Лукреция с Воробьевых гор

— Я знаю, сударыня, что вы меня почитаете книжным червем, витающим в эмпиреях чистых абстракций и ведать не ведающим о реальной жизни, грубых материях и быте…
— Ты такой и есть, — проворчала я.
— Но ради одной вредной девицы из Малаховки я готов на все. Если бы ты знала, чем я занимался все это время! Хлопотал о крыше над головой для нашей будущей семьи!
Он произнес это торжественно и наблюдал, какой произвел эффект. Я вначале не поверила, настолько это было неправдоподобно. Иноземцев хлопочет о жилплощади! Но не только ради меня и нашей семьи он проявил практическую хватку и погрузился в постылый быт.
Игорь давно мечтал поселиться отдельно от родителей. Еще на первом курсе он уговаривал мать разменять квартиру, потому что отныне он взрослый мужчина и хочет сам устроить свою жизнь. Ему было категорически в этом отказано.
Помогла тетка, лучший друг и советчица. Единственная из всей семьи, кто, по словам Игоря, его понимал. Два года назад умерла другая бабушка Игоря, профессорша. Теперь дед проживал один в двухкомнатной квартире. Тетушка согласилась переехать к отцу. Старик был болен и беспомощен, нуждался в уходе.
— Мне стоило такого труда не проговориться тебе раньше. И вот вчера я перевез тетушку. Завтра приглашаю на новоселье. Будем только ты и я, мы! — Игорь сиял.
Я давно не видела его в таком благостном, светлом настроении. Украдкой подумала: чему он больше радуется — свободе от родичей, собственной квартире или предполагаемой свадьбе? Предполагаемой, ведь я до последнего дня не верила, что мы поженимся так скоро, если вообще поженимся. Но Игорь был настроен решительно. Уже на следующей неделе он запланировал два визита — к тетушке с дедом и к родителям. Впервые я ощутила где-то под сердцем легкий холодок ужаса.
Он ни разу не обмолвился о том, как приняли родные новость о женитьбе. Судя по его молчанию, без всякого энтузиазма.
У нас появился свой дом. Хотя Люся насмешливо именовала его любовным гнездышком, для нас он сразу стал настоящим семейным очагом.
Сколько раз я проходила вечерами мимо освещенных многоэтажек и с вожделением заглядывала на уютно мерцающие окна. Сколько комнат! Миллионы — может быть, пустующих, никому не нужных. А мы с Игорем не можем поселиться вместе, потому что у нас нет каких-нибудь двенадцати квадратных метров. Несправедливость, повсюду одна несправедливость!
И вдруг на нас свалилось счастье в виде однокомнатной квартиры да еще в замечательном месте, рядом с Измайловским парком. Переступив ее порог, я пережила несколько неприятных минут, столкнувшись лицом к лицу с тетушкой Варварой Сергеевной.
Чем-то она отдаленно напоминала моего красавца Иноземцева, но при этом была непривлекательна. Слишком удлиненное лицо, такие называют лошадиными, гладкие светлые волосы и строгие, взыскательные глаза, которыми она меня сразу же так и пробуравила насквозь.
Я не пыталась понравиться его родным, потому что это невозможно. Ни одна девица на свете, даже самая красивая, умная, благовоспитанная и родовитая, не достойна стать суженой их мальчика. В этом я с ними совершенно согласна. Поэтому вела себя скромно и чуть виновато: не скрывала, что не обладаю выдающимися достоинствами и только по недоразумению, скорее везению, удостоилась такой чести.
После ухода тетушки Игорь достал припрятанную бутылку шампанского, и мы занялись приготовлением к пиршеству. Салат, наш любимый торт «Прага» — в те голодные времена все это было роскошью. Мы так себя и ощущали — богатыми, свободными и беззаботными.
— Конечно, лучше было бы сидеть у камина на медвежьей шкуре, пить шампанское, смотреть на огонь и мечтать о будущем, — фантазировал Игорь.
У меня тоже было воображение. Я легко могла представить и камин, и шкуру, но сразу же полюбила нашу шестиметровую кухоньку, где мы обычно трапезничали и подолгу разговаривали. В тот вечер мы не мечтали, а четко планировали свое будущее: на следующей неделе мы подаем заявление в ЗАГС и навещаем родителей. Свадьба через два месяца.
