Поцелуй аспида (СИ)
Провидец оказался чрезвычайно худ и долговяз. Он напомнил мне шнурок с узлами, завязанными то тут, то там. С лица с острым подбородком и частыми росчерками глубоких морщин внимательно смотрели хищные зеленые глаза. Над высоким бугристым лбом в разные стороны топорщились кое-как остриженные, словно драные, волосы неожиданного темно-синего цвета.
Из одежды провидец носил латаный фиолетовый пиджак из вельвета, зеленую рубашку и мятые узкие штаны невнятного сизого оттенка.
Он встретил нас без приветствий. Молча велел следовать за ним и, развернувшись, сгорбленно зашаркал по полу стоптанными солнечно-желтыми тапочками без задников.
В темной захламленной квартире, обычной двушке, пахло старостью и какой-то тухлятиной. И хотя пахло несильно, но этот душный, сладковатый аромат буквально ввинчивался в мозг, пробуждая тревогу и дурные предчувствия.
Мы прошли в одну из комнат — грязную и голубую. Голубым здесь было всё: обои, шторы, ковер, продавленный диван и кресло, стоящие друг против друга. Покрытая слоем вековечной пыли люстра флегматично покачивала многочисленными подвесками из голубого стекла. Они приятно позвякивали от дуновений теплого ветерка, что влетал в комнату из распахнутой настежь балконной двери.
Похоже, провидец, так же, как и простые смертные, страдал от жары, неослабевающей даже ночью.
Он усадил нас на диван, а сам сел в кресло, вальяжно откинувшись на засаленную спинку.
— Иди на юго-восток, — сказал он неожиданно высоким и мелодичным, как не у всякой оперной певицы, голосом.
Я непонимающе заморгала.
— Что?
— Зови меня дядюшка Мунк, Рассветная.
Он, было, потянулся ко мне, словно намереваясь по-отечески пожать лежащие на коленях руки, но резко отпрянул, едва Безымянный отрицательно покачал головой.
Недоумение моё росло.
— Что ты хочешь знать, дитя?
Древний фейри улыбнулся, обнажив настоящий частокол белоснежных, острых, точно пики, зубов.
Запретив себе бояться, я только теснее прижалась к своему бессмертному телохранителю. Наверное, если бы не его присутствие, уже неслась бы отсюда на всех парах.
Прозвучавший вопрос застал меня врасплох. Верно говорила наша учительница по истории: «Иногда самое главное в жизни — знать, о чем спросить». Я растерянно посмотрела на Безымянного.
— Не заигрывай с нами, старик. Если хочешь получить свою плату, то говори честно, что видишь. А если же твоя магия покинула тебя окончательно, лучше признайся. Ты же помнишь — я плохо выношу, когда мышка воображает себя кошкой…
— Нет, нет, — торопливо проворковал прорицатель. — Я всего лишь проявляю гостеприимство. Девочка так сочна… Я хотел сказать, так юна, а все юные горячие человеческие сердца… — старик практически облизнулся, — особенно девичьи… желают предсказаний о любви.
Уместив локти на подлокотниках, он чинно сложил перед собой руки и стал как две капли воды похож на карикатурного вампира.
— Ведь так, деточка? Ты наверняка хотела бы спросить у дядюшки Мунка о том, какая любовь тебя ожидает? Кто твоя… как это вы люди говорите? Судьба?
— Совсем нет, — не согласилось я.
Вот уж совершенно точно ничего ни о какой любви знать я сейчас не хотела. Конечно, на самом деле, еще какой-то месяц назад я бы с большим интересом послушала предсказание на сей счет, но не теперь. Всё, что меня волновало сегодня, было выживание. Что надлежит предпринять, дабы моя прежняя жизнь вновь стала моей?
Об этом я и спросила. В ответ провидец заливисто рассмеялся. Он хохотал, сотрясаясь всем телом, и поэтому мы даже не сразу сообразили, что у фейца начался припадок. Я кинулась ему на помощь, но не успела даже прикоснуться.
Ломаным движением, словно марионетка на ниточках, дядюшка Мунк выпрямился в кресле и резко открыл глаза. Я имею в виду те дополнительные шесть глаз, что, оказывается, незаметно прятались, маскируясь под глубокие бугристые морщины на лбу и щеках. Каждый глаз прорицателя отличался размером, формой и, по всей видимости, цветом. О последнем было сложно судить наверняка, так как четыре из них оказались затянуты плотной пленкой бельма. Пятый, желто-серый, был поражен наполовину, и лишь последний, ярко-красный, смотрел ясно и отливал здоровым блеском.
