Постскриптум (СИ)

— Давай-давай, иди, блин, блины блинские свои блинь, и пойдем валяться как дебилы у подъезда. — Скашивает на меня глаза, видя мой полный несогласия взгляд. — Ну а что? Не захочешь добровольно, я еще одного мужика в этой квартире на помощь позову, и тогда у тебя не останется аргументов.
И не осталось ведь. Спустя час, наевшись до отвала горячим лакомством и упившись чаем, меня в четыре руки вытолкали из подъезда и сразу же сгрузили в огромную ближайшую кучу снега. Благо, что я надела кожаные перчатки, какую-то огромную вязаную шапку, а волосы собрала в косу. Ну и догадалась натянуть какой-то массивный пуховик вместо любимой шубки. Да и угги пришлись куда удобнее, чем фирменные сапоги на каблуке. В общем, видок тот еще. Мягко говоря. Это если не брать вообще во внимание то, что на лице из косметики только зимний крем, дабы кожу не стянуло, и гигиеническая помада. Потому как нет ничего отвратительнее шершавых и сухих губ, которые до сих пор немного воспалены после ночного баловства со щетинистым кое-кем.
— Не филонь, женщина, помогай лепить долбаную снежную бабу, или я из тебя ее слеплю. — Получаю снежок в затылок. А после мстительно закидываю ледяную россыпь ему за шиворот. Ибо не фиг.
И вроде все весело, а на душе, будто накипь собралась. И я очень пытаюсь себя максимально отвлечь, но получается все хуже. Даже улыбка любимого сына не отогревает лютый холод, что завывает внутри, похлеще уличного мороза. Почему? Ведь я сама играла с ним, сама начала то, что случилось после… Почему, в таком случае, так сильно штормит? Откуда горечь странной обиды и разочарования отдается противным привкусом во рту? Разве я имею права чего-то ждать? Разве он что-то обещал? Мы вообще едва ли больше пары предложений друг другу сказали, приводя себя в порядок перед сном. И спал он у Ильи в комнате. А я привычно на кухне, в ворохе пледов на псевдоудобной «кровати».
Леша… Чертов Леша. Не выходит из мыслей, засев намертво и плотно. И я чувствую себя снова словно заразившейся смертельным вирусом, от которого не спастись. И это так глупо. Фатально. Безнадежно. Все грозится вылиться в помутнение рассудка и череду косяков. С ним так всегда. Точнее со мной… рядом с ним. Или даже не рядом, а просто по факту, он ведь всегда виноват в моем неадекватном поведении. Я измучиваю себя, чтобы по итогу отключить голову и пустить все на самотек. А самотек — вещь крайне разрушительная. Это как оставить корабль с пустым штурвалом. Какое-то время он, может, и будет нормально плыть, но… течение и куча всякого сопутствующего дерьма чаще всего способствует травмированию или вообще того хуже — крушению. Как бы там ни было, ключевая мысль ясна — близится пиздец. В его чистейшем и самом что ни на есть уродливом проявлении. И как этого избежать? Мысли есть? Эй, там сверху, неужели близится очередная долбанутая серия разразившейся в моей жизни Санта Барбары?
Начинаю замерзать. Джинсы промокли, где-то в районе задницы прилипший снег. В рукавах его тоже валом. Благо Ильюша сухенький, почти. Его мы крайне лайтово обваляли, это мне досталось от Алексеева младшего по полной программе. Из меня разве что градусник не сделали, засунув как страуса головой в сугроб.
И вот я, такая нарядная, только собираюсь сказать, что пора закругляться, как мимо нас проезжает Леша на своей пафосной машине. Ахереть. Первая мысль, что пролетает в голове. Кир тоже не выглядит довольным. Зато сынуля со всех ног, набрав заранее слепленных снежков в руки, мчится, поскальзываясь, к паркующемуся отцу. Вот же счастье ребенку привалило.
Бывший муж… так противно даже в мыслях звучит, словно кто-то гвоздем по стеклу скрежещет, выходит из авто, подхватывает на лету бегущего ребенка и подкидывает в воздухе. Сила, силушка богатырская, мать его. Я бы сломалась, если бы повторила его маневр.
Отпустив на землю сына, падает спиной в снег, сделав вид, что его ну очень сильно толкнули. А мы с Кириллом, встав плечом к плечу, с краснющими носами, аки у Деда Мороза, наблюдаем. Молча. Мне, например, вообще нечего на это действо сказать. Кружащие мысли в голове как не успокаивались, так и не собираются. Мое разбросанное состояние стабильнее некуда. Не ухудшилось, не улучшилось. Одинаково херово.
