Постскриптум (СИ)

Но как же его лицо каменеет, когда он смотрит на прочерк в графе «Отец» в свидетельстве о рождении ребенка, что я едва сдерживаю смех. И видимо, Леше есть что сказать, только вот перед нами вырастает улыбчивая блондинка и начинает расставлять приборы, тарелки и прочее. А когда удаляется, градус его злости, кажется, только возрастает еще сильнее.
— Не объяснишь, что это? — поворачивает в руке документ.
— А это, Лешенька, свидетельство о рождении моего сына, — с легкой улыбкой говорю, ярко выделив МОЕГО.
— Нашего. — Это что? Рык, что ли, был? Ой…
— Да? Документально не доказано, — наглостью заполняю глаза до самых краев, и так заводит эта перепалка, что начинаю слегка ерзать.
Психует. Бросает обратно в папку. Откидывается в кресле и трет переносицу. Нервирую его. Знаю. Но мне тоже не слишком-то сладко жилось эти годы. Легкая моральная компенсация будет в самый раз. Спустя пару минут успокаивается. По крайней мере, внешне. Берет в руки медицинскую карту. Чуток теплеет, когда видит свою фамилию перед именем ребенка. Как и отчество. Внимательно читает каждую страницу. Начиная с подсчета прибавки веса до ветрянки, которой мы переболели. Куча прививок, вовремя пройденные комиссии.
— Убедился в том, что я идеально слежу за ним? Теперь я могу съесть свой салат, не подавившись под твоим соколиным взглядом?
— Разумеется, — кивает. Складывает все обратно в папку. Отодвигает к середине стола. — Только вот я просил ксерокопии. И я не вижу реквизитов твоей банковской карточки, как и справки о доходах.
— Какая, к черту, справка, если я работаю на дому? У меня из официального дохода было только пособие по уходу за ребенком, а теперь как матери-одиночке. Тебе нужно задокументировать эти копейки? Издеваешься? — само спокойствие и уравновешенность. Высказалась и отправила порцию салатика в рот. Умница.
— Ну, я попытался, сделаю, значит, так, как посчитаю нужным.
— Сделаешь что?
— Решу проблему с вашими финансами. А после или добровольно, или не очень, но в графе «Отец» будут мои инициалы. И я буду документально доказанный отец нашего ребенка. Который имеет ровно столько прав, сколько и мать.
— И что, тебе станет легче, что у тебя в паспорте будет два штампа вместо одного? Фетиш на штампы? Смотри, скоро ставить будет негде.
— Не переживай, некоторых штампов как было, так и останется пять.
Я понимаю, о чем он. Дважды разведен и трижды женат. Не мило. Хотя что-то в этом определенно есть. Долбаная обреченность и желание завести семью. Я вот вряд ли обзаведусь третьим. Определенно точно это не мое. Совсем.
Жуем в тишине. Скрещиваем взгляды.
— Хочешь поглазеть? — достает паспорт из кармана пиджака.
— Не имею ни малейшего желания, — откровенно вру. А он приподнимает бровь, явно дав понять, что не повелся. Протягивает — беру.
Итак, что мы имеем. Два штампа с первой женой. Два с моим именем. И Леля. Надо же, в январе будет два года их счастливому браку. А далее штампик с датой четырнадцатого августа. А ребенку, как я и думала, еще даже полутора лет нет. И что мне должно было дать это знание, по его мнению?
— Молодец, хорошая коллекция, — ядовито произношу, передавая обратно документ, намеренно царапнув ногтями его руку.
— Не жалуюсь, — легкая улыбка. Глоток воды. Снова. — Чего о тебе не скажешь. Почему одна? — выразительно смотрит на мои руки вообще без колец. Уколол-таки.
А мне ответить нечего. Что я могу сказать? Что еле выстроила хоть какое-то подобие существования в одиночку? И ни желания, ни сил искать себе мужика, который занял бы отцовское место возле Ильи, я даже не пыталась? Была я замужем. Спасибо. Наелась. Не фанат я проштамповки паспорта. Уж простите.
— Действительно, надо было на место прочерка в свидетельстве о рождении сына кандидатуру подыскать. Вот же упущение-то какое, а. Непременно исправлю.
1:1. Чтобы даже не думал пытаться выбить меня из колеи своими вопросами. А челюсть-то заскрипела на весь ресторан. Не понравился ответ? Какая жалость. Или он думал, я сейчас начну тут изливать ему душу о собственном одиночестве и прочем дерьме? Ну-ну.
