Постскриптум (СИ)
— Ах, вот вы где, — нарисовывается законная жена этой сволочи. Мне кажется, или он вздрогнул? — Ужин почти готов, поехали домой, Элине уже как раз пора кушать, — тотальный игнор в мою сторону от Ольги. Жмущийся ко мне Илья с откровенным недовольством на лице.
Ну? Что там еще до кучи подкинете мне, чтобы уж совсем ощутить себя в полном дерьме по самую макушку? А? Кто там, блять, сверху, есть контакт, нет?
Прогоняю из головы картинку их поцелуя на моих глазах, что произошел пару секунд назад. Злорадствует Оленька, умница. Пометила территорию, благо не сняла штаны и не нассала прямо на его дорогие туфли. Не смотрю на равнодушные глаза Леши, что приклеились намертво ко мне и прошивают насквозь. Как толстая игла дубленую кожу. Примораживает…
Короткое мгновение удерживаю взгляд вообще без тени эмоций. Разочарованная этой встречей. И похоже, на лице таки отпечатывается след моих эмоций. Пру как танк вперед, не вслушиваюсь в недовольное сопение сына, которого буквально утаскиваю за руку в сторону дома. Это все слишком. Вот так все вместе кучей. Как центнер помоев на голову без возможности сделать вдох. Чувствую себя настолько ничтожно и жалко, прям до тошноты. Унизительно все произошедшее. Будто я и без того не в курсе, какое место занимаю… в его жизни.
Нулевое. Долбаный инкубатор. Миссию выполнила и теперь могу быть свободна.
И понимаю, что не хочу я быть там. Или же наоборот… Хочу. Отчаянно. Словно это жизненно важно.
Что? Отправляемся в гребаный путь на одни и те же грабли? Да легко.
Похоже, влипла. Снова. А может, нет? Просто крыша едет… И навалилось всякое…
Но почему же тогда так сильно под ребрами щемит?
Глава 8
— Пап, а маму дядя Кирилл обижал.
Занавес. Леша как сидел на корточках, расшнуровывая ботинки, так и сидит, только глаза от лица ребенка ко мне перемещаются. Медленно так, будто слоумо эффект кто-то наложил на мою жизнь или начал раскадровку делать.
— Как? — спрашивает, подталкивая Илью выдать еще больше информации. А я делаю вид, что обои — очень увлекательное зрелище, как и натяжной потолок с тремя лампочками, слепящими глаза. Господи, ну когда уже закончится этот маразм изо дня в день?
— Они ругались на кухне, мама кричала.
Боковым зрением все еще вижу Лешин прилипший намертво взгляд. Злится. Не нужно быть Вангой, чтобы знать и чувствовать его чертову ярость, которая плещется в темных глазах. Интересно, а во что все выльется по итогу?
— А потом мама выгнала дядю Кирилла из квартиры. Она была очень злая. Я даже не стал просить шоколадку. — Наивный милейший ребенок. Ну, вот зачем он это говорит? Я же так его люблю, а он взял и спалил меня. Сдал с поличным.
— А когда это было, родной? — тихий, заискивающий голос. Но я с легкостью улавливаю в нем вибрации. Его распирает на хрен всего, но при сыне держит себя в руках.
— Вчера. А почему ты не говорил, что дядя Кирилл твой брат? А почему дядя Кирилл всегда был с нами, даже когда я был совсем маленький, а ты нет? Если дядя Кирилл твой брат, почему он не сказал тебе, что есть я? — Почемучка пяти лет отроду не закрывает рот. Смотрит своими огромными глазами, с таким чистым искренним любопытством… На них я и сосредотачиваюсь. Потому что шея затекла пялиться на потолок и лампочки и прочее.
Молчу. Можно, конечно, встрять и начать осаждать излишний интерес ребенка. Аккуратно и плавно, но… Эти вопросы должны были всплыть рано или поздно. Почему не сейчас?..
— Потому что я не знал, что мама общается с моим братом, заяц. И он не говорил мне ничего. — Почему ощущение, что меня сейчас четвертуют мысленно?
— Мама, я хочу еще пирог, можно мне еще пирог? — Моргаю, смотрю как сущий дебил на ребенка, только спустя полминуты поняв, о чем он просит.
— Да, сейчас подогрею, милый, иди пока погуляй в комнате, хорошо?
Сбегаю. Трусливо так, едва ли не на цыпочках, дрожащими руками отрезаю кусок мясного пирога и ставлю тарелку в микроволновку. Трижды блять, он стопроцентно сейчас придет, и будет бум. Будет капец какой бум. Господи. А можно мне сейчас молнию в темечко или инфаркт? Пожалуйста, я так редко тебя прошу.
