Лукреция с Воробьевых гор

Реакция, последовавшая на мое признание, удивила меня.
Толя вдруг радостно осклабился — это была действительно настоящая улыбка, осветившая его лицо, точно не Игорь, а он, Толян, был отцом моего ребенка, — сделал движение, как будто хотел обнять меня через столик, потом стал громко аплодировать мне — весь зал обернулся на нас, потом, наконец, окликнул официантку:
— Девушка, унеси со стола все спиртное, угости вон ту парочку… Да, еще пару бутылок за тот же столик той же парочке…
Молодые люди за соседним столиком, получив подарок, восторженно замахали нам руками. Толя в ответ тоже сделал приветственный жест, а потом все-таки встал из-за столика, приподнял меня и невозмутимо поцеловал в губы.
— Поздравляю, рыжая… Беременная женщина — это святое. Это — икона для мужчин.
Слезы брызнули из моих глаз.
— Отставить сопли, — с удивлением глядя на меня, скомандовал Толян. — Я понимаю, это от радости. Еще бы, такое событие. Нет, мы должны отметить его в ресторане «Прага». Вставай, мать, мы едем в «Прагу». На-ка, вытри шнобель…
Я промокнула слезы его носовым платком:
— Я не могу в ресторан, Толя. Я не одета.
— Я куплю тебе по дороге достойную шмотку. Вставай, вставай!..
Мы вышли из бара и сели в машину.
Толя, весело насвистывая, погнал джип на бешеной скорости.
— Ради бога, не гони так, — взмолилась я. — Центр, полно гаишников…
— У меня есть от них лекарство, — невозмутимо молвил Толян и ткнул себе пальцем в карман английской велюровой рубашки.
Я оттянула пальцем карман и с любопытством заглянула внутрь: в нем была пачка стодолларовых бумажек.
Тут на меня, не знаю почему, нашел страх.
Такие деньги я видела только в кино. Я не представляла, на какой такой ниве трудясь можно их заработать, и спросила об этом у Толи.
— Какая тебе разница, — пробормотал он. — Мою работу славно оплачивают, вот что важно…
— Кем же ты все-таки работаешь? — не отставала от него я.
— Другой бы бабе ни в жизнь не ответил на такой вопрос, а тебе скажу: я работаю крышей для Карлсонов, понятно?
— Нет, непонятно.
— Это новая такая специальность. И я ее с блеском освоил. Для этого не пришлось заканчивать университетов. Я и институт свой на фиг бросил… Эх, жаль, что ты не можешь выйти за меня! Честное слово, жаль! У меня бы ты пешком не топала и такие задрипанные шмотки не таскала бы! Куда только смотрит твой мужик! Все в «Капитал» бородатого Маркса, поди? Что у него, нет ума бабки заработать?
— Толя. — Я положила руку ему на плечо. — Давай «Прагу» отложим. В другой раз. Сейчас меня муж дома ждет.
Толя резко затормозил.
— У тебя что-то не так, Ларка?
Я не ответила.
— Может, помощь нужна? Может, расскажешь, что случилось?..
Как можно было рассказать об этом, какими словами, я не представляла. Тем более этому новому Толяну, которого я не знала. Я знала его угрюмым, косноязычным мальчишкой, который таскался за мной по пятам из школы домой, набычившись, сердясь на себя самого за то, что не умеет занять девушку разговором. Я знала его суровым молчаливым юношей, который приезжал к нам в общагу со впалыми щеками и голодным блеском в глазах, но с полной сумкой фруктов и пакетом дорогих конфет, которого Ася ехидно спрашивала: «Скажите, Анатолий, что вы думаете о романе Хулио Кортасара «Игра в классики»? — на что Толя сердито сопел и отвечал, что думать — не его специальность… Но мужчиной — таким разухабистым, таким уверенным в себе — я его не знала. Я видела, что у нас в стране появилась эта новая формация молодых, крепко стоящих на своих ногах, имеющих огромные деньги ребят, которые одним своим существованием как бы сводили на нет все наши ценности и достижения, и испытывала страх перед этой сильной, напористой порослью.
— Мы еще встретимся? — остановив машину возле моего дома, спросил Толя.
— Пожалуй, — неопределенно отозвалась я. — Запиши мой телефон…
Очевидно, этот день в моем гороскопе проходил под знаком прошлого, звезды благоприятствовали встрече с ним с такой неодолимой силой, что те, с кем судьба давно меня развела, вдруг снова дали знать о себе… Не успела я прийти домой, как мне позвонила Ася.