 
От всего этого у меня голова пошла кругом. Мне бы еще полгода на размышления.
И к свадьбе нужно готовиться, и платья подвенечного у меня нет.
Но обо всех этих мелочах я забывала, когда мы стояли, обнявшись, у окна и смотрели на парк, такой темный, загадочный и мрачный. Когда он целовал меня и шептал на ухо, что уже сегодня я могу остаться здесь, незачем уходить, все равно мы почти муж и жена, осталась только небольшая формальность, а на небесах мы уже муж и жена. И в эти минуты я тоже верила, что на небесах на наш счет все давно решено, и наши души как две половинки, и нет у меня человека ближе и роднее.
В тот вечер я вернулась к Аське в нашу комнатку, ставшую вдруг такой чужой. Меня тянуло к Измайловскому парку. Я уже и дня не могла прожить без своего «монголотатарского ига», так я прозвала Иноземцева. Он тоже придумывал мне смешные прозвища, мы дурачились и хохотали как сумасшедшие.
Через два дня подали заявление в ЗАГС, Игорь подарил мне кольцо, а Аська чуть не грохнулась в обморок от этой новости. Она все еще не верила. Отныне между нами выросла глухая перегородка. Аська любила чужие несчастья и бросалась на помощь. Жалеть попавших в беду, выручать — это была ее стезя. Но она на дух не выносила тех, кому везло в жизни. Наверное, это была разновидность зависти, которой она меня долгие годы истязала.
Но до Аськи ли мне было в те дни! Я забыла об учебе, о родных, об осторожности и благоразумии да и о самой жизни. Жизнь для меня — это будни, размеренное существование и терпеливое выполнение ежедневных обязанностей.
А я была влюблена, причем не слегка, а слишком, через край. Именно тогда наступил пик этой любви, за которым должен был последовать спад, медовый месяц или умопомрачение. Да, я не раз в своей жизни становилась свидетельницей того, как от неразделенной любви у моих знакомых ехала крыша.
Но меня судьба обошла этим испытанием. У нас с Иноземцевым наступил медовый месяц. Чему суждено было случиться, то и случилось. Однажды ночью я не вернулась в свою башню. Аське сказала, что уехала домой. И кажется, она поверила. А потом мне стало совершенно безразлично, верила она мне или нет.
На факультете мы с Игорем не появлялись по два-три дня. Вставали поздно, и он приносил мне в постель чашку кофе. Единственное, что он умел готовить. Сколько я ни билась, не смогла научить его хотя бы жарить картошку или разогревать полуфабрикаты.
Не помню, чтобы мы что-то ели, кроме черного хлеба с постным маслом, иногда бутербродов. И есть не хотелось. Кофе пили ведрами. Удивляюсь, как я не заболела, не сгорела дотла в этом пожаре.
По квартире я бродила в старом Люсином пляжном платье, эдакой хламиде, которая очень нравилась Игорю. Но еще больше ему нравилась туника из махрового полотенца. Он сам завязывал мне толстый узел на плече и распускал волосы. Пока я в таком виде жевала на кухне черный хлеб, запивая его кофе, он сидел напротив и смотрел на меня неотрывно, словно хотел насмотреться впрок.
Если Игорь отлучался по делам и я оставалась одна, то обычно сидела у окна, глядя на заснеженный парк, и ни о чем не думала. То, что меня переполняло, можно было назвать ощущением полноты бытия. И разве могли с ним тягаться угрызения совести или тревоги по поводу экзаменов?
Я носила на пальце кольцо и готовилась к свадьбе. Общественное мнение меня не волновало. И только молчаливое осуждение одного человека могло заставить меня покраснеть. Если бы отец узнал о моем неблагоразумном поведении, я, кажется, провалилась бы сквозь землю от стыда.
Что касается экзаменов. Как только мы поселились вместе на «Измайловской», я перестала быть добросовестной студенткой. Учеба отошла куда-то на третий, четвертый, на самый задний план. Как говаривала Аська: личнуха заела. Я окунулась в личнуху с головой, в свою личную, любовную, семейную жизнь. Сначала была возлюбленной, потом хорошей, заботливой женой, готовила мужу обеды, стирала, гладила. К тому же ходила каждый день на службу.