Кузня Крови (СИ)
Как и думал, едва пробежав сто кругов по залу, как я выдохся, начал задыхаться. А ведь это всего лишь пять лье. Увидь это отец или Флайм, мне было бы не избежать насмешек.
Много ли может придумать упражнений посаженный в карцер? Как оказалось, много. Пригодились и прутья решётки и крепления факелов. Правда два из них не выдержали, видимо плохо забитые, вылезли из кладки под моим весом, но меня это не остановило.
Поили и кормили здесь похоже раз в день. Вполне сносной кашей. Хотя в первый раз, видя ухмылку стражника, с которой он всунул мне в руки миску, я ожидал гораздо худшего.
Так и потянулись дни. Занимался я, сняв халат и нижнюю рубаху. Мне, выросшему на севере, не нужно объяснять, как важна сухая одежда, когда вокруг сырость и холод. Плохо то, что прошло уже восемь дней, солома начала подпревать, но вот менять её похоже никто не собирался. Хорошо же то, что сегодня я пробежал уже восемь лье до того, как начал обливаться потом. Хотя, конечно, налегке, без камня. Зато очень быстро.
Когда очередное кольцо для факела со скрежетом поддалось под моим весом, я решил, что на сегодня хватит. Вернулся к ложу, швырнул вырванную железку в угол, к остальным, обтёрся пуком соломы, смахивая с себя пот, пыль и паутину, жадно выглотал остатки воды, оставив последний глоток, чтобы протереть позже лицо и руки и неспешно двинулся вдоль стены зала. Обсыхать.
Тени едва слышно хрипели, кружа на расстоянии вытянутой руки. Я уже даже начал привыкать к ним. Спустя шесть кругов, начав зябнуть, оделся и завалился в солому, зарываясь поглубже, а затем провалился в сон.
Проснулся от привычной ледяной хватке на плече. Казалось, что под халат засунули кусок льда, который проморозил плоть до самой кости. Я шевельнулся, сбрасывая с себя хватку тени. Она отпрянула от меня, прохрипела:
— Х-х-а-а-с-с…
Вскинула свою руку-лапу, тыча ей в темноту и…
Исчезла. Как и все остальные тени, кружившие рядом.
Это ещё что?
Я выпучил глаза, часто-часто моргая и пытаясь понять, что происходит. Тени исчезают, только когда рядом со мной люди. Но я не слышал скрежета двери, не вижу отблеска факела из коридора.
Что…
Уже готовый встать, я замер. У стены, там, куда я глядел, ища свет, шевельнулась тень. Не та, что была моим проклятьем. Нет. Вполне реальная тень. Там кто-то был. Кто-то крался ко мне, прижимаясь к стене. Я даже различил руку, которой он ощупывал камень перед собой. И вряд ли он собирается скрасить моё одиночество.
Вместо того чтобы подняться, я медленно потянулся рукой к изголовью. Кляня про себя проклятую солому, которая даже не шуршала, а оглушительно хрустела от каждого моего движения. Похоже, что человек услышал этот звук, чуть приподнялся, двинулся уже не вдоль стены, а прямо ко мне, срезая путь.
Я же наконец нащупал вырванные за эти дни держатели для факелов.
Каждый из них держался в камне на длинном, грубо выкованном четырёхгранном штыре. Чуть звякнуло, но теперь в моей руке сжат почти настоящий короткий кинжал. Не меч, но всё же лучше, чем голые руки.
Тень замерла, видимо, услышав звук железа. Замер и я.
Полсотни ударов сердца никто из нас не двигался. Опомнившись, я сообразил: чуть почмокал губами, громко вздохнул, немного сменил позу, засопел носом. Словом, сделал всё, чтобы уверить незнакомца — впереди спящий. Помедлив, тень вновь двинулась вперёд. А я окончательно понял — всё очень плохо — теперь я отчётливо видел в её руках длинную чуть более светлую полоску. Нож. Или кинжал.
Сейчас меня больше интересовало другое — насколько незнакомец хорошо видит в темноте? В скольких шагах от меня он различит мой тёмный, на фоне соломы силуэт и прыгнет? Насколько далеко могу рвануться я, лежащий на мягкой и толстой подстилке? Наверняка не так далеко, как он.
Поэтому я медлил, до боли в глазах вглядываясь в приближающегося. Уже различал его бороду, извивы морщин на лице, видел тёмные провалы глазниц. И медлил. Сердце бухало о рёбра, воздуха не хватало, так и хотелось начать дышать чаще или и вовсе открыть рот, чтобы вдохнуть полной грудью.
