Болиголов (СИ)

Балда приметил себе кушетку, подошел к ней и сел. Покалывания исчезли — значит, все-таки близость огня. Он взял платок узлом к себе и надел на лоб. Такого восторженного эффекта, как в первый раз, не произошло, но он тут же вспомнил этот первый раз и все события этой ночи. Но все равно это было необычно. Ощущение легкости мышления и возможность вспомнить недавние события тронули за живое. Это был какой-то новый, невиданный ранее вид удовольствия: помнить, думать, мыслить, задавать вопросы, пусть даже многие из них будут глупыми и безответными. Чувство радости от знаний, которые всегда были с ним, доступ к которым был всегда тернистым и мучительным, а часто и просто невозможным, — это чувство вызвало непроизвольное выделение слез на расслабленном и счастливом лице. Цунами не случилось, лавина не сошла, что-то оберегало разум от этих внезапных и опасных стихий памяти. Лишь усталость прошлась по всему телу и легкая боль, словно от дурмана, охватила голову. Балда закрыл глаза, подтянул платок повыше и накинул на голову капюшон куртки, чтобы закрыть платок от посторонних глаз, лег на бок и крепко заснул.
Роджер не спал — слишком невероятная находка оказалась в его руках. Он лежал в медитативном состоянии и на этот раз не мог оставить свои мысли снаружи. Обычная сложенная полосой косынка, которой жницы часто подвязывают волосы во время жатвы, по всем признакам может оказаться тем уникальным артефактом, о котором он знал только понаслышке. И все доказательства подлинности, которые у него есть, — это пугающая выразительность глаз юноши в тот самый миг. Любой нормальный человек на помойке увидит больше полезных вещей, чем они видели в сундуке старика Хамана, но глупые и смешные рассказы про собак, смутная догадка и странное желание попробовать проверить — и вот оно, еще неподтвержденное чудо. Даже при всем при том, что эта вещь не должна была оказать на Балду никакого эффекта: ее создавали не для людей. Это давнее маниакальное желание проверить наконец-то осуществилось. И эта мысль, что Балда со своей уникальной болезнью не совсем простой человек, кажется, оказалась верной. Даже сейчас небольшая перепроверка говорит о том же: он поднял платок, он взял его и он его надел, сам, в этом не может быть сомнений.
Роджер улыбался. Самое смешное было в том, что он нашел этот артефакт в городе Соларуса, в его магической лавке, прямо у него под носом. Роджер точно знал, кто такой Соларус, слишком уж тот был необычен: скромный управитель среди неблагонадежных людей, загадочный правитель среди остальных правителей. Все его считали просто эксцентричным выскочкой, но он слишком долго правит городом, слишком примитивно меняет себя старого на себя же молодого. С завидной периодичностью где-то раз в тридцать лет приемники сменяют один одного. Какая пунктуальность! Роджер видел его совсем недавно, давно и очень давно, и сомнений в том, что это один и тот же человек, у него не было. Соларус не знал, кто такой Роджер, не так часто они встречались, — при встречах глаза Соларуса смотрели на толпу, а глаза Роджера смотрели из толпы. Не так много Роджер давал поводов для подозрений. Даже Хаман не догадывался о тайне Соларуса. Хаман был уже довольно стар для человека, но, как маг, он не сумел воспользоваться своей магией. Хотя именно своей магией он бы ничего не смог сделать. Многие странные находки по ту сторону холмов проходили через руки Хамана и Соларуса, многие из них они пытались опознать и осмыслить, но все они так и остались для них грудой тряпок.
Почему Соларус не забрал это барахло себе, ведь был велик риск, что найдется тот, кто поймет предназначение предметов? Не верил в сказки? Отдал все Хаману для экспериментов? Или так хорошо работает пелена обмана, наложенная на сами вещи, пелена, уверяющая каждого, что перед ним обычная тряпка, негодный мусор? Никаких признаков магии — вот где истинная магия! Но к этой проблеме добавлялась еще одна. Ты никогда не сможешь найти на столе ложку, если ты не знаешь, что такое ложка. Два глупца никогда бы не смогли найти магический артефакт просто потому, что понятия не имели, что они ищут. Они просто искали что-то магическое и уже давным-давно поняли, что уникальные вещи по ту сторону холмов не лежат по полочкам, на них не висят ярлычки с надписью, поясняющей, что это за вещь и какой у нее эффект. Скорее всего, Соларус уже давно разочаровался и в молодом и наивном по его меркам Хамане, и в попытках найти хотя бы записи о том, какие создавались артефакты тогда, еще до великой магической битвы.