 
— Так вот чем ты занималась прошедшие годы. Зубы отращивала. Как у акулы, видимо. В два ряда.
— В три, — фыркаю. — Еще что-то? Или я могу быть свободна?
— Да ты и так вроде как… — Это что, попытка пошутить была?
— Леш, что тебе надо? Ну, одна я и что? Не задавалась целью. Предпочитаю секс без обязательств, быстрый, редкий и желательно с малознакомыми людьми. Каждый получает то, зачем пришел, и все довольны. Это тебе нужна семейная идиллия, а я и без того достаточно самодостаточна. Все? — делаю скучающий вид. Сдерживаю смех, видя, как его взгляд полосует меня. Чувствую, как все вибрирует внутри. Знаю, каким был бы секс с ним, когда он в таком состоянии. И это… плавит меня. Неожиданно сильно. Снова тревожно звенит мысль о том, что зря я настолько запустила личную жизнь, раз на бывшего мужа броситься готова. Быть может, не будь я ТАК голодна, реакция была бы в разы мягче.
— Мне пора на работу, вечером заеду.
— Отлично.
Просит нас рассчитать. Сам все оплачивает, пафосно отслюнявив несколько купюр. А я ретируюсь и побыстрее, захватив папку с собой. Чтобы уже спустя полчаса сидеть около подъезда и плакать в машине. Курить и плакать. Проклинать собственное тело. Сбрасывать вызовы от Кирилла. Мечтая перегореть к вечеру, чтобы не дергало так сильно в его присутствии. Потому что хотеть женатого мужчину отвратительно. И мерзко, особенно зная, кто его жена.
И пары часов явно мало, чтобы окончательно успокоиться. А он уже на пороге моей квартиры. Зачем-то. Илья, похоже, удивлен тому, насколько зачастил к нам в гости его отец. Но улыбается тому в ответ на приветствие, принимает, оказывается, обещанный накануне огромный ананас и мчится на кухню, чтобы затолкать тот в холодильник.
Не знаю, куда себя деть. Носит. Жесть как носит, и я решаю пойти расслабиться в ванную, может, хоть это подействует. Но не помогает. Увы. Ни пушистая пена, ни любимые аромамасла. Нервозность не исчезает. И пусть усталость усиливается и легкая дрема окутывает, внутри все как струна натянуто.
— Ананас чертовски сочный, я руки помыть, — дверь открывается — дверь закрывается. К черту приличия. Ведет себя как дома. Спокойно стоит у умывальника. Как будто на кухне не мог это сделать. А мне даже немного жаль, что я вся в пене. Ну а что? Провокация такая провокация. Тот факт, что я не собираюсь с ним ложиться в постель, не означает, что я не могу поиграть на его нервах и немного поразвлечь себя. Скучно жить мне. Хочется — и очень давно — что-нибудь сотворить, не во вред ребенку, разумеется, а чтобы душеньку отвести.
— А на кухне воду отключили? — сама наивность с зажатыми между ног обеими руками. Ему-то не видно, а у меня ощущения… странные.
— Нет, но там нет мыла.
— Там есть моющее средство, — поправляю, наблюдая за его лицом в зеркале. А у того и бровь не дернулась.
— Оно сушит кожу, — ухмылка прилипает к полным губам, глаза смотрят с вызовом. Ну, допустим…
— Правда, что ли? У жены крем попросишь потом. Или ты пришел еще и спинку мне помыть?
— Помыть? — оборачивается, издевается. Играет. Идиот.
— Я уж как-нибудь сама. Благодарю.
Хмыкает и уходит, наконец. А мне будто шнур с электричеством бросили в ванну. Мурашки бегут по коже как сумасшедшие, и даже закрыв глаза, пытаясь выровнять дыхание, успокоиться не получается. Напряжение в теле скопилось в таком безумном количестве, что впору выть в голос. И соло забегом тут явно не спастись. Совсем.
Жду, когда он уйдет, но вода стынет, а входная дверь так и не щелкает. Черти что.
— А можно папа сегодня меня уложит? — спустя полтора часа слышу вопрос ребенка, когда преспокойно пью кофе на кухне, сидя в глубоком плетеном кресле у окна. Почти давлюсь.
— А ты у папы спросил, может ли он?
— Да, он сказал, что даже остаться может. Ты же все равно спишь на полу часто. Так можно? Пожалуйста-пожалуйста.