Лукреция с Воробьевых гор

Annotation
Это история Золушки, которая нашла своего принца — да не одного. Первый принц был умным, второй — богатым, а красивой и талантливой Ларисе Игумновой этого было мало, она хотела ощущать рядом родственную душу. Нет счастья, когда тебя не понимают, холодно в доме, если тебя обнимает чужой человек. Но как узнать того единственного, кого ждала всю жизнь? Молодой женщине предстоит набраться житейской мудрости, чтобы научиться отличать бриллиант от блестящей фальшивки…
Вера ВЕТКОВСКАЯ
Финал
Эпилог
notes
1
2
3
4
5
6
 Вера ВЕТКОВСКАЯ 
 ЛУКРЕЦИЯ С ВОРОБЬЕВЫХ ГОР 
 Роман 
 
 
 
Это чудо грянуло на вечеринке у Леночки Мезенцевой. До сих пор удивляюсь, зачем она нас всех созвала — одногруппников, одноклассников, довольно пеструю компанию. Возможно, потому, что было ее обручение. Как это изысканно и завораживающе звучало в то время, даже сердце замирало. Ленка просто потеряла голову от счастья, ей хотелось всех друзей и знакомых сделать свидетелями и участниками грандиозного события. А может быть, на такие семейные торжества всегда приглашают бедных родственников, соседей и сослуживцев. Отдают дань, чтобы потом вздохнуть с облегчением и забыть о них до следующих свадьбы или похорон.
Как бы то ни было, но Ленка меня осчастливила. И я с благодарностью помнила об этом несколько лет. Провинциалы из нашей группы ее любили и считали «простой», доброй барышней. Она часто заезжала к нам в общежитие отдохнуть от тягот семейной жизни. Отношения с предками были непростые, особенно с матерью. Уже несколько лет Елена боролась за свободу и независимость против деспотичной опеки патриархальных родичей.
Все мы долго ломали голову, как принарядиться для такого важного выхода в свет. Аська попросила у одной своей приятельницы с ромгерма нарядное платье. Предлагала и мне что-нибудь поклянчить, но я отказалась наотрез. Не из гордости, скорее, от брезгливости — никогда не надеваю чужого. К сожалению, в общаге все общее: одежда, посуда, еда, книги. А у меня прабабушка была староверкой из Шарьи. Пила только из собственной чашки и никому не позволяла садиться на свою постель. И я ее понимаю.
Весь день девчонки мылись, укладывали волосы, красились, наряжались. Я же, вздохнув, собралась за полчаса. Погладила свою серую юбку, собрала волосы в пучок. Хорошо, что мама всего недели за две до этого где-то достала мне замечательную кофточку, цвета чайной розы, с модным воротником хомутиком. Как я тогда радовалась! В те времена еще ничего не покупали просто так, по собственному вкусу и желанию, а доставали, что бог пошлет.
— Сельская учительница! — заключила Аська, снисходительно оглядев меня с ног до головы. — Распусти волосы.
Но я ничего не желала менять в своем скромном облике, не хотела подкрашивать ресницы, губы. В таком же виде я ходила и на занятия, и в театр. И когда мы приблизились к парадному подъезду дома на Кутузовском, не испытывала никакого трепета. Только страх. Трепетала Ася. Люди, живущие в таких домах, казались ей обитателями Олимпа, о которых вещала нам на лекциях профессор Тахо-Годи.
Мы с Асей были не москвичками и не провинциалками. Существовала еще промежуточная социальная категория — жители Подмосковья. Конечно, все мы хотели бы устроиться в Москве, получить работу. Но у некоторых это желание превратилось в навязчивую мечту, в болезнь. У нашей соседки тети Кати было что-то вроде аллергической чесотки. Она постоянно чесалась, днем и ночью. Ее руки и ноги покрывали страшные струпья. Аськины страстные мечты о столице напоминали мне чесотку. Она засыпала и просыпалась с ними. Все человечество для нее делилось на жителей столицы и жалких изгоев. Убеждать ее в чем-то было бесполезно. Бедняжку можно было только жалеть.
 
