Сила Воли (СИ)
— Пока я остальные вещи в чемоданы и мешки соберу, может, поедите перед дальней дорогой?
— Уж не знаю как вас и благодарить, Глафира Семёновна! — поклонился ей Александр. — Вы и так для нас много сделали! Но и отказаться от угощения — никак не могу. Потому что голоден, как волк. Просто очень опасаюсь, что всё съем, на неделю вперёд из ваших запасов.
— Ну и слава богу! Ешь на здоровье! — расплылась тётка в блаженной улыбке. — Мужчина и должен есть, не меньше чем конь! Тогда и работать будет достойно! И детки от него получатся на загляденье! Не то что от некоторых…
При этом она заставляла стол харчами, посматривая то с иронией на своего хлипкого мужа, то с хитринкой на краснеющую от злости племянницу. И каша в чугунке, и кастрюля со вчерашними щами, и куски копчёного мяса и ломти свежего сала — всё выставила. Плюс зелень разная с огорода и соления в банках. Молодой Шульга смёл всё! И настолько всех этим поразил, что даже глядящая на него с умилением Глафира, не на шутку озадачилась:
— Неслабо тебе приложили-то! Как бы в мозгах чего важного не сдвинулось…
На что авторитетно подал голос дядя Эдуард, до сих пор молчавший в сторонке:
— Это у него от переживаний! Ты вон, Фирочка, тоже, как перенервничаешь, ешь как не в себя…
— Так на мне и вся работа коопторга держится! — вызверилась работник торговли на своего малахольного мужа, крайне скромного по габаритам. — А на ней у меня каждый час — вагон переживаний. Не то, что у тебя: крутишь баранку и свистишь в три дырки!
Смешно было наблюдать, как Каргазян в недоумении пытается посчитать дырки у себя на лице. Тогда как чемоданы с вещмешками уже стояли на пороге дома, а щедрая тётушка, вручая довольно плотный узелок с деньгами, напутствовала парочку последними инструкциями:
— Как устроитесь на месте, обязательно напишите. Может к тому времени всё образуется и кто из схваченных выжил, выйдет на волю. Но пишите не от своего имени, а от имени бабушки Симы. Я пойму, что это от вас. Ну всё, грузитесь с богом!
И смахнула с глаз набежавшую слезу.
Тогда как Настя не поленилась поклониться тётушке в пояс:
— Спасибо, тёть Глаша! Что бы мы без вас делали! — затем повернулась к его супругу. — И вам спасибо, Эдуард Акопович!
И уже через короткое время, парочка молодых комсомольцев поглядывала в щель тента на пролетающие мимо дороги окрестности. Неизвестность и страх оставались позади, впереди их ждали надежда и всё та же неизвестность. Но по этому поводу, поглаживая вздутое брюхо, мемохарб скорей радовался, чем грустил:
«Лучше уж так, чем бессмысленно и неконтролируемо метаться по чужим телам, ухудшая свои возможности, итак растерянные на неизвестно какое время! А вот слух… хм! Боюсь ошибиться, но он начал формироваться в нечто уникальное для этого мира. То есть, уже вторая моя особенность, привнесённая в это тело, получает своё развитие. Надо позже, в спокойной обстановке к себе внимательнее прислушаться…»
7 глава
Непосредственно город, по всем понятиям одичавшего в неволе, но всё-таки цивилизованного пьетри, никак не соответствовал своему статусу. Скорей замызганная деревня, в которой изредка попадались здания из камня или кирпича. Всё остальное из дерева, в том числе и большинство утопающих в грязи тротуаров. Если уж сравнивать, то оба увиденных посёлка смотрелись не в пример лучше районного центра. Особенно в плане чистоты и благопристойности.
Спрашивать свою союзницу, почему так, он не стал. Сам владел информацией: недавняя война, тотальное обнищание, надорванная промышленность, и отсутствие в данном городе контингента военнопленных. Не повезло местным жителям. Потому что в иных городах тысячи пленных, ещё недавно — бывших агрессоров в жестокой войне, вкалывали на самых грязных и тяжёлых работах. А по всей стране их насчитывались миллионы, и сразу отпускать их на родину никто не собирался. Коль разрушили народное хозяйство, будьте добры, теперь восстановите его, пусть и под дулом автомата.
