Лукреция с Воробьевых гор

Мне жалко Люсю. Она любит работать. Вот чудачка. Володю она тоже по-своему любит, но роль матери семейства ей отвратительна. Признаю — каждый человек имеет право жить как ему хочется, иметь или не иметь детей. Но все дело в том, что Володя уже несколько лет настаивает на ребенке. А она отвечает: подождем немного, еще год-другой.
— Природа что-то напутала с генами, тебе нужно было родиться мужчиной. — Я искоса разглядываю Люську, словно ищу подтверждение своей догадке, но подтверждения не нахожу. Сестрица — молодая женщина в расцвете красоты и жизненных сил, вовсе не мужеподобная.
Ну а если она все-таки женщина, то должна соответствовать своему женскому предназначению. И сестре, и подругам я не устаю повторять, что для женщины главное — ребенок. Но не все меня понимают. Женщины делают карьеру, мужчины отказываются от роли главы семейства и кормильца, дети становятся непозволительной роскошью.
Как-то Люся мне поведала, что появился новый вид услуг для богатых, деловых женщин, испытывающих отвращение к самому процессу деторождения. Донору, молодой девице, желающей заработать, пересаживают эмбрион клиентки, а через девять месяцев донор рожает ребенка и передает его на руки счастливым родителям.
— Готовенького, понимаешь? — Глаза у сестры радостно блеснули, она всерьез заболела этой бредовой идеей.
— Какая гадость! — воскликнула я, наконец поверив в возможность подобной коммерческой сделки.
Сестра с трудом отказалась от своей мечты, насилу мы с Володей ее уговорили. Но не убедили в том, что это безнравственно. Володька был брезглив, его мутило при одной мысли об этом, так сказать, мероприятии. Я вдобавок опасалась за здоровье ребенка и вполне возможных осложнений.
Теперь я часто заставала Люсю погруженной в какие-то невеселые и мучительные для нее раздумья. Ей предстояло сделать выбор — или навсегда отказаться от семьи, потерять Володю, или немедленно решиться на ребенка. По-видимому, и то и другое ее пугало.
— Вот наконец едет твой ненагляднейший!
Люся первая заметила светлую машину, только что свернувшую с шоссе. Я вскочила и бросилась с крыльца, надеясь встретить Родю сразу «за околицей», там, где за последней дачей простирается луг и наполовину убранное пшеничное поле.
— Осторожней! — крикнула сестра, опасливо косясь на мой живот. — Когда он появляется на горизонте, ты теряешь разум.
У меня всего пять месяцев, а они относятся ко мне так, словно я уже на сносях. Мы вместе вышли за калитку и пошли по улице, почти деревенской, мимо чужих палисадников, дощатых и каменных дач.
— А пузо у тебя большое, может быть, будет двойня. Тогда одного отдашь мне, — вслух размышляла Люся, разглядывая меня.
В ответ я показала ей кукиш.
Дойти до околицы мы не успели. Встретились у последних дач. Родион распахнул дверцу, и тут же я набросилась на него с упреками. Он испуганно и виновато оправдывался: его задержали в больнице, потом пробка в центре…
— Она и сама истерзалась, и нас достала из-за твоего опоздания, — жаловалась Люся, усаживаясь на заднем сиденье. — Никогда не думала, что дамы в положении — такие капризули и зануды. Она просто невыносима.
Я наконец-то очутилась рядом с мужем, прильнула к нему на мгновение, положила голову ему на плечо. В зеркальце мелькнули насмешливые Люсины глаза. Ей все еще не надоело зорко наблюдать за мной и ехидно комментировать увиденное.
— Такого не было даже с Игорем. Ведь ты любила его безумно, — высказалась она сразу после нашей с Родионом свадьбы.
Да, я любила Игоря и не скрывала этого. Но то была любовь-поклонение. Мой первый муж словно стоял на высоком постаменте и снисходительно позволял себя обожать.
Люся когда-то осторожно предостерегала меня, познакомившись с Игорем: жить с таким мужем — тяжкий труд. Уже с утра нужно улавливать его настроение, состояние духа и приноравливаться к дурным и благостным переменам. Угождать, ухаживать, выслушивать словоизлияния да еще поддерживать в нем сознание того, что ты ему необходима.
