Тревожная весна 1918 (СИ)

Ввиду весеннего разлития Дона ей предстояло пройти за ночь около 63-х километров (!!!), переправиться вброд через реку Тузлов, обогнуть город с севера и запада и выйти на юг, где занять железную дорогу, прервав по ней сообщение. Я считался с возможностью опоздания нашей конницы и потому для перестраховки отправил на лодках через Дон команду охотников — подрывников, с задачей разрушить железную дорогу в районе станицы Аксайской. Другой заслон, высылаемый мной на север, обязан был захватить ж/д станцию Персияновку и продвигаться на север к городу Александровск-Грушевский, основательно разрушая железнодорожный путь. Остальные наши войска предназначались для атаки Новочеркасска.
При их распределении пришлось помимо тактических соображений считаться и с иными обстоятельствами. Так, например, Новочеркасский полк под командой популярного среди казаков полковника А. Фицхелаурова, стремился скорее освободить свою станицу, составлявшую северо-восточную часть г. Новочеркасска. Кривянцы негодовали на железнодорожников за их предательскую стрельбу 4-го апреля при нашем отступлении из города и горели желанием прогуляться на вокзал и скорее им отомстить. Эти полки составили наши фланги.
Полки менее стойкие пришлось поместить в середине и так их направить, чтобы они удалялись от своих станиц, а не приближались к ним, чтобы казаки не имели соблазна сбежать домой подальше от войны. Чувство долга этих солдат-поневоле держалось на трех китах: дисциплине, дружбе и победах. Я знал, что дай им всё это, и каждый солдат Донской Армии поверит, что он лучший чертов воин во всем проклятом мире и что нет на свете человека, живого или мертвого, носящего мундир любой страны и любой эпохи, который мог бы побить его в сражении.
Конечно, при такой диспозиции я предлагал нарушить одно из фундаментальных правил войны. Планировал разделить свою и без того оказавшуюся в меньшинстве армию на несколько небольших частей, каждая из которых станет чрезвычайно уязвимой при ответной атаке врага. Это уязвимость будет очень рискованной, но на другой чаше весов была вероятность того, что этот красный дурень Яшка Антонов, не станет нас атаковать, а вместо этого просто засядет на крутой горе Новочеркасска в ожидании новых подкреплений из Ростова и Шахт. Даже если все сложится так как я планирую, то нашей маленькой армии, такой уязвимой, придется сражаться как дьяволам: резать, давить, сжигать и разрушать. Но если наши части, эти молот и наковальня не смогут сомкнуться, то в учебниках истории потом напишут, что Поляков уничтожил свою страну, свой край, нарушив самые главные правила ведения войн. Просто по глупости. Но эта кажущая глупость сейчас оставалась единственным оружием восставших. И может сработать.
Около 12 часов ночи, генерал Попов, Денисов и я во главе нашего резерва, состоявшего из двух конных сотен, оставили Заплавы и двинулись верхом в направлении Новочеркасска. На Святое дело идем! Прикрытие района Заплавы-Бессергеневка, со стороны Александровск-Грушевский, Походный Атаман возложил на "Северную группу". Для этого последняя должна была сделать небольшую перегруппировку сил и об этом уведомить нас. Мы до последнего момента нетерпеливо ожидали донесения об этом, но так его и не получили. Названный район пришлось бросить на произвол судьбы.
Вот сволочи! Расстрелять за такое надо! По закону военного времени!
Не было никакого сомнения, что в ставке личные побуждения доминировали над пользой общего дела и нам умышленно осложняли положение. Тяжело говорить об этом, но, к сожалению, таково было отношение к нам руководителей степного похода, составлявших тогда "ставку" Походного Атамана. Только поздно ночью мы получили уведомление о том, что в наше распоряжение для участия в атаке Новочеркасска направляется 6-ти сотенного состава пеший полк под командой есаула Климова.
С исходного положения наши войска должны были начать одновременное наступление по всему фронту по сигналу зажженного факела на длинной жерди.
Нас окружала тихая, весенняя, звездная ночь. Совсем недалеко, в неясном ночном тумане виднелись причудливые очертания города, возвышающегося над равниной. То зажигаясь, то потухая, мерцали огни ночного Новочеркасска. Я сошел с коня, и прислонился к телеграфному столбу, шумевшему тогда, как-то по особенному жутко. В голове роились разные мысли. Я не мог без дрожи думать о том, что произойдет на этих весенних полях, когда солнце взойдет над землей. Задумался, вспомнилось прошлое, и еще кошмарнее стала для меня окружающая ужасная действительность. Просто кошмарный сон, который длится без конца!
 
