ХВ Дело № 3 (СИ)

Я стащил с головы Еленин чулок и вложил «Браунинг» в коробку, оставив, на всякий случай, крышку незащёлкнутой. Потом снял со спинки стула ремень Бокия с висящей на нём кобурой и извлёк пистолет. Это оказался модифицированный «Маузер», отличающийся от своего предшественника лишь немного укороченным стволом. Такие пистолеты, получившие жаргонное название «Маузер-боло», выпускались в Германии на заводе «Маузерверке» по заказу Советской России и, в отличие от знаменитой модели С96 не комплектовались деревянной кобурой-прикладом. "Маузеры-боло" поступали, по большей части, в ОГПУ, где доставались сотрудникам выше среднего ранга, частенько — в качестве наградных. Как, например, этот конкретный экземпляр — слева на плоской коробке магазина имелась серебряная табличка со впаянным в неё бронзовым мечом на фоне лаврового венка и латинской цифры «»десять, а так же витиеватой гравировкой: «Т. Бокию Г.И. за беспощадную борьбу с контр-революцией от Коллегии В.Ч.К. — О.Г.П.У.»
Орудуя затвором, я выбросил из магазина все десять патронов. Теперь надо было что-то сделать с самим пистолетом — если разобрать его и рассовать по разным углам шатра то Бокий при всём желании не сможет восстановить оружие достаточно быстро.
— Валим отсюда, скорее! — Марк тоже избавился от чулка и теперь запихивал в карман галифе свой «бэби-кольт». — Нас, наверное, уже ищут. Как бы Барченко не распсиховался и кипиш не поднял…
— Ничего, успеем. — отозвался я.— Пока он Гоппиуса расспросит на предмет готовности оборудования, полчаса пройдёт, не меньше.
Марк, тем не менее, прав, времени возиться с разборкой нет. Я быстро огляделся и подсунул «Маузер» под стоящий в углу ящик. Неподвижное тело Бокия мы запихнули под походную койку, слегка задекорировав получившийся тайник свесившимся с койки одеялом — если войдут то, по крайней мере, лежащий не сразу бросится в глаза. Впрочем, входить-то как раз некому — население лагеря, за исключением двух постовых-пограничников (один у начала тропы, ведущей к перевалу, другой — возле пирса с «Юнкерсом») скопилось возле барака-лаборатории. 
— Слушай, я хотел спросить: — заговорил Марк вдруг Марк. Мы уже вышли из «покоев» начальника Спецотдела и я немного отодвинул полог, проверяя, нет ли кого снаружи, в опасной близости к шатру. — Зачем понадобилось прятать лица чулками этими дурацкими? Он всё равно видел, как мы одеты, и теперь опознает без проблем!
Я хмыкнул.
— Да чего он видел-то? Небось, в себя прийти не успел, так и не понял, что происходит! Или решил, что это за ним эти самые зомби… мертвяки то есть явились. И вообще — не парься, а? Если всё пройдёт как надо — он уже не будет представлять для нас опасности. 
— А если не пройдёт? 
— Тогда нам будет уже на всё наплевать.
— Прошу вас, барышня… — пророкотал Барченко. То ли от волнения, то ли от крайней усталости — насколько мне было известно, он не спал, по крайней мере, две последние ночи — голос Барченко звучал ниже обычного. Нина, чья кожа в тусклом свете электрических лампочек выглядело мертвенно-бледной с зеленоватым оттенком, а чёрные круги вокруг глаз занимали, казалось, половину лица, создавая жутковатое впечатление только что выкопанного из могилы трупа, послушно опустилась на лабораторное кресло. 
— Почему именно Шевчук, Александр Васильевич? — спросил Гоппиус. По-моему, его трясло. — Я полагал… я, кажется, докладывал, что наилучшие показатели в плане концентрации энергии демонстрирует Давыдов?