 
Я обрадовалась, услышав в трубке ее бодрый голос, и тут же пригласила Анну к себе в гости. Но в ответ услышала:
— Нет, уж это ты, сделай милость, приезжай к нам. Завтра же приезжай.
— К кому это «к нам»?
— Ко мне, Агафону и Артурчику!
— Ты что, замуж вышла?
— Да, вышла замуж за Артурчика ровно неделю тому назад, — торжественно объявила Ася.
— И уже успела родить Агафона?
— Агафона родила Терра, эрдельтерьерчик, медалистка, между прочим. Славная псина, полюбил меня страшно… Ну да что болтать по телефону! Запиши-ка мой адрес…
В субботу я поехала к Асе на улицу Яблочкова.
Игорь от встречи с ней уклонился, заметив, что Анна еще в студенческие времена утомляла его и что встреча с ней — слишком сильная для него нагрузка, тем более что сегодня он собирается навестить родителей. Я глянула на него, и Игорь отвел глаза. Я представила себе, какой разговор ждет его в отчем доме. Я не понимала, почему он не делает попытки уклониться от него. Ведь поездка к Анне была бы неплохим предлогом… Но Игорь не пожелал им воспользоваться, что было для меня худым знаком. Однако, не сказав больше ни слова, я оделась и поехала к Анне.
Агафон встретил меня дружелюбным повизгиванием, Ася — радостными восклицаниями, Артурчик долго тряс мою руку и бормотал, что он наслышан обо мне, что мечтал познакомиться с лучшей подругой Асютки; Ася величественно кивнула, подтверждая его слова, и тут же бесцеремонно отправила мужа на кухню — накрывать стол.
— Он тебя так слушается… — почтительно произнесла я.
— Еще бы! — хмыкнула Ася.
Расстановка сил обозначилась с особой отчетливостью, когда мы уселись за стол и Ася приступила к рассказу о том, как она познакомилась с Артурчиком.
…Ася вошла в электричку, следующую из Орехово-Зуева в Москву, с целью покупки моющихся обоев в магазине на Профсоюзной. Бросив по сторонам хищный взгляд дипломированного филолога — народ в электричке сидел все больше с газетами и с детективами в руках — и углядев в углу человека с томиком Кафки, Ася недолго думая подсела к нему… Она не заглядывала далеко вперед, в будущее, думая только о том, как бы скоротать томительную дорогу, когда довольно бесцеремонно обратилась к худосочному альбиносу (Артурчик с готовностью хлопнул себя кулаком в грудь, давая понять, что речь идет именно о нем) со словами:
— Неужели и до наших палестин докатилась волна цивилизации?
Артурчик тотчас вежливо захлопнул книгу, откликаясь на внимание необыкновенно привлекательной женщины, небрежным тоном продолжала Ася, и объявил ей, что относительно цивилизации в Орехово-Зуеве ему ничего не известно, ибо здесь живет его двоюродная сестра, а сам он москвич, работает телевизионным мастером, а в свободное время рыщет по магазинам, прикупая книги… Услышав о том, что молодой человек москвич, Ася бросила еще более хищный взор на правую его руку. Кольца не было. В эту минуту Ася простила незнакомцу его простецкую внешность и торчащие уши (Артурчик послушно повернулся в профиль и показал свои действительно лопушиные ушные раковины) и исполнила свою коронную арию о том, что все лучшее — литература, театр, музыка — сосредоточено в столице и человеку, хлебнувшему ее благ, тесно в провинции… Она здесь ощущает себя эмигранткой. Ей безумно недостает книг, общения с друзьями и единомышленниками. Она одинока, как буква «ять», выпавшая из алфавита. Ей не с кем поговорить о Кафке, которого она обожает, некому почитать вслух стихи Мандельштама. В ответ Артурчик сообщил Асе, что тоже чувствует себя одиноким: в той трудовой среде, в которой он вынужден вращаться ради хлеба насущного, хороших книг не читают, фильмов Бергмана или Феллини не смотрят, музыки Артемьева не знают… Про композитора Артемьева Ася сама тогда слыхом не слыхивала, но на всякий случай заметила, что атональную музыку вообще дано понять не всем, только единицам, намекая на то, что такая единица как раз и беседует с Артурчиком… Перешли на Бергмана, и Ася заявила, что его фильмы для нее как глоток чистого воздуха, и тут Артурчик, набравшись смелости, заявил, что хоть сегодня готов угостить ее «Осенней сонатой» или «Фанни и Александром». У него имеется видак.