Нет, я ни о чем таком не мечтала, потому что понимала: это невозможно. Планы мои были скромными: уехать куда-нибудь в большой город. Например, Новосибирск или Архангельск. В таких городах есть издательства, университеты, тесный круг интеллигентных людей. Главное — работа и друзья. А в Москве с работой глухо, все уже забито своими. В густой толпе легко затеряться, и при этом очень одиноко.
В большой прихожей нас встретила сияющая Ленка. В полуоткрытую двустворчатую дверь гостиной я сразу увидела его, и на мгновение все исчезло — радушные лица хозяев, щебечущие девчонки. Стих и гул голосов в четырех комнатах и кухне. Гостей собралось человек тридцать вместе с родней. Молодежь преобладала.
Когда я встречала Игоря в длинных университетских коридорах, со мной происходило кратковременное помрачение — я слепла и глохла, выпадала из бытия. Только через десять — пятнадцать минут, приложив немалое усилие, я возвращала себя в аудиторию, в общество Аськи и девчонок, и могла вразумительно отвечать на их вопросы.
Это вовсе не было любовью или увлечением, с извечными мечтами и тоской, с постоянной потребностью видеть его, слышать его голос. Порой мне даже не верилось, что он — живой человек, такой же, как все мы, а не инопланетянин, только изредка навещающий землю и, в частности, наш факультет. Даже его фамилия — Иноземцев — наводила на такие мысли. Я никогда не искала встреч с ним. Наоборот, постоянно боялась нечаянно столкнуться где-нибудь в библиотеке или в столовой и в очередной раз пережить выбивающую меня из колеи яркую вспышку. Слава богу, никто так и не заметил, что со мной происходит, даже глазастая Аська.
Игорь мог бы иметь бешеный успех у девиц, если бы это было ему нужно. Но сердцеедом он не был. Наоборот, он умел обращаться со всеми своими подружками ровно, сдержанно и дружественно, никого не выделяя и не отмечая. Эта его черта мне особенно нравилась. Терпеть не могу бабников. Не так уж много отпущено нам времени для работы, учебы, интересных больших дел, чтобы тратить его на волокитство, романы и интрижки.
За три года у Игоря на факультете сложилась прочная репутация гения. Никто не сомневался, что он — будущее светило отечественной филологии. Ну на худой конец — профессор, заведующий кафедрой, автор нескольких учебников. В то время он сам еще не определился — уйти ли ему в чистую науку или стать критиком, заняться текущей литературой.
Игорь вовсе не был красивым. Высокий, худой, нескладный — но при всем том очень обаятельный. Прямые русые волосы, подстриженные как-то необычно, «шапкой», свободно падали на высокий лоб. В разрезе глаз, в прищуре было что-то от моего любимого актера Ричарда Гира. Но это сходство мерещилось только мне. И вовсе не потому он столь сильно задел мое сердце. От всего его светлого облика веяло истинной, неподдельной интеллигентностью, культурой, а не окультуренностью, простотой и естественностью, а не высокомерием и чванством многих папенькиных сынков и дочек.
Игорь учился с Леной Мезенцевой в одной школе, а на филфак пришел на год раньше нас. Это была какая-то элитная языковая школа в центре Москвы, выпускники которой целыми классами ежегодно топали прямиком в университет. Их было очень много на всех факультетах и курсах. Они дружили, держались вместе стайками, подчеркивая свою обособленность и непохожесть на толпу. Только Игорь и Ленка были простыми и доступными.
В то время я была удивительно невежественным и простодушным созданием. Приехала из своей Малаховки с твердым убеждением, что все люди равны. Но уже в первый год меня стукнули по голове и объяснили, что ни о каком равенстве и речи быть не может, что я существо несомненно низшее и должна знать свое место.