Сон № 9

Суга неуклюже спускается:
– Привет.
– Привет. – Я закрываю дневник. – Как самочувствие?
– Голова просто раскалывается.
– У моего босса где-то есть аптечка…
– У меня иммунитет к обезболивающим. Я отмыл твой туалет. Я еще никогда не мыл туалетов. Надеюсь, что нашел нужные тряпки и все такое.
– Спасибо.
Суга чихает и некоторое время смотрит на экран. Это американский фильм – в видеосалоне в основном американские, – который я выбрал наугад, он называется «Офицер и джентльмен»[183]. По надписям на коробке я решил, что он может быть про войну в Тихом океане и про моряков, с которыми сражался мой двоюродный дед, но ошибся. Главный герой – у него физиономия страдающей крысы – застрял в лагере для новобранцев где-то в восьмидесятых.
– Что ж, – говорит Суга, – я понимаю, почему ты послал Уэно подальше. И это все, чем ты занимаешься? Целыми днями протираешь штаны перед экраном и смотришь фильмы?
– А ты целыми днями протираешь штаны перед мониторами своих компьютеров.
Суга рассматривает стеллаж с новинками:
– Видеопрокаты доживают последние дни. Скоро фильмы будут загружать из Сети, вот. В формате DCDi[184]. Технология уже существует, ждут только, когда рынок созреет. Кстати, как поживает кореяночка, которую ты выслеживал?
– Э-э, я ошибся, спутал ее с другой.
Криптонитово-зеленый джип, громыхая музыкой будущего, въезжает на тротуар. Лолита на пассажирском сиденье плюет вишневые косточки за окно, а в видеосалон стремительно врывается далай-лама; в одной руке у него пушистый белый хорек с розово-лаймовым галстуком-бабочкой, а в другой – три кассеты.
– «Ясон и аргонавты» нас взволновал, «Синдбад» напугал, а «Титаник» сразил наповал[185]. Мифы уже не те, что были. Я-то знаю, я сам их сочинял.
Я проверяю срок возврата и благодарю его. Далай-лама летящей походкой удаляется в пелену сентября, машет нам лапкой хорька на прощанье. Хорек зевает. Джип срывается с места, красное смещение превращает музыку в сдавленный писк. Суга смотрит вслед сквозь стеклянную дверь.
– Вот бы и мне такого друга. Звонил бы ему всякий раз, как почувствую себя долбанутым, сразу бы вспоминал, что я, в сущности, нормален. – Суга зевает, протирает очки краем футболки и выходит за порог, взглянуть на небо. – Итак, новый день.
– Тут, в приемной, пока ждешь своей очереди на прослушивание, кажется, что попала в дурдом или на испытания методов психологической войны, – говорит Аи сквозь шум ветра в трубке, похожий на невнятный треск помех. – Музыканты хуже шахматистов мирового класса, которые пинают друг друга под столом. Парень из музыкальной школы Тохо[186] ест чесночный йогурт и читает французские ругательства по разговорнику. Вслух. Другой вместе с мамашей распевает буддистские мантры. А какие-то девицы обсуждают самоубийства в знаменитой музыкальной академии, там якобы студенты не выдерживают напряжения.
– Даже если твое исполнение будут судить в два раза строже, чем я вчера ночью, у тебя все прокатит на ура.
– Ты небеспристрастен, Миякэ. Здесь не выставляют баллов за красивые шеи. В конкурсе на стипендию Парижской консерватории невозможно «прокатить на ура». Тут надо продираться, ломая ногти, по трупам таких же юных дарований. Как гладиаторы в Древнем Риме, только здесь проигравший с поклоном и вежливой улыбкой поздравляет удачливого соперника. Играть для тебя по телефону – не то же самое, что выступать перед судейской комиссией, где все точь-в-точь как воскресшие злодеи, осужденные за военные преступления. А от них, между прочим, зависит мое будущее, моя мечта и смысл всей моей жизни. Если я провалю прослушивание, то до самой смерти буду давать частные уроки избалованным капризным девицам, которых куда больше интересует кошечка Китти[187].
 
– Будут и другие прослушивания, – вставляю я.
– Ты не то говоришь.
– Когда объявят результаты?
– Сегодня в пять, после того как выступит последний конкурсант. Завтра судьи возвращаются во Францию. Подожди, кто-то идет. – В трубке шуршит, шипят помехи, слышится приглушенное бормотание. – Через две минуты моя очередь.
Найди какие-нибудь сильные, ободряющие, умные слова.
– Э-э, удачи.
От ходьбы ее дыхание меняет ритм.
– Я тут думала…
– О чем?
– О смысле жизни, конечно. Я нашла новый ответ.
– И что?
– Мы обретаем смысл жизни, сдавая или проваливая экзамены.
– А кто оценивает, сдашь ты или провалишься?
Эхо ее шагов, шорохи помех.
– Ты сам.
Посетители приходят и уходят. Фильмы о конце света пользуются большим спросом, их разбирают нарасхват, просто какое-то поветрие. Интересно, как прошло выступление Аи? Я всегда считал, что неплохо играю на гитаре, но по сравнению с Аи я – форменный дилетант. Входит измученная мамаша, просит фильм, который на часок утихомирил бы ее отпрысков. Перебарываю искушение подсунуть ей «Пам Тарарам – амстердамскую мадам» («Ну как, притихли ваши крошки?») и предлагаю «Небесный замок Лапута». Подхожу к двери – в небе горит опалово-карамельный закат. Мимо проезжает «харлей-дэвидсон», взрыкивает, как лев на прогулке. Хромированная сбруя сверкает кометой, а за рулем сидит парень в кожаных брюках, футболке с фасонными прорехами и надписью «Я ОФИГЕННО КРУТ». На его армейском мотоциклетном шлеме красуется трафаретный мультяшный утенок. Его подружка, чьи прекрасные руки зарываются под футболку, а светлые волосы отливают янтарным блеском, не кто иная как Кофе. Кофе из отеля любви! Надутые губы, бесконечно длинные ноги. Я прячусь за рекламным плакатом с Кэном Такакурой[188] и смотрю, как мотоцикл лавирует в потоке машин. Точно, Кофе – или ее клон. Теперь я уже не так уверен. В Токио у Кофе миллионы клонов. Сажусь и открываю дневник деда. Что сказал бы Субару Цукияма о сегодняшней Японии? Стоило ли за нее умирать? Может быть, он сказал бы, что эта Япония не та, за которую он погиб. Япония, за которую он погиб, так никогда и не родилась. Одно из возможных будущих, которые настоящее рассмотрело и отвергло, равно как и другие несбывшиеся мечты. Наверное, хорошо, что он не увидел ту Японию, которую в итоге воплотили. Я не знаю, с какой стороны подойти к разговору с дедом в понедельник. Жаль, что я не умею, как Даймон, оценивать ситуацию с разных точек зрения. Жаль, что адмирал Райдзо не дал мне подсказки. Должен ли я восхищаться самурайским духом и все такое? Важно ли это? Я просто хочу, чтобы дед познакомил меня с моим отцом. Ничего больше. Интересно, как бы я себя повел на той войне? Смог бы спокойно сидеть в брюхе железного кита, несущего меня навстречу смерти? Сейчас мне столько же лет, сколько было моему двоюродному деду, когда он погиб. Наверное, в то время я был бы не я. Я был бы совсем другим. Странная мысль: я создан не самим собой и не родителями, а Японией, рожденной окончанием войны. Субару Цукияма был создан Японией, погибшей при капитуляции. Наверное, трудно быть сыном обеих, вот как Такара Цукияма.
18 ноября 1944 г.
Погода: тропическая жара, слепящее солнце. Утром я провел полчаса на смотровой площадке перед перископами. Впередсмотрящий одолжил мне свой бинокль. Мы находимся в шестидесяти километрах к западу от атолла Улити. Самолет-разведчик с базы Трук сообщил, что там находятся двести судов противника, включая четыре авианосца. Эфир заполнили вражеские радиопередачи. Капитан Ёкота принял решение не дожидаться «I-37», поскольку связи с ней не было уже пять дней, а в непосредственной близости от противника слишком опасно устанавливать радиосвязь на сверхдлинных волнах. Надеюсь, «I-37» просто задерживается. Для пилотов кайтэн преждевременная гибель на подходе к цели стала бы слишком жестокой насмешкой судьбы. Мы пожелали «I-36» и «I-47» удачной охоты и повернули на восток, к архипелагу Палау. «I-333» подошла к острову Пелелиу примерно в 18:00. Архипелаг похож на неведомые края из древних сказаний, такой же чудесный и странный, как те воображаемые пейзажи, которые я рисовал в своих альбомах: коралловые атоллы, извилистые цепочки прибрежных скал, расселины и мысы, выдающиеся далеко в море; болота и песчаные отмели. Повсюду заметны следы недавних сражений. Четырнадцатая дивизия Квантунской армии скоро заставит врага дорого заплатить за оккупацию этих островов. Местные военные базы и аэродромы были в числе наиболее подготовленных к войне, потому что архипелаг Палау находится в нашем управлении с 1919 года, с тех самых пор, как Лига Наций выдала Японии Южный Тихоокеанский мандат. Враг и не подозревает, какую цену ему придется заплатить за то, что он бросил якорь у пролива Коссоль. Впередсмотрящий заметил вражеский самолет-разведчик, и мы пошли на погружение. Поскольку наш сегодняшний ужин, по всей вероятности, будет последним, капитан Ёкота принес заводной граммофон и две пластинки. Я сразу же узнал одну из мелодий, которые любил слушать отец, прежде чем джаз запретили из-за разлагающего влияния на нравы. Музыканта зовут Дзю Кэрингутон[189]. Как странно слушать американский джаз перед тем, как убивать американцев.