— А есть мужчины простые, удобные, домашние, как наш отец, — классифицировала Люся. — Они не усложняют, а облегчают жизнь. На такого тебе и нужно было ориентироваться.
 
Люся всех людей классифицировала и рассовывала по ячейкам. Так удобнее. К уютным мужчинам она, по-видимому, относила не только папу, но и Вовку, и моего Родиона.
— Когда, наконец, этот рационалистический мусор выветрится из твоей головы? — ругала я сестру. — Родион вовсе не удобный мужчина. Он — часть меня. Но тебе ничего подобного понять не дано. Ты почти десять лет прожила со своим мужем, незаурядным человеком, и так и не поняла, кто он такой и что значит для тебя.
И отца я ей не могла простить. Для Люськи папа был чем-то вроде маленького человека, гоголевского Акакия Акакиевича. Только совершенно тупой душевно человек мог так думать. Но что с нее возьмешь! Я уже давно не верила в ум и проницательность сестрицы. Она всем рассказывала, как я счастлива и безумно влюблена в мужа.
Казалось бы — да, так оно и есть, у меня появилась настоящая семья и все, о чем мечтает любая женщина. Но счастлива я не была. Даже стала не в меру нервной и раздражительной. А ведь всего год назад, когда родные опасались за мой рассудок, я была совершенно спокойной, бесчувственной и равнодушной ко всему на свете.
Как только появляется настоящее счастье: семья, близкий человек — тут же на тебя обрушивается лавина проблем и забот, это счастье отравляющих. Я не ропщу, за все нужно платить. Мирного, безмятежного бытия просто не может быть в наше время.
Пожалуй, больше всего меня тревожило здоровье и чрезвычайная загруженность Родиона. Он работал в двух больницах и не отказывался от любых подвернувшихся предложений. Ведь теперь у него было две семьи.
Только через несколько лет, когда подрастет ребенок, я смогу работать и помогать ему. Но мне уже сейчас не терпелось переложить на свои плечи часть семейных забот. Ведь я на двенадцать лет моложе Роди и намного крепче. Он очень уставал к вечеру. Несколько раз я замечала, как он внезапно бледнел и старался незаметно выйти из комнаты, выпить таблетку и прилечь.
После смерти папы я панически боялась за мужа и старалась хотя бы дома ограждать его от бытовых забот и дрязг. А это было не так-то просто.
— Ты теперь еще и злая мачеха, — посмеивалась надо мной Люська. — Как у тебя складываются отношения с падчерицей?
— А никак! Она меня полностью игнорирует, а я стараюсь этого не замечать. Делаю вид, что все нормально, так и нужно, — отвечала я беспечно, хотя на самом деле кошки на душе скребли.
И Родя еще простодушно предлагал мне поселиться с ним, его мамой и девятнадцатилетней дочерью в трехкомнатной квартире. Разве это возможно? Да мы бы истерзали, измучили друг друга. И Родион бы страдал, ежедневно наблюдая наше отчуждение.
— Не бери в голову! — утешала меня Люся. — Девице девятнадцать лет, значит, она отрезанный ломоть. Сейчас они рано выскакивают замуж.
Я на это очень рассчитывала. Но Нина и после замужества не перестанет ревновать меня к отцу. Что же касается свекрови, то наши с ней отношения были нейтральными и спокойными. Старушка только опасалась, не слишком ли я для ее Родички молода и, судя по моему богатому прошлому, легкомысленна.
Поначалу Люся прозрачно намекала, что из трехкомнатной квартиры Родиона и моей однокомнатной можно выгадать две хорошие двухкомнатные и таким образом решить наши квартирные проблемы. Но я об этом слышать не хотела. Язык бы не повернулся сказать об этом Родиону. В нашем однокомнатном раю нам было хорошо, как в шалаше.
Тем не менее Люся активно взялась за жилищные проблемы семьи. Наша мама хотела перебраться к нам поближе. Сначала решено было обменять ее квартиру на меньшую по площади в Москве. Доплату Люся брала на себя. Их туристическая фирма не процветала, но все же приносила небольшой доход.
Когда моя жизнь круто переменилась, мама вдруг заявила, что мечтает поселиться именно со мной, нянчить внука и помогать мне по хозяйству. Люся очень удивилась, а я запаниковала.