— Какого хрена, Лина? — яростный шепот у уха и две руки, что с силой сжимают край стола по обе стороны от моего тела. Лопатками чувствую, как его грудь вздымается. Как сердце лупит прямо мне в спину. Мать моя женщина, я разбудила дракона.
Даже не возмущаюсь от того, что меня зажимают. Мысли явно не около эротические в данный момент. И поворачиваться, откровенно говоря, даже страшновато.
— Почему ты общаешься с моим родным братом все эти годы, а я узнаю это совершенно случайно?! Я вообще обо всем узнаю, мать вашу, случайно! Зашел перекусить — узнал, что у меня подрастает сын. Пришел к сыну в гости — узнал, что моя жена общается с МОИМ, черт тебя дери, братом, который, сволочь, все эти годы молчал как рыба. Это что за пиздец, а? — Вжимается в меня еще сильнее. А я начинаю дрожать. Не страшно, вроде. Не хочу его сейчас, опять-таки вроде. Но отчего-то дрожу как осиновый лист. Передоз эмоций, наверное.
— Тебя что бесит больше: то, что он был рядом, когда я была беременна, и так и остался со мной в отношениях или то, что тебя не поставили в известность? Это ревность или обида, а, Леш? — контратака. Кривоватая, необдуманная. Глупая. Но… контратака.
— Я в шоке от вас обоих. Ладно ты, обиженную разыграла. А он? Родная кровь. Ноль без палочки, походу, в наше время.
— Обиженную? — шиплю сквозь зубы. Зарядив ему локтем в ребра. Чтобы перестал вжиматься так сильно, мешая сосредоточиться и достойно отбиться. — Ты ударил меня!
— Я извинился. А ты сбежала как трусиха при первой же проблеме. Нашла предлог и, собрав вещички, уползла подальше, корча из себя жертву. О чем я еще не знаю? М-м? — и настолько противным голосом это прозвучало, что я не удержалась от последующей мерзости.
— Может, еще спросишь: не Кирилла ли сын Ильюша? А почему нет-то, если унижать, так по полной. Вы ведь с братцем похожи.
Разворачивает в своих руках. Секундное действие. Чувствую себя просто куклой, которой он вертит на его усмотрение. И это жестоко и разочаровывающе. Что, похоже, отпечатывается в моих глазах. Давным-давно пересеченная черта. Стертая грань. Точка невозврата, когда этот мужчина выказал неуважение. Да, я тогда была провокатором. Орала и царапалась. Ревела, обвиняла. И он сорвался. Да, там была моя вина.
Как и сейчас, если смотреть здраво. Утаила я многое. Повязала грузом тайны постороннего человека. Что же, теперь время разгребать то, что наворотила. Пусть и с наилучшими побуждениями. Кого ебет чужое горечко? Кого колышет, что я там хотела? Главное ведь уязвленная мужская гордость. Ему не сказали, теперь страдайте.
Молчим. Я все еще в кольце рук, зажата в этой тесной ловушке. Стою, задраив глаза, как два люка в подводной лодке, и умоляю всевышнего не дать мне расплакаться от жалости к себе. Ведь как бы там ни было, что старшему, что младшему срать с высокой колокольни на то, что у меня творится внутри. Один обижен, что от него спрятали сына. Второй маниакально преследует цель натянуть меня на собственный член. И потому отирается рядом из года в год, провоцируя и выслуживаясь. Будто я после отплачу телом.
Утопаю в собственных чувствах. Горьких, как полынь, эмоциях. И вот теплые руки по моим щекам, оказывается, слезы стирают. Дала-таки плотина трещину. Предел моего терпения достигнут. Слишком много всего навалилось. Слишком тяжело со всем справляться. Когда одна только давка со всех сторон. А поддержки вполовину меньше. Неравноценность происходящего попросту вышибает из колеи. И как в нее вернуться — я не знаю.
— Конечно, он мой сын. Я даже мысли не допускал. Лин, я перегнул. Но и ты не права, — так тихо, почти шепот. Так глухо. Не одну меня все это кромсает изнутри и рвет на клочья. Знаю. Чувствую. Но что поделать, если кому-то сверху вдруг стало скучно, и он решил разбавить, по его мнению, пресные будни захватывающим экшеном. Возможно, со стороны или на экране это было бы интересно наблюдать. Но жить, словно в драматическом сериале? Это чертовски сложно в первую очередь морально.