Мой зверь безжалостный и нежный (СИ)

— На улице перекуришь.
Но Ромка будто меня не слышал. После записки он прямо переменился весь. Из несчастного, скулящего пса превратился в обиженного... не знаю кого. Он в наглую распахнул окно и закурил, выпуская дым наружу.
— Угу, угу, так-так-так, — бормотал он между затяжками, тарабаня пальцами по подоконнику. — А тот пацан, с которым мы тебя встретили… кудрявый такой... это кто?
— Никто!
— Ты с ним замутила?
— Ты дурак? Делать мне нечего. Ещё бы я с малолетками не мутила.
— А чё нет? Он вон какой романтишный… Записочки тебе любовные пишет, — кривляясь, Ромка протянул гнусаво: — Мари-и-ина, я тебя люблю-у-у…
В эту секунду я возненавидела Ромку. Подошла, рывком выдернула у него сигарету и швырнула в окно, потом захлопнула створки.
— Убирайся отсюда, — процедила я сквозь зубы, глядя на него исподлобья.
Ромка тут же сник.
— Прости, — залепетал. — Мне просто очень больно.
У него и впрямь заблестели глаза. Боже, как меня достал этот идиотский концерт! Я посмотрела на время — почти два часа уже он тут играет мне на нервах.
— Мариш, ну хотя бы подумай. Если тебя правда тут никто не держит, поехали со мной? Если тебе не нравится, что я там с пацанами… с тачками… ну все эти дела, я завяжу! Только отдам корешу долг и всё. И буду делать всё, как ты скажешь. Только поехали, а?
У меня уже сил не осталось повторять одно и то же раз за разом.
— Ну хотя бы подумай, а? До завтра подумай. А завтра я ещё раз приеду.
— Я и так тебе скажу. Не поеду я с тобой никуда и никогда.
Ромка, тяжко вздохнув, поплелся к двери. Уходя, все же обернулся, смерил тоскливым взглядом.
— Я завтра все равно приеду, — пообещал он.
  
36
 
Они — директор, Марина и этот типок — ушли. А я с минуту ещё стоял, смотрел ей вслед, пытаясь прийти в себя.
Это «твой жених» буквально разрывало мне мозг, душило, выжигало внутренности. Реально, я едва отмер. Но всё равно и дальше в голове стучало: жених… у нее есть жених? У нее все это время был жених? Почему она ничего мне не говорила? Почему?!
Уж не поэтому ли она так хотела скрыть наши отношения, чтобы этот жених ничего не прознал?
От этого стало совсем мерзко и гадливо. Так не хотелось думать про нее плохо, не хотелось ее презирать, и я, как идиот, цеплялся изо всех сил за любые возможные предположения.
Может, чувак врет? Да нет, вел он себя с ней так, будто имеет на нее все права. И с чего бы он скандалил, будь он ей никто? Да и сама Марина тоже его явно близко знает, хотя… Хотя говорила она с ним зло и едко. Как с врагом. Значит, она не обрадовалась его появлению? Только это и утешало, хоть и не особо.
Правда, может, они просто поссорились, вот она и злится на него? И поэтому уехала сюда? И мстит ему со мной? У-у! Я сдуру врезал кулаком по стволу сосны, ободрав кожу в кровь.
Да ну нет. Она не такая! Она не может быть такой подлой. Только не Марина…
Да и здесь она не из-за него. Как она тогда рассказывала? Какие-то отморозки её преследовали, угрожали не то убить, не то заставить отрабатывать натурой чужой долг. Какая-то лютая жесть, в общем. И здесь она именно от них скрывалась. И где тогда был её жених? Почему вообще позволил кому-то прессовать свою невесту? Непонятно. Жаль, что я тогда, ну или позже, не выспросил все подробности.
Так хотелось прижать этого чувака к стенке и тряхнуть как следует. Да просто размазать. Нехрен ему было приезжать. Пофиг кем он там назвался, кем себя считает. Она теперь моя. Только моя и ничья больше.
Откуда он вообще, сука, взялся?
Марина сказала — потом поговорим. Но когда это «потом» будет? Через час? Через два? Завтра? Когда, нахрен?! Я же с ума сойду, пока дождусь.
Я уже чувствовал, что меня накрыло. В ушах набатом бил пульс. По венам кипяток шпарил. И каждая минута — как бесконечная пытка.
Я уперся куда-то вглубь соснового бора, чтобы не видеть никого. Завис там в беседке, решил покурить. За час-полтора полпачки, наверное, скурил, но в груди так и пекло по-прежнему.
 