А затем дядюшка Мунк заговорил:
— Ту реку вспять не обратить,
Она иссохла и мертва.
За Чары надобно платить,
Или исчезнуть без следа.
Своею сутью напитай
Ты берег Безымянных вод
И смело по воде ступай,
Веди к Рассвету свой народ.
Казалось, весь мир вокруг застыл подобно кадру в фотоаппарате. Даже ночной ветерок исчез. Не покачнулась ни одна стекляшка на люстре. Занавески висели унылыми складками, а я старалась даже не дышать, захваченная важностью момента. Была готова поклясться, что чувствую, как чары переливаются вокруг нас невидимой радугой. Предсказание отпечаталось в моей памяти так, словно кто-то обвел его через копирку. Хорошо бы ещё понимать о чём оно.
Едва дядюшка Мунк замолчал и все его дополнительные глаза плавно закрылись, вновь став лишь черточками от морщин, как старик вышел из транса.
— Ну, теперь «кошка» довольна? — ехидно спросил он у Безымянного, явно очень гордясь собой.
— Довольна.
Сид одним слитным движением поднялся с дивана и подал мне руку, дабы я тоже встала.
— Пошли, — уже совсем другим тоном обратился он ко мне.
— А как же оплата? — вскинулся провидец, одновременно и заискивающе, и возмущенно.
— В прихожей, — Безымянный цедил слова скупо, даже с каким-то отвращением.
Меня посетило подозрение, что более-менее разговорчивым и оттаявшим Высший бывает исключительно со мной. Для остальных — это холодная каменная глыба, об острые края которой запросто можно порезаться до смерти.
Мы проделали обратный путь до коридора, в котором, к своей немалой радости, прорицатель обнаружил простой брезентовый мешок. Внутри него явно что-то шевелилось.
— Кто там? — не ожидая ничего хорошего, прошептала я в спину сида, так и не отпустившего моей руки.
— Цып-цып-цып, — проворковал дядюшка Мунк, крадущейся походкой приближаясь к нашей «оплате».
Словно почувствовав присутствие хищника, томящееся в мешке существо отчаянно задергалось, издавая характерные жалобные звуки.
Провидец гаденько рассмеялся и, не мешкая, вцепился в хрупкое, беззащитное тельце.
У меня волосы на затылке встали дыбом. Вдруг широкая мужская спина перекрыла мне весь обзор.
— Не надо! — закричала я, но все, что услышала — сначала громкий отчаянный звук то ли писка, то ли шипения, а затем пугающую тишину, нарушаемую ритмичным причмокиванием.
По квартире поплыл запах свежепролитой крови.
— Отойди от двери, Мунк, мы уходим, — приказал старику Безымянный.
Я попыталась выглянуть из-за его спины, но сид умело всё загораживал, умудряясь параллельно вести меня к выходу из этого мерзкого места. Краем глаза, я все же увидела, как провидец деловито вытирает длинные узловатые кисти о замызганное полотенце, послушно отступая вглубь коридора.
Безымянный отворил дверь, и мы вышли на лестничную площадку. Никто из нас не ожидал, что Мунк решится в последний момент выскочить вслед за нами и схватить меня за руку.
— Постой, дитя, я ещё не всё тебе сказал, — только и успел пробормотать он, как тут же был отброшен мощным ударом.
— Слушай песню, — стекая на пол, словно кисель, невнятно сообщил он и постучал по виску.
Я смотрела на него глазами полными шока, страстно желая развидеть его два передних зуба, удлинившиеся сантиметра на три, и растянутый в безумной улыбке широкий окровавленный рот.
***
— Кто он? Что это, черт возьми, за существо? — первое, что спросила я у фейца, едва мы вышли на улицу и направились домой.
Я дрожала.
— Ваурлок.
— Это ни о чем мне не говорит!
Я чувствовала, что если не отвлекусь, то расплачусь.
Мы медленно шли по ночному городу. Пора белых ночей подошла к концу, но подступающая со всех сторон тьма ещё не вступила окончательно в свои права.