 
Соларус, как и многие маги, не был врожденным магом, но очень хотел им стать. По современным меркам он был гораздо выше уровня Хамана, несмотря на то, что последнему повезло родиться с магической искрой. Разница была лишь в том, что Соларусу пришлось возвышаться в магическом искусстве путем долгого обучения, и у него оказалось намного больше времени. Они были почти как Кристоф и Хлоя: один был одарен с рождения, и все ему давалось легче, другая вынуждена была приобретать магию и обучаться ей пользоваться. Один с рождения бегал в своей собственной магической шкуре, а другому приходилось носить то, что получилось приобрести или добыть тем или иным способом. И теперь Соларус, познавший секреты долголетия еще во времена обучения, просто прозябал свою, как ему казалось, совсем еще молодую жизнь и развлекался как мог с тем, что ему было доступно в этом уже не таком прекрасном, как раньше, мире. А вот Хаман уже доживал свой долгий, в пару столетий век, и все его радости были связаны с накоплением богатств и с жаждой когда-нибудь раскрыть тайну какого-нибудь древнего магического артефакта. Бедный старик, лучше ему не знать, что он сегодня упустил.
Хлоя спала как младенец: она свернулась клубком под теплой шкурой, и ей снилась Анна, предвкушение встречи, момент дарения амулета, общение, радость, смех, объятия, долгие беседы и, возможно, что-то, что она еще даже не могла представить в своих снах. Уголки ее губ говорили о счастливом сне ребенка, и тонкая струйка слюны от сладостных видений стекала на ее плечо.
А Балда спал далеко не самым спокойным сном. Впервые за всю свою жизнь его видения вышли за границы ближайшего прошлого, впервые он смог увидеть того далекого себя и даже не сразу понял, почему люди вокруг намного больше него, наклоняются к нему и говорят с ним странными голосами, и обращаются с ним странными словами. Но это непонимание исчезло, как только перед ним возникла красивая высокая женщина и подняла его на руки: она была прекрасна своей цветущей красотой, счастливыми глазами и поднятыми от радости скулами. Она любила его так, как никто никогда его не любил. Это была ее мама.
Он не видел ее с тех самых пор, как она умерла, он не мог вспомнить ее с тех самых пор, как ее не стало. И сейчас все остальные воспоминания казались бессмысленными и ненужными, потому что перед его глазами было лицо той единственной женщины, которая действительно его любила, и любила больше всего на свете, даже больше, чем свою собственную жизнь. И если бы кто-то подошел сейчас к нему спящему, то увидел бы обжигающие щеки слезы, катящиеся по переносице и щеке. Но никто не подошел, и никто не увидел. И слезы вскоре высохли, потому что мама превратилась в красивую белую птицу и улетела в небо. А Балда двинулся дальше, точнее, мир вокруг него двинулся дальше. Люди стали уменьшаться, и от этого становились только хуже: они перестали говорить мягкими голосами и перестали говорить теплые добрые слова. Во сне были дети, которые смеялись, но играли с ним, были те, кто хотел обидеть, были те, кто сочувственно качал головой. Там были странные дяди и тети с неприятными запахами, они рассматривали его, изучали, давали ему выпить что-то невкусное, применяли магию, которая светилась и искрила, а потом пожимали плечами. Иногда появлялся мужчина с добрым и теплым лицом, но черты его лица были слишком расплывчатыми, скорее всего, это был его отец. Он часто появлялся рядом с мамой, которая уже снова была мамой, а не птицей. Они играли все вместе, они смеялись вместе с ним, они вместе купались и кидали друг другу мяч, возились с игрушками, эти двое взрослых людей любили его одной большой любовью. А потом мама плакала, и отец обнимал ее крепко-крепко и целовал ее и успокаивал. Но она не успокаивалась, она умоляла его все исправить, все изменить, она выгоняла его из дома, чтобы он ушел хоть на край света, но отыскал то, что спасет их ребенка. И вскоре образ отца исчез, осталась только беспокойная белая птица, которая металась в четырех стенах, но продолжала любить и верить. «Где наш папа?» — внезапно спрашивал маленький Балда, и она радостно удивлялась, что он смог его вспомнить. «Папа ушел за лекарством, папа скоро вернется с лекарем, который поможет тебе, и ты вырастешь и станешь самым умным, самым красивым, самым лучшим мужчиной на свете». Она показала ему амулет, почти такой же, какой сегодня купила Хлоя. «Смотри, папа всегда рядом с нами, — амулет переливался перламутровым сиянием, пульсировал и излучал тепло, и мама понимала, что это значит. — Он сейчас далеко, он ищет, он обязательно вернется, и мы снова будем играть и смеяться, как прежде!»