Рассказы (ЛП)

Так прошло десять дней, и, когда однажды вечером Хауэлл не вернулся из своего подземного похода, Эллисон понял, что поиски их закончены. Дженни, утомленная долгим хождением в подземелье и испуганная в куда большей степени, чем она готова была признать, хотела ждать Хауэлла наверху, однако охваченный волнением Эллисон настоял на том, чтобы они спустились и прошли по следам опоздавшего коллеги.
Через два часа, идя по незнакомому коридору, они заметили, что свет их фонарей начал заметно ослабевать, и, воспользовавшись одним на двоих резервным фонариком, спускаясь по резко устремившемуся вниз полу, они заметили слабый свет, пробивавшийся из-за поворота и сопровождавшийся незнакомыми, низкими, негромкими и невнятными звуками.
– Поворачиваем назад, – выдохнула Дженни полным ужаса голосом.
Схватив ее за запястье так, чтобы она не могла убежать, ощущая напряжение ее мышц, он сказал:
– Нет.
Там за углом, на спуске, их охватило такое гнилое зловоние, что он задохнулся, а Дженни немедленно вырвало. Подземный коридор заканчивался в пещере, настолько огромной, что конца ей не было видно… сталактиты и сталагмиты ее величиной превышали многоэтажные здания, очертания их, изъеденные, искореженные, тем не менее складывались в мерзостные силуэты, воспринимавшиеся лишь на глубоко инстинктивном уровне, но немедленно вызывавшие отвращение.
Эллисону припомнилась строка из стихотворения Кольриджа «Кубла Хан»:
 
 
Пещерами, не знающими меры человека.
 
 
Вот что лежало перед ним: подземная страна, настолько огромная, что на исследования ее ушла бы целая жизнь, и настолько омерзительная, что ни один человек не посмел бы заняться такими исследованиями. Создававшийся каким-то неизвестным источником свет выхватывал из тьмы колоссальное пространство, являя взору сцену, которую не могли изобразить самые порочные его мысли. Ибо открытую равнину величиной в целый город занимали несчетные орды лоснящихся белых человекоподобных фигур, окружавших куда более крупный, черный как смоль силуэт, находившийся на прогалине размером в городской сквер в середине скопища. Теперь Эллисон понял, что именно случилось с нахапи, хохокамами, анасази, минойцами и всеми другими народами, без вести исчезнувшими за прошедшие века с лика земли. Все они теперь обитали здесь, в этом нечистом логове, тысячами слепых альбиносов, холуев и приспешников, безволосых, утративших человеческий облик потомков былых жителей земной поверхности, теперь почитавших безумную безликую тварь.
Ньярлатотепа.
Бога, уведшего с собой тех, кто не был убит, упрятавшего их в недра земли, где они скрещивались друг с другом самым порочным образом, превращаясь в липкую гнусность, населявшую теперь не знающий солнечного света подземный край.
Эллисону следовало бы бежать назад без оглядки туда, откуда пришел, следовало бы вытащить Дженни из лабиринта тоннелей на поверхность, сделать все необходимое для того, чтобы вход в этот ад был залит бетоном, сделать все для того, чтобы его невозможно было вскрыть. Однако он не испытывал подобающего ситуации страха. Более того, он не чувствовал страха вообще. Он понимал, свидетелем какого ужаса является, однако взирал на него бесстрастно – как наблюдатель, а не участник.
Нет, не совсем так. Он был участником. Как и Дженни.
И он не был испуган.
Не выпуская руки Дженни, он шагнул вперед, спускаясь по склону. Камень задвигался перед ними: то, что он считал черной глыбой, расступилось, обнажая истинную скалу, и он понял, что принимал за нее сплошной ковер из живых уродливых грызунов. Он понимал, что видит не просто обезображенных крыс, но выродков, детей, порожденных альбиносами-поклонниками, которые волной закрывали пол и стену прохода, в своем бурлении изредка обнажая светлые, человеческие конечности, приспособленные к темным мохнатым телам.
Они продолжили путь. За считаные секунды до того, как они оказались на краю сборища, вся конгрегация единым духом пала на колени, склонившись перед собственным божеством, следуя какому-то незримому и неслышимому указанию. Одновременное движение тысяч тел возбудило новую волну тошнотворной вони, и, борясь с дурнотой, Эллисон и Дженни зажали носы.
 