 
— Ладно, я пошерстил отсюда. — Отряхиваясь, оживает рядом стоящий. — Как раз надо почти через час быть в одном месте. До созвона, женщина. Мужайся там. Крепись и все такое. — Клюнув меня в обмерзшую щеку не менее ледяными губами и носом, сваливает. Сбегает практически. Предатель.
А я жду, когда же папаше надоест быть живой мишенью для детских снарядов. Ему что-то как-то не надоедает. Даже слабая улыбка время от времени проскальзывает. Настоящая, но будто вымученная. Видимо, ссора вышла нехилая у него с женушкой, раз он к нам приперся, явно убежав из дома. Правильно. Тут же никто мозг трогать не посмеет, ведь я не имею ни желания, ни, собственно, права на это.
Спустя минут двадцать, когда я разве что зубами не стучу, они, уставшие, но довольные, по крайней мере, один из них, который помладше, согласны шагать в квартиру. Моему же счастью нет предела. Я околела. И замерзшие пальцы противно покалывает, сколько не разминай.
Отогреваюсь долго. Отлеживаясь битых полтора часа в чертовски горячей ванне. Прежде туда же засунув дитенка. Правда, на куда меньший срок. Леша же переодевается, доедает остатки блинчиков, разогрев предварительно, и делает нам всем какао. Со мной не контактирует. Разве что взглядом. Совершенно нечитаемым. Снова в своем привычном амплуа мистера невозмутимости. И черт с ним. Потому что помимо раздрая в душе, меня интересует лишь: не заболею ли я и ребенок. Остальное так… лирика.
И все так размеренно и спокойно продвигается к ночи, что я даже не допускаю мысли, что может произойти что-то из ряда вон выходящее. Ибо кровать разобрана и их, и моя. Все накормленные, помытые и сонные. Остается только упасть лицом в моем случае в пол и забыться до утра. Быть может, завтра станет легче.
А на полу, оказывается, сегодня, не поверите, но холодно. Параметры отопления в связи с резким похолоданием явно на выходных решили не повышать. Потому от окна свистит и дует. А по полу гуляет прохлада чертова, словно где-то не настолько плотно, как необходимо, прикрыта дверь или фрамуга. И как бы не удивляет, но обогреватель в квартире один, и он стоит в зале, где спит Ильюша, с которым зимой я всегда сплю, а тут… Но да ладно. Закручиваюсь как в кокон, радуясь, что хотя бы теплые носки натянула, еще бы догадалась надеть мягкие пижамные штаны — и было бы отлично, но нет же. В привычной майке до середины бедра на голое практически тело, стринги не считаются как таковые. Что есть они… что нет. Один хер.
Сон не идет. Спина начинает нещадно ныть. Улечься не получается. Самой же разминать и неудобно, и холодно, Вот лежать как куколка и не двигаться теплее. А крутиться и выпускать нагретый воздух между моим телом и пледом проигрышно. Пытаюсь даже чуток выгибаться, надеясь, что, может, хрустнет там что-нибудь в районе поясницы и успокоится, но увы. Никак.
И то ли мое кручение на полу было слишком шумным, что вряд ли. То ли он давно планировал наведаться, но ко мне приходит то самое пресловутое западло на двух ногах. В одних штанах, босиком, осторожно прикрыв дверь.
— Разматывайся, гусеница. — Ругаться не хочу, но его полуязвительный тон подбешивает. Выпутываюсь из пледов, укладываясь демонстративно на живот, и делаю вид, что ну очень хочу спать. Просто до безумия, и он капец как мешает. Что ни в коем разе его не останавливает.
Ложится рядышком набок. Пододвигает меня к себе, только не сгребает в охапку, а начинает медленно прощупывать мне спину. Сразу через ткань, а спустя пару минут, плюнув на эту затею, задирает ту до лопаток и продолжает. А мне холодно. Мурашки бегают по коже — непонятно, из-за чего, то ли потому, что мерзну, то ли потому, что меня лапают, пусть и без сексуального подтекста. Что радует… или не радует. Сложно так сразу ответить.
Пальцы с силой надавливают, руки скользят то по плечам и шее, то потягивают волосы на затылке, то возвращаются к копчику, разминая явно в полсилы, но мне и без того хочется айкать.