жили предрассудками. Руководились больше сердцем, нежели здравым рассудком, не понимая, что наносят ущерб не только себе, но и нам, стоявшим на иной точке зрения. В общем, тупые бараны! Правильно ваши друзья красные Вас потом к стенке поставят. Я и сам бы Вас, предателей России, расстрелять не отказался! Сами эмигрировали, а нас подставили под красные молотки! А нас раздавят, как спелый виноград.
Донская же власть поглубже спрятала свои личные чувства симпатий и антипатий к немцам. Она руководилась исключительно пользой делу, всемерно стремясь использовать германцев в целях успешного завершения нашей борьбы с большевиками.
Для выяснения причин появления немецких частей на территории Войска Донского и дальнейших намерений Германского командования Временным Донским Правительством 27 апреля была отправлена в г. Ростов делегация. Ее очень любезно принял там начальник штаба 1-го армейского германского корпуса и заверил ее в лояльности германцев в отношении Войска Донского, обещая в ближайшие дни очистить станицы Ольгинскую и Аксайскую и увести оттуда германские части.
Вместе с тем он рекомендовал нашей делегации отправиться в г. Киев в главную квартиру германской армии, оккупировавшей Украину, чтобы там, на месте, выяснить и закрепить дальнейшие намерения высшего немецкого командования и закрепить добрососедские взаимоотношения. Это пожелание нами было выполнено и 30-го апреля Донское посольство в составе 4-х человек под руководством любимца "пароходного атамана" свежеиспеченного генерала Сидорина, с одобрения уже собравшегося "Круга Спасения Дона", отправилось в Киев.
К этому времени общая военная обстановка была для нас благоприятной. Освобождение столицы Дона, облетев Донскую землю, всюду подняло дух казаков и послужило толчком к новым восстаниям, 17-го апреля казачьим отрядом у Белой Калитвы был отбит у красногвардейцев целый поезд с боевыми припасами (около 5 тыс. артиллерийских снарядов и 600 тыс. ружейных патронов). Несколько раньше Мигулинцы одержали блестящую победу над очередной огромной красногвардейской группой, вторгнувшейся с севера в пределы Верхне-Донецкого округа, причем победителям достались громадные трофеи (3 000 пленных (!!!!), 28 орудий (!!!!), около 3 000 снарядов, 74 пулемета, и более 2 000 винтовок). О да! Выгодная война — это очень хорошо! Это просто Клондайк! Главное — не проигрывать и громить врага малыми силами. Прямо-таки манящая перспектива.
Одновременно стало нам известно, что Гундоровцы, Митякинцы и Луганцы, которые изнемогая в неравной борьбе с большевиками, пригласили немцев помочь им, и части германского корпуса Фон-Кнерцера вошли в Донецкий округ и заняли Каменскую, Усть-Белокалитвенскую станицы и часть линии юго-восточной железной дороги.
К этому же времени Добровольческая армия вернулась из похода в свою колыбель под защиту Дона, расположившись в районе станицу Мечетенской. Свыше двух месяцев, окруженные слепой злобой и предательством шли добровольцы по Кубани, бесчисленными могилами павших героев, усыпая свой крестный путь. Половина добровольцев и генерал Корнилов легли под Екатеринодаром. Силы с каждым днем таяли, а число раненых и больных возрастало. Отряд добровольцев представлял тогда, в сущности, прикрытие огромного обоза с ранеными и больными. Условия похода стали еще тяжелее. В командовании росло сознание, что рисковать дальше бесполезно, что единственной надеждой на спасение может быть Кубань.
Но казаки кубанцы еще спали. Еще крепко действовал на них большевистский дурман. Надо было уклоняться от боя, чтобы сохранить силы отряда и выиграть время. И потянулись серые, холодные, без просвета и надежды дни. Участники похода не скрывали от меня, что временами в их сердце уже закрадывалось сомнение в благополучном исходе похода, и постепенно гасла вера в успех начатого дела. И вот тогда-то неожиданно блеснул светлый луч у "страдальцев". В станицу Успенскую прибыл разъезд казаков Егорлычан. Они заявили, что Дон восстал и сбросил ненавистные советские оковы!
Велика и радостна была эта весть. Участник Корниловского похода генерал А. Богаевский 3-го февраля 1919 года в речи, произнесенной им на заседании Большого Войскового Круга, так характеризовал этот момент:
"Я никогда не забуду того счастливого момента, когда 17 казаков Егорлыцкой станицы принесли весть, что казаки-донцы поднялись".
А генерал Деникин в этот же день сказал Кругу:
"В феврале я с тяжелым чувством покидал Донскую землю, в апреле я с великой радостью узнал, что Дон очнулся от наваждения и встал на защиту поруганной свободы своей".
Все это хорошо, но вот я тремя десятками людей бил большевиков в труху, а ты горе-генерал, бестолочь Деникин только и можешь, что от них трусливо бегать! Как ты генеральские погоны получил? За взятку? Или тебе их на день Рождения подарили?
Один юнкер, из числа Добровольцев-Деникинцев так мне описал свои чувства в день 12-го апреля:
— Ура. Донцы восстали. Мы скачем прямо на север, опять милое Задонье, Егорлык, Мечетка, Кагальник, Олъгинская, а там и Новочеркасск. Душа ликует; и в топоте конницы и в скрипе сотен телег и в вое телеграфной проволоки — одна и та же песня: "Всколыхнулся, взволновался Православный, Тихий Дон…"
"Ага, — подумал я — "Вы, значит, скачите, ликуете, дурью маетесь, а нас тогда в Заплавах большевики приготовились резать, огромную вооруженную орду нагнали, и помощи никакой не было. Отбивайтесь, как хотите или умирайте."
Судя по всему, я уже просто истощил запасы моего удивления человеческой наглостью.
Но восторженный юнкер, кажется, его фамилия была Львов, не замечал мой скептицизм и все еще не унимался:
— И это чувство, — продолжал витать в облаках Н. Н. Львов, хрипя, как больной пудель — что мы не одни, что с нами подымаются казаки, так радостно волновало после того, как постепенно приходилось задумываться, нужны ли мы кому-либо!
Что тут можно сказать? Свинья, она и в Африке свинья. И даже в Добровольческой армии. Проклятье человека с заячьей кровью в том, что он шарахается от любой тени, воображает опасности, там, где их и в помине нет.
Но все же, неоспоримо, что известие о восстании донцов явилось психологическим фактором огромной важности. Не поднимись донцы, судьба неуклюжей Добровольческой армии, надо полагать, была бы иная. Сгинула она сразу бы! Весть о восстании на Дону, я бы сказал, воскресила добровольцев, зажгла в их сердцах яркую надежду в спасение и крепкую веру в светлое будущее. Тем более, что абсолютно все сражения пришлись на нашу долю!
И радостно потянулись в Задонье к гостеприимному Дону, исхудалые оборванные, раненые и больные добровольцы. Дон радушно принял "дорогих пришельцев". Освободил их от раненых и больных, разместив таковых по городам и станицам, снабдил их продовольствием, "братски" деля с ними свои скудные запасы вооружения, патроны и снаряды.
До половины июня красные в Задонье не проявляли особой активности и Добровольческая армия могла спокойно отдохнуть, пополниться, подремонтироваться, с тем, чтобы обновленной на досуге вновь вступить в бой "за восстановление Единой и Неделимой России". Великолепно! Нам бы так! Мы тут каждый день сражаемся, жилы рвем, а они себе санаторий в тылу за наш счет себе устроили! И на фронт калачом их не заманишь!