Краденая магия. Часть 1 (СИ)
как я дошел до жизни такой
«Я убил человека!»
Грубо распихав локтями все прочие, эта жуткая мысль явилась мне первой после очередного безвременья забытья — словно мучимый похмельем пьяница, топтавшийся на пороге заветного магазина в ожидании урочного часа и вломившийся в двери, едва те успели лишь самую малость приоткрыться.
«Я убил человека! Совсем еще мальчишку! Понятия не имею, как это у меня вышло, но я его убил!»
«Он готов был сделать то же самое с тобой! — энергично потирая отбитые в давке на входе бока, подоспели подотставшие соображения. — А его милая сестричка перед этим сожгла ни в чем не повинную девушку! Семейка маньяков! Ты просто защищался!»
«Не важно. То есть важно, конечно, но сути дела это не меняет! Я его убил! И с этим мне теперь жить!»
«Ой ли? — без разбора сминая спорщиков, от “дверей” нагло надвинулся кто-то новенький. — Жить он собрался! Ну-ну. Так тебе и позволили — после всего случившегося! Оглянись вокруг, оптимист недоделанный!»
Я послушно открыл глаза.
Открывшееся моему взору помещение было куда теснее давешней залы — буквально каких-то три на четыре метра — и значительно хуже освещалось: окон в нем не имелось, и превратиться в совсем уж непроглядную тьму здешнему полумраку не позволяла лишь одинокая свеча на, кажется, земляном полу, горевшая на удивление ровным, почему-то голубоватым пламенем. Вход — узкая арка в противоположной от меня стене, которую и рассмотреть-то мне удалось разве что чудом — света не добавлял ни на йоту.
Никакой мебели в комнате не наблюдалось, если, конечно, не считать за таковую тронутые ржавчиной массивные цепи, на которых я, собственно, и висел, обнаженный по пояс (служившие памятью о прошлой жизни джинсы на мне, вроде бы, оставались) и прикованный к кирпичной стене за руки и за ноги. Для полноты картины во рту у меня торчало нечто наподобие кляпа, тщательно закрепленного — в скулы врезалась удерживавшая его веревка. Разбухшая от слюны затычка немилосердно давила на… на язык?
Да, на язык! При большом желании даже можно было слегка им пошевелить!
Что ж, первая хорошая новость.
А что руки? В памяти всплыла картина: моя скрюченная пятерня, конвульсивно скребущая по паркету среди черного и серого пепла… Именно пятерня, включая мизинец!
Как смог вывернув шею, я покосился на закованные в железо запястья — сперва на правое, затем, изогнувшись в другую сторону, на левое. Кисти рук выше широких кандальных браслетов скрывались под странными металлическими перчатками с широко растопыренными пальцами, цельнолитыми — ни кулак сжать, ни неприличный жест продемонстрировать. Пятью растопыренными пальцами! Правда, что там внутри, под слоем брони, на глаз было, конечно, не понять. Ощущения тоже молчали: руки онемели и выше локтя я их сейчас не чувствовал вовсе.
Ладно, мизинцы мизинцами, а вот чего точно не наблюдалась — назойливого гула в голове, неотступно преследовавшего меня последнее время.
Хорошая новость номер два — есть.
И еще одно — возможно, самое главное. Это уже касалось не физического моего состояния, а некого внутреннего настроя. Какого-то неудержимо вольного. Будто я тут не в железные цепи угодил, а наоборот, обрел свободу. Чувство было отнюдь не новым — именно так я, собственно, почти всю жизнь себя и ощущал, просто не замечал этого — не с чем было сравнивать. После похищения и клеймения оно ушло, оставив после себя лишь пустоту безнадеги и непонимания, чего, собственно, мне так не хватает — и вот нежданно вернулось.
Однако хорошенько поразмыслить над всем этим особой возможности мне не дали: откуда-то издалека до моего слуха донеслись приглушенные шаги, сопровождаемые неразборчивой речью. Звуки приближались. Четверть минуты — и через арку, враз заполнив собой добрую половину пространства комнаты, вошли четверо. С двумя из них — «сиятельством» и молодой графиней Миланой — я, можно сказать, уже успел познакомиться. Еще двоих — громадного косматого громилу в забрызганном чем-то бурым свободном сером комбинезоне, напоминавшем спецодежду автомеханика или лифтера, и обряженного в строгий черный костюм узколицего худощавого субъекта, обладателя аккуратных усиков и забавной козлиной бородки — видел впервые.