Между нами оставался всего шаг, когда бородач прыгнул на меня, а я вскинул руки навстречу. Одной отбить чужой нож в сторону, другой ткнуть в провал глазницы.
Глава 12
Глебол побарабанил пальцами по эфесу меча, поднял на меня взгляд:
— Лиал, я могу надеяться, что детали и сама суть происшествия останутся тайной для всех?
Прошлый наш разговор как-то не задался, поэтому в этот раз я сначала подумал и помолчал, а затем ещё раз подумал, и только потом вежливо ответил:
— Старший наставник, уверяю, что это будет тайной для учеников и слуг Кузни. Или вы говорите о его светлости Суаве, владетеле Великого дома Верде?
Похоже, подумал мало, потому что, только произнеся эти слова, понял, как грубо они прозвучали. Но было уже поздно. Глебол стиснул зубы, на скулах его вспухли устрашающих размеров желваки, бас его вроде был тих, но отдался у меня в груди, словно он использовал одну из внешних техник, что показывала мне матушка:
— Конечно, нет! Господин узнает об этом от меня лично. Уже сегодня!
Я пожал плечами:
— А я, вернувшись домой, сообщу об этом случае отцу, — спохватившись, добавил. — И если люди короля будут задавать мне вопросы, то я, конечно же, тоже не буду молчать.
Глебол поджал губы на миг, кивнул:
— Ладно, разумный ответ.
Голос его стал спокойней, но мне в нём по-прежнему чудилось недовольство. Ну, глупо было бы ожидать другого, после того как я ляпнул про владетеля Суава. Хорошо мне не хватило наглости и глупости потребовать что-нибудь от него как компенсацию за неудавшееся покушение.
Я покосился на лежащее поодаль тело.
Сейчас, когда здесь ярко горели магические светильники с пылью из слёз Амании, была отчётливо видна не только зияющая вместо глаза рана, но и глубоко выжженный по центру лба ромб. Осуждённый на бессрочную каторгу. Если бы я не убил зимой тех, кто пришёл на наши земли из-за реки, то их тоже ждала бы такая участь за убийство крестьян.
Подумать только, не прошло ещё и десятицы в стенах Кузницы, а какой-то каторжник едва не убил меня во сне! А отец ведь постоянно возражал матушке, что в Кузнице мне опасность грозит только на выпускных экзаменах. А на них последние десять лет и вовсе не было ни одного погибшего.
Возможно даже, что слух о случившемся мог изрядно подмочить репутацию Кузни. А может, и нет. Зато ясно, что выходец одного из бедных Малых домов с севера не та фигура, чтобы требовать чего-то большего от его светлости Суава, владетеля Великого дома Верде. Раз уж Глебол не собирается ничего от него скрывать.
Глебол качнулся на каблуках, прокотал:
— Лиал, ты только прибыл в Кузню и повздоролил только с двумя людьми. С сыном владетеля Мэре и его приятелем Слайдом.
Я молча кивнул, соглашаясь с очевидным.
Глебол продолжил, не сводя с меня взгляда:
— Хотел предостеречь тебя от ошибки. Ты можешь решить, что это именно они продолжили ссору, выпустили из камеры этого заключённого. Но это не так.
Я лишь сжал губы, сдерживая лишние слова. Хотя совершенно так не думал. К чему это он?
Помедлив, Глебол продолжил:
— Сам ведь сказал, что не слышал ни звука. А дверь в подземелья Кузни не зря не смазывали со дня строительства. Скажи мне, как возможно провернуть такой трюк?
Подумав, я осторожно ответил:
— Это был адепт внешних техник? Он накинул на себя пелену тишины?
Да к чему это Глебол вообще сказал? Сначала говорит — не они, а теперь сам намекает на это. Они ведь все не наследники, у них как раз талант к внешним техникам, не зря же Бихо складывал пальцы в печати перед тем, как я засветил ему в глаз.
Глебол снова кивнул:
— Именно. Уверяю ни у Бихо, ни тем более Слайда нет подобных талантов, иначе они бы не поступили на обучение в Кузню, а пригодились бы и в своих Домах. Это был не меньше чем Возвышенный плетущий. Чужой Возвышенный, который не принадлежит Великому Дому Верде. И я, как старший наставник Кузни Крови, просто обязан найти этого человека и наказать, чтобы сохранить лицо. Поэтому и прошу, чтобы ты молчал об этом проишествии.