Что они сейчас делают с этим женихом? Отношения выясняют или…? Может, она его уже выпроводила? А если нет? Если они помирились и… скрепили мир? Я бы так и сделал, но от одной мысли меня чуть тут же не разорвало. Я ведь себя знаю — я не вынесу, если он посмеет прикоснуться к ней. Я ведь ему тогда руки переломаю.
А вдруг они уже…?
Нет, я так не могу. Не могу ждать, когда настанет это её «поговорим». Не могу торчать тут в подвешенном состоянии и ломать голову, что там у них происходит.
Решил, пойду найду их. Пусть при мне с ним всё выясняет. И он пусть знает, что никакой он не жених уже. Надо было вообще сразу так сделать, а не торчать тут, не изводиться. Ступил я, короче.
Куда только они могли пойти? Может, к себе она его потащила. Меня снова взвинтило, стоило только представить, как этот упырь сидит в её комнате, наедине с ней. Сука, пусть только попробует к ней хотя бы прикоснуться. Пофиг что там у них было прежде. Сейчас никто не смеет её трогать.
Сначала я подорвался со всех ног, но чем ближе подходил к её дому, тем почему-то замедлял ход. А последние шаги так и вовсе чуть не через силу мне дались.
Потом понял — это страх. Я реально боюсь застать её с ним. Настолько боюсь этого, что нутро холодеет. Ну что она со мной делает?! В кого она меня превратила?
Я попытался заглянуть в окно, но жалюзи были опущены. Меня как обожгло. Она опускала их вот так же вчера вечером, когда я пришел, когда мы с ней… Я тут же рванул вперед, собираясь вломиться к ним, и будь что будет. Но у двери снова остановился, глубоко вдохнул, выдохнул.
Нет, не буду вламываться. Не хочу, чтобы она решила, что я псих. Даже если это и так. Постучусь и… всё и так пойму, без шумных сцен. Ну а там уж…
В этот момент распахнулось окно. Я решил снова подойти, заглянуть. Только спустился с крыльца, как почувствовал запах курева. Значит, тот чувак до сих пор торчит в её комнате. Какого хрена я столько ждал!
И следом услышал:
— А тот пацан, с которым мы тебя встретили… это кто? Кудрявый такой.
Это он про меня спрашивает? Так я сейчас сам ему растолкую, кто есть кто. Но тут подала голос Марина, и я оцепенел.
— Никто, — ответила она.
— Ты с ним замутила?
— Ты дурак? Делать мне нечего. Ещё бы я с малолетками не мутила.
— А чё нет? Он вон какой романтишный… Записочки тебе любовные пишет. Марина, я тебя люблю…
Окно захлопнулось. И меня будто вырубило.
Я даже не помню, как оттуда ушёл, как перелез на ту сторону, как свалил из лагеря, как спустился к озеру, на то место, где нас с ней завалило. Я двигался как сомнамбула, ничего не видел, ничего не понимал. Как ещё не свалился со скал — не знаю. Да и пусть бы свалился, пофиг. Хуже, чем сейчас, все равно не было бы.
Меня колотило изнутри, ломало и корежило, я просто подыхал. Орал, кажется, во всю глотку. Всё как в бреду было.
Наверное, и в воду залез, потому что позже, ночью уже, понял, что одежда мокрая, а меня трясет от холода. Значит, не сдох всё-таки. И ещё руки были все разбиты.
Малолетка, значит… Вот почему она скрывала наши отношения. Да для нее и не было никаких отношений. Это я, дурак, нафантазировал. Потом вспомнил, как они смеялись над этой тупой моей запиской. И меня заколотило с новой силой.
Какая же она, оказывается, лживая… Ненавижу…
Как там она сказала? Ничего у нас нет и быть не могло? Потому что я малолетка? Ну ладно же.
Поднявшись, я медленно потащился обратно в лагерь. 
  
37
 
Выпроводив наконец Ромку, я немного собралась с мыслями и отправилась искать Тимура.
Помня, какое у него было лицо, я даже представить боялась, что он мог себе надумать после Ромкиного «жениха». Ну, ничего, я всё ему объясню, он поймет. Несмотря на свою горячность, он всегда оставался способен услышать и понять. Во всяком случае — меня. Главное, только найти его поскорее.