Вопреки моим ожиданиям, «сиятельство» не одарил меня даже мимолетным взглядом — словно в абсолютно пустую комнату пришел. Громила и худощавый искоса посмотрели — будто бы с осторожным интересом — но оба почти тут же отвернулись, чтобы продолжить прерванный разговор. Зато Милана, переступив через свечу и едва не сбив ее при этом подолом платья, подошла почти вплотную и воззрилась на меня с такой лютой ненавистью в пылающих очах (карих, кстати), что у меня, кажется, аж волосы на голове зашевелились.
Своих глаз я, впрочем, не отвел, и несколько секунд мы молча взирали друг на друга в упор, затем молодая графиня совсем не аристократично сплюнула куда-то под ноги, резко поворотилась ко мне затылком и отошла к остальным. Сзади на платье у нее оказался глубокий вырез, открывающий спину до самого пояса, если не ниже — накануне обратить внимание на эту яркую деталь Миланиного гардероба мне, видимо, как-то было недосуг. Ага, именно что не до сук было, сорян за мой французский… Впрочем, признаться, и сейчас куча других вещей занимала меня куда сильнее этого зрелища — тем более, все, что там могло намекать на что-то интересное, оперативно скрыл коварный полумрак.
— …сие меня совершенно не интересует, Федор, — должно быть, продолжая прерванный за аркой разговор, сухо произнес тем временем «сиятельство», обращаясь к громиле-«автомеханику» и косвенно таким образом мне того представив. — Давай по сути: что тебе удалось вытянуть из купчонка, прежде чем тот отбросил копыта?
Отбросил копыта? То есть верно я понял: Абрамыч — тоже тавось? И, видимо, как раз заботами этого Федора? Нет, не то чтобы у меня были причины о торгаше горевать…
Но нехороший знак, кстати, что при мне об этом вот так вот прямо, без обиняков, говорят. Ох, нехороший…
— Увы, немногое, — последовал между тем ответ громилы. — Ясно лишь, что к возможному допросу его заранее готовили, хотя и не слишком умело. Поначалу сей Ефрем, понятно, вообще все отрицал. Знай твердил, что сам не понимает, как такое могло произойти. Дядюшка его, мол, захворал нежданно, ну и отправил реализовать очередную партию холопов любимого племянника. Наша усадьба была у него на пути уже четвертой, нигде до того никаких недоразумений не случалось. Я отправил человечка проверить: он и в самом деле перед нами заезжал к Орловым, Оболенским и Давыдовым. Торговлишка шла так себе — сбыть удалось лишь пару душ женского пола — обе девки ушли Орловым. К Оболенским Ефрема просто не пустили на порог — знамо дело, сам князь Павел нынче в отъезде, а без него там никаких дел не ведут. Ну а с Давыдовыми наш горе-продавец не сошелся в цене. К нам же сюда Ефрем изначально якобы вовсе не собирался, но решил завернуть, не преуспев у соседей… Сие, так сказать, исходная версия купчонка. После разговора по душам появилась новая. Сам Ефрем в нее, судя по всему, уже искренне верил, что, собственно, и свидетельствует о том, что на допрос его зарядили. История сия слишком нелепа, чтобы быть правдивой, но достаточно заковыриста, дабы вынудить нас потратить на нее время и силы. Как по учебнику, короче. Итак, согласно версии под нумером два, караван купца Адамова надысь побывал в некоем загадочном мире, во многом похожем на наш, но начисто отрезанном от Ключа — то есть, по сути, это должен быть мир, где использовать магию принципиально невозможно. Там-то Савва Иосифович будто бы и изловил холопа, из-за коего нынче весь сыр-бор, — Федор слегка кивнул в мою сторону, но «сиятельство» проследить за его взглядом и не подумал, — в числе полудюжины прочих одаренных душ. И там же, вроде как, Адамов подцепил какую-то необычную хворь, лечить которую сразу же по возвращении укатил в Китай, бросив дела на приказчиков.
— Мир без Ключа? Что за чушь? — не выдержав, перебил собеседника «сиятельство».