Но не остановились.
Впереди в бессильной ярости топал Ньярлатотеп, глухие, задушенные звуки, подобных которым Эллисону не приходилось слышать, возникали посреди его лишенного черт лица, и Эллисон понял, что они с Хауэллом не ошиблись. Существо это было заточено здесь, сослано вместе с теми, кого оно должно было уничтожить, наказано созданиями куда более могущественными и ужасными, чем Оно.
Но где сейчас Хауэлл?
Мертв, подумал он. Съеден.
Однако верно это или нет, на пути в недра каверны он продолжал искать его среди колоссальной толпы, хотя и не рассчитывал найти.
Почему же не убили их с Дженни?
Причины этому Эллисон не знал, однако присутствие их как будто бы оставалось совершенно незамеченным. Они словно сделались невидимыми, и хотя он понимал, что такое положение может измениться в любой момент, но был благодарен за это.
Столь же жуткими, как вонь, докучавшая их обонянию, были звуки, терзавшие их уши: посвист крыс, наполнявших пещеру; гортанное бурчание альбиносов-поклонников; задушенные крики безумного, топающего бога. Однако подо всеми этими звуками угадывалось нечто, куда более худшее: непрерывная и немелодичная музыка, негромкий высокий стон сумасшедшей волынки, изрыгающей ноты, эквивалентные этим жутким очертаниям и углам, и он попытался игнорировать этот звук, понимая, что если будет слишком долго вслушиваться в него, то сойдет с ума.
Яростные метания Ньярлатотепа не переменились, однако он услышал голос этой твари, спокойный и повелевающий. Голос, басовитый и нечеловеческий, звучал в его голове, произнося слова, понятные ему, хотя они и не принадлежали к известным на земле языкам. Оно приказало доставить Дженни в центр круга, хотя Эллисон и не нуждался в подобном приказании. Именно это он и хотел сделать. Именно этого она сама и ждала от него, и он вел ее за руку вперед между коленопреклоненными поклонниками, пока они не оказались перед Темным Человеком.
Оно повернулось лицом к ним. Поэтому была призвана Дженни, поэтому ей снилось Оно, поэтому он снился ей. Таково было ее предназначение… сорвав с себя одежду, она легла перед божеством.
Оно вошло в нее немедленно, с буйной извращенной яростью, которая могла длиться секунды, могла длиться часами, могла длиться годами. Время не существовало здесь, и, сколько бы ни продлился процесс, он оставил ее окровавленной и безумной, стонущей от боли и хохочущей в своем безумии, в то время как порождение чудовища, не нуждающееся в вынашивании, истекало между ее раздвинутых ног: черная жидкая слизь, которая, оказавшись на воздухе, загустела, принимая очертания порочной человеческой фигуры.
Голос снова зазвучал в голове Эллисона, наполняя его разум образами и идеями, сразу предельно ненормальными и вместе с тем абсолютно осмысленными. Он почтительно склонился, осознавая, что именно ему надлежит делать, а также то, что все это давно было частью его планов. Пробормотав хвалу Ньярлатотепу, он поблагодарил бога и присягнул ему в вечной покорности. Голос велел ему восстать, и, поднявшись, Эллисон обратился лицом к рядам мутировавших альбиносов, также уже оказавшихся на ногах.
Он мог вывести их отсюда, это войско спасенных, потомков погибших племен, способных завершить начатое Ньярлатотепом дело, очистить землю от недостойного человечества, замостить путь для возвращения жутких богов Хауэлла. Завершив свое задание, Ньярлатотеп снова получит свободу от своих господ, сможет, наконец, оставить свою подземную темницу.
 
Ему показалось, что он должен что-то сказать, ободрить речью свое войско, объявить о своих планах, однако на самом деле он не был вождем, он был пешкой, и Голос бога, сказавший ему, что делать, уже распоряжался своими последователями.