Это была чистая правда: в течение недели Евгений Евгеньевич собирал будущих «доноров» (его собственное выражение!) в лаборатории — группами по два, три человека, а то и всех шестерых — и тщательно замерял уровни нейроэнергетического потока. А поскольку я, на правах доверенного помощника, помогал ему обрабатывать и фиксировать данные, то знал, что самые оптимистические показатели он получил, когда в кресле находилась именно моя скромная персона. По замыслу Гоппиуса я должен был сконцентрировать на себе нейроэнергию всей шестёрки, а дальше за дело возьмётся установка. Приборы обработают и промодулируют поток и с помощью башни (так и хотелось ввернуть — «башни-излучателя»!) направят его в заранее выбранную точку скальной стены, располагающуюся точно над найденной Татьяной каменистой осыпью — той самой, на которую так бурно реагировал в своё время Алкаш. Сейчас пёс дожидался девушку за дверьми лаборатории и, судя по то и дело доносящемуся снаружи тревожному тявканью, изрядно волновался. Впрочем, как и все остальные.
 
— Я помню, Евгений Евгеньевич. — ответил Барченко. — И собирался последовать вашим рекомендациям, но тут открылись некоторые обстоятельства. Дело в том, что мне удалось, наконец, правильно истолковать одну место в Книге Порога, над которым мы работали с Карасём, когда он пропал. И помог мне, представьте, вот этот господин — у него, оказывается, тоже имеются соответствующие способности, хотя и не так ярко выраженные!
— Но мы сначала должны хорошенько изучить её нейроэнергетическую ауру… — Гоппиус смотрел на своего патрона поверх очков, отчего взгляд его сделался беспомощным. — Нельзя же вот так, с ходу, похерить все результаты исследований!
— Можно! — рыкнул Барченко. — Указания, содержащиеся в Книге, не допускают иного толкования. Проводником потока энергии должен быть человек именно с такими, как у Шевчук, способностями! Нам невероятно повезло, что она попала в группу — иначе все усилия пропали бы даром, а мы так и не поняли бы, в чём ошиблись.
— И давно вы это выяснили? — спросил Гоппиус. Он уже сдался под неистовым напором своего шефа, но дотошность исследователя всё же требовала прояснить кое-какие детали.
— Буквально вчера, Евгений Евгеньевич. Простите, не смог поставить вас в известность, вы были заняты калибровкой аппаратуры. И если бы не мистер Кроули… 
Как же, занять он был — ухмыльнулся про себя я. — Барченко просто знал, что Гоппиус упрётся рогом, и ему до смерти не хотелось устраивать склоку. Другое дело — сейчас, когда всё готово и отступать уже поздно.
— В этом гримуаре — потому что, джентльмены, ваша Книга Порога ни что иное, как гримуар, то есть книга, содержащая магические процедуры и колдовские заклинания для вызова духов или демонов — говорится, что гиперборейцы, запирая на долгие тысячелетия Порог, использовали несколько иной вид нейротической энергии… — снисходительно пояснил оккультист. Он говорил, по-английски, но и Барченко, и Гоппиус (не говоря уж о стоящих рядом со мной Елене и Мраке) прекрасно всё понимали.
— …я бы рискнул даже назвать её некротической — так что, при всём уважении, господа жидовские комиссары, вы сейчас готовитесь открыть врата в преисподнюю!
И Кроули, надменно вздёрнув подбородок, посмотрел на Гоппиуса, а потом на Марка — характерная внешность этих двоих не оставляла сомнений в их происхождении.
— Можно, я его прямо сейчас пристрелю? — шёпотом спросил Марк. Он стоял рядом со мной, держа руку в кармане галифе — и я знал, что пальцы его сжимают сейчас рукоять «Кольта».
— Остынь. Успеется.
А ведь он может, подумал я. Кроули — отъявленный нацист, а Марку из моих рассказов кое-что известно о грядущем Холокосте. Хотя, нельзя не признать, что Кроули вот именно сейчас в чём-то прав — мы все, собравшиеся здесь, сейчас готовы открыть именно что врата ада — хотя далеко не все это понимают. 
…Но ведь незнание не освобождает от ответственности, не так ли?..
— Ладно, хватит дискуссий! — Барченко громко откашлялся и повернулся к нам. — Прошу вас, товарищи, подойдите к Шевчук и станьте полукругом, как можно ближе. Лучше всего взяться за руки. 
Я сделал шаг вперёд и стиснул пальцы Марка. В другую ладонь мне впились острые наманикюренные коготки Елены.
— И вы, мистер Кроули тоже, если не затруднит... — Барченко посмотрел на англичанина, замершего в шаге от кресла со скрещенными на груди руками. — Мы начинаем.