Я ждал донесений от наших боковых отрядов, после чего должен был приказать зажечь веху, что послужило бы для нашей артиллерии сигналом открыть огонь, а войскам двинуться в атаку. Еще накануне я дал нужные указания начальнику артиллерии. Ему было приказано стрелять только по ж/д станции и ближайшему к ней району. Когда же мы овладеем вокзалом, — перенести огонь на южную и северо-западную окраины, всемерно щадя самый город и мирное его население.
Около трех часов утра раздался сначала гул справа, затем послышались глухие взрывы слева, — то наши подрывники рвали железную дорогу. Мои отряды зашли в тыл Антонову и отрезали его пятнадцать тысяч человек от подкреплений и припасов. У большевиков все, как будто, оставалось спокойно (они не подозревали о грядущем кошмаре, не ожидая от нас подобной дерзости), и не было заметно никакого оживления. Вскоре по летучей почте, отлично работавшей, я получил донесение из северного заслона о захвате им станции Персияновки и начатом разрушении железнодорожного пути.
Я дал знак зажечь веху, и войска двинулись вперед. Нервные минуты ожидания прошли, уступив место дикому возбуждению. Наша атака для большевиков оказалась неожиданной. Захваченные врасплох, эти большеротые пожиратели водки, однако, вскоре оправились и стали проявлять большое упорство в обороне.
Наибольшее сопротивление большевики оказали в предместье города Хотунке, преграждая нам путь к единственной переправе через реку Тузлов. Их сильный пулеметный и ружейный огонь долго не позволял нашим цепям подняться в атаку. Желая ободрить казаков и лично проверить обстановку, наш штатный храбрец, полковник Денисов сломя голову поскакал к Хотунку, передав мне общее руководство боем.
Благоприятно для нас развивался бой в районе ж/д станции Новочеркасск. Здесь казаки Кривянцы быстро сломили сопротивление красных. В этом им много помогала наша артиллерия. Ее на редкость удачные попадания в эшелоны, груженые красногвардейцами, вызвали среди них страшную панику. Тревожные свистки паровозов огласили воздух. Поезда заметались в разные стороны, но ввиду разрушения нами железной дороги, вынуждены были каждый раз возвращаться обратно.
Артиллерийскими снарядами были зажжены несколько цистерн с бензином и нефтью, горящих огромными факелами, что еще больше увеличило беспорядок и смятение у противника. В огне щелкали патроны, каждый вспыхивал белым, как миниатюрный фейерверк. Дисциплина испарилась. Среди солдат в сером взрывались снаряды, добавляя отчаяния. Среди бегущей толпы скакали всадники, пытаясь развернуть солдат обратно, и время от времени в этом паническом отступлении некоторые и правда пытались сформировать строй, но у этих мелких групп не было ни единого шанса против лавины страха, сметающего большинство. Невооруженным глазом я наблюдал картину жестокого боя. Было видно как станичники, овладели вокзалом и прилегающей окраиной и как они постепенно втягивались в город.
 
Взбираясь вверх по улицам, они часто работали в рукопашную, ловко действуя клинками и штыками. Винтовки извергали пламя в каком-нибудь метре от целей, а после выстрела казаки использовал их как дубины или кололи врага штыками. Станичники вопили, колотили и пинали, дубасили прикладом и кололи штыком противника, который не мог им отвечать с той же свирепости. Все они охрипли от крика и от того, что дышали дымом и пылью, которые висели в воздухе среди этих узких улочек, где по мостовой текла не вода, а кровь и где мертвые тела использовали, чтобы забаррикадировать каждый проход.