Зато на разные великие «стройки века» власти агитировали рьяно и с необычайным энтузиазмом. Особенно много обещаний давали представителям молодёжи, которые окончили школу, или хотя бы восьмилетку. А некоторые ребята заключали договора на подряд, отучившись лишь семь классов. Вербовали всех, словно самой главной целью было сорвать население с насиженного места, оторвать от родителей, и заставить жить в жутких условиях бытовой неустроенности.
Именно поэтому, в громадной толпе перемещающихся рабочих кадров и появлялась отличная возможность затеряться детям врагов народа. Конечно, если при этом слишком не высовываться и не привлекать к себе внимание. По этому поводу полковник Шульга не раз, и даже не десять раз твердил своему сыну: «ничем не выделяйся!». Словно предчувствовал беду и заранее напутствовал наследника, что и как надо делать при различных обстоятельствах. Да и Анастасия Бельских прекрасно соображала в этом плане, потому что глухой ропот недовольного и напуганного народа всё равно просачивался сквозь тотальную ложь и барьер страха из «кровавых подписок». Именно такие подписки давались всеми отсидевшими в лагерях людьми, после чего преследования за распространение правды велись властями самые жесточайшие, вплоть до высшей меры пресечения.
Ещё Санька хорошо помнил, как отец предупреждал:
— Никогда и ни перед кем не раскрывай своих взглядов! Особенно если они хотя бы чуток имеют расхождения с линией партии. Потому что у чекистов есть целая служба соглядатаев и стукачей, которые занимаются сбором компромата на окружающих. Эти гниды порой не гнушаются опоить человека, стать для него лучшим другом, чуть ли не родственником, а потом донести откровения бывшего сидельца до надлежащих органов. И если преступивший закон или даже враг народа, первый раз попавший в лагеря потом таки имеет шанс выйти живым на свободу, то все… Особо подчёркиваю: буквально все без исключения, нарушившие условия «кровавой подписки» — исчезали бесследно.
Печальная действительность. Особенно на фоне бравурных и победных реляций, которые заполняли передовицы всех газет и звучали из динамиков радиоточек. По ним получалось, что счастливее людей, чем в данной стране, нет на всей планете. Именно эти противоречия, отсутствие свободы и двойная мораль сильно напрягало уже непосредственно Киллайда. Что-то ему настойчиво подсказывало: надо вообще сматываться из этой громадной державы как можно дальше и быстрей.
Только как это сделать при тотальной диктатуре и железном занавесе?
Ещё больше отец бледнел и каменел лицом, стоило ему только припомнить военное лихолетье или предшествуемые ему годы. Причём внешнего врага отчизны он проклинал не больше, чем вездесущих комиссаров и представителей особых отделов. О которых только и прорывалось сквозь сжатые зубы:
— О-о! Сколько невинных солдат и офицеров сгубили эти твари!.. И сейчас, худшие из них, отсидевшись в тылу, остались у власти.
Видно фронтовик предостаточно насмотрелся на зверства особистов и комиссарского отродья, против которых даже высшие, прославленные воинские командиры не могли ничего противопоставить.
В общем, в этой сложной, но чётко просматриваемой ситуации, парочка молодых беглецов и оказалась в доме очередных представителей семейства Каргазян. Только вот кузен Эдуарда Акоповича смотрелся не в пример импозантнее, солиднее и монументальнее своего хлипкого родственника. Да и что сказать: великий чиновник! Знать местного разлива! И хотя имя у него было простенькое, Гарик, все к нему с почтением обращались Григорий Андреевич. Хотя и батюшка его тоже походил из армян, имея сложное, крайне редкое имя. Но, видимо, трансформация имён на русский манер имела какое-то сакральное или политическое значение.
По большому счёту прибывшей молодёжи было наплевать, кого и как звали. Но ещё в дороге Настя предупредила: