Сон № 9

14 августа 1944 г.
С утра погода прекрасная, но к середине дня набегают тучи. Мой учебный спуск отменили из-за поломки двигателя, и у меня появился свободный час, чтобы рассказать тебе о собратьях по «I-333». Ютака Абэ – командир нашего звена, ему двадцать четыре года, он из старинного токийского рода и закончил школу Гакусюин[153]. Его отец был на борту «Симантогавы» в славной битве при Цусиме[154] в 1905 году. Абэ – сверхчеловек, у него получается все, за что бы он ни взялся: гребля, навигация, хайку. Как-то он обмолвился, что за последние девять лет не проиграл ни одной партии в шахматы. Девиз его кайтэн: «Стрела императора не знает промаха». Сигэнобу Гото, двадцати двух лет, уроженец Осаки, из семьи торговцев; его остроумие разит с двадцати шагов. Почти каждый день он получает любовные письма от девушек и жалуется, что на базе ему не хватает женского общества. На его жалобы Абэ отвечает одним словом: «Целомудрие». Гото способен изобразить кого и что угодно. Он даже принимает заявки: китаец, на которого в уборной напала змея; торговка рыбой из Тохоку, над ухом которой взыграла труба. Он пользуется своим умением подражать разным голосам, чтобы отвлекать Абэ, когда они играют в шахматы. Абэ все равно выигрывает. На своей кайтэн Гото написал: «Пилюля для янки». Наш третий товарищ – Исса Кусакабэ. Кусакабэ на год старше меня. Этот тихий паренек читает все, что попадет под руку: технические справочники, романы, стихи, довоенные журналы. Все подряд. Госпожа Осигэ (наша «мама» на Оцусиме – она думает, что мы испытываем новую подводную лодку) договорилась с местным мальчишкой, и тот каждую неделю приносит Кусакабэ книги из школьной библиотеки. У него есть даже томик Шекспира. Когда Абэ заявил, что сочинения изнеженного европейца – неподходящее чтение для японского воина, Кусакабэ ответил, что Шекспир в Англии – все равно что кабуки. Абэ сказал, что Шекспир оказывает разлагающее влияние. Кусакабэ спросил, какие именно пьесы Абэ имеет в виду, и Абэ оставил его в покое. В конце концов, Кусакабэ не попал бы в отряд кайтэн, если бы его моральные принципы вызывали какое-либо сомнение. На его кайтэн написан не лозунг, а стихотворная строка: «Пусть враг грозит в десять тысяч голосов – мы победим без единого слова». Следует упомянуть и о Мазуте, нашем главном инженере. Это прозвище он получил за свои руки, которые всегда черны от смазочного масла. Он старше всех на базе и, хотя избегает говорить о своем возрасте, явно годится нам в отцы. Настоящие дети Мазуты – его кайтэн. Кстати, я решил оставить свою кайтэн без девиза. Ее девизом и смыслом станет моя жертва.
Прячу дневник под прилавок «Падающей звезды», чтобы дать глазам отдохнуть – хоть страницы и заламинированы, карандашные строки выцвели и стали какими-то призрачными. К тому же многих иероглифов я не понимаю, так что приходится постоянно сверяться со словарем. Открываю банку диетической пепси и окидываю взглядом свою новую империю: повсюду видеокассеты – на стеллажах и полках, сложены стопками на прилавке. Покрытые слизью чужие, сверкающие доспехами гладиаторы, писклявые кумиры. Из динамиков звучит софт-рок. За ту неделю, что меня здесь не было, на месте старой обувной мастерской рядом с «Фудзифильмом» открылась закусочная сети «KFC». У ее входа, под обвисшим полотнищем с надписью «Торжественное открытие», стоит жутковатого вида статуя полковника Сандерса в натуральную величину. При взгляде на его упитанную фигуру и улыбающуюся физиономию невольно вспоминаются храмовые статуи Эбису[155]. Неужели от жаренных по-кентуккийски кур можно так растолстеть?
Бунтаро с Матико наверняка уже в самолете «Японских авиалиний», где-нибудь над Тихим океаном. Когда я пришел домой после встречи с господином Райдзо, Бунтаро был на грани срыва, хотя до прихода такси оставалось еще девяносто минут. Что будет, если зависнет компьютер? Если сломается монитор? Если пойдет дождь из мурен, отплясывающих чечетку? Матико буквально уволокла его в такси. На мониторе можно смотреть все что угодно, но выбор слишком велик, поэтому я весь день кручу один и тот же фильм с Томом Хэнксом. Никто не заметит. С двух до пяти клиентов почти нет, но как только офисы и школы начинают закрываться, работы сразу же прибавляется. Завсегдатаи пялятся на меня, разинув рты, – им немедленно приходит в голову, что у Матико случился выкидыш. Когда я объясняю, что супруги Огисо уехали в отпуск, постоянные посетители реагируют так, будто я сказал, что Бунтаро с женой превратились в чайники и улетели в Тибет. Вопрос, кто же тогда я, довольно щекотлив – мой ушлый домовладелец сдает капсулу, не тревожа попусту налоговую службу. Школьники толпятся вокруг стендов с ужастиками, секретарши выбирают голливудские фильмы с белокурыми звездами, служащие предпочитают названия вроде «Пам Тарарам – амстердамская мадам» и «Академия долболомов». Некоторые возвращают видеокассеты с опозданием, и нужно постоянно сверяться с регистрационными записями. Госпожа Сасаки приходит в половине восьмого; я несусь наверх, накормить Кошку, а потом через дорогу, в «KFC» – накормить себя. Куры полковника Сандерса сделаны из опилок. Госпожа Сасаки рассказывает, кого приняли на мое место в Уэно, и меня охватывает тоска по прежней работе. Она оставляет мне газету «Звезда Токио» – в понедельник там печатают объявления о вакансиях. Если меня привлекает карьера разнорабочего на ресторанной кухне, оператора телепродаж, грузчика в супермаркете или специалиста по распространению рекламных буклетов, то Токио для меня – рай земной. Кошка выходит на лестницу – за ту неделю, что я скрывался, она научилась отворять дверь капсулы. Я шикаю на нее, мол, ступай назад, но она не обращает на меня никакого внимания и устраивается на моем стуле, как только я начинаю расставлять по полкам стопки возвращенных кассет. Мне приходится довольствоваться шаткой табуреткой. «Фудзифильм» показывает 22:26. Поток клиентов сходит на нет.
 
2 сентября 1944 г.
Жара еще не спала, но по вечерам уже прохладно. Сегодня я получил твое письмо, Такара, и посылку от матушки и Яэко: они прислали мне пояс в тысячу стежков. Так как мое боевое задание будет носить особый характер, вшитые в этот пояс пятисэновые монеты не спасут меня от смерти, но я все равно буду надевать его каждый раз, когда забираюсь в кайтэн. Мы с Абэ, Гото и Кусакабэ читаем письма из дома вслух, и я был горд, как тэнгу[156], когда сообщил им, что мой младший брат возглавил юношескую бригаду на фабрике боеприпасов. Ваши так называемые «игры» сродни настоящей воинской подготовке – своими бамбуковыми штыками вы пронзаете рузвельтов и черчиллей. Я думаю о Яэко и о ее работе на парашютной фабрике. Стежки, сделанные ее руками, спасут жизни моих бывших товарищей по Академии военно-морской авиации в Наре. Матушке наверняка больно продавать фамильные драгоценности Цукияма за горстку риса, но я знаю, что отец и наши предки поймут ее. В войну живешь по другим правилам. Ты молодец, что наклеил на окна полоски бумаги, чтобы стекла не выбило ударной волной. Нагасаки всегда везло, и если будут налеты, то враг будет бить по верфям, а не по нашей стороне города. Но предосторожность не помешает.
Скоро я напишу ответ на твое письмо. Сейчас, читая этот дневник, ты наверняка понимаешь, почему тогда я не мог ответить на все твои вопросы.
9 сентября 1944 г.
Погода: ясно, тепло, безветренно. Сегодня мне исполнилось двадцать лет. Неуместно праздновать день рождения, когда страна на военном положении, поэтому после занятий, на которых нам рассказывали об устройстве боеголовки, я улизнул, не дожидаясь ужина, и с благодарностью принял в подарок закат. На Внутреннем море особенные закаты. Цвет сегодняшнего точь-в-точь был как приправа-умэбоси[157], которую прекрасно готовит Яэко. Помнишь легенду об Урасиме Таро? Как он спас гигантскую черепаху и три дня гостил в ее подводном дворце, а когда вернулся, то на земле сменилось три поколения? Я думаю, как будет выглядеть это место через девяносто лет, когда Великая восточноазиатская война станет далеким воспоминанием. Когда мы выиграем войну, привези сюда своих детей. Местный морской окунь очень вкусный, и устрицы тоже. Я уже собирался вернуться в столовую, когда увидел Абэ, Гото и Кусакабэ. Абэ откуда-то узнал о моем дне рождения и рассказал госпоже Осигэ, а она зажарила для нас курицу-якитори на бамбуковых шампурах. Кусакабэ развел костер, и мы поужинали на берегу; было даже домашнее сакэ, которое Гото позаимствовал у подручного на кухне. Сакэ оказалось таким крепким, что у нас онемели лица, но я никогда не ел ничего вкуснее этого угощения, если не считать того, что готовит матушка.