От сессии до сессии (СИ)
Но для кого? Не для престарелых же… простите, не для почтенного возраста уважаемых магов на покое? И не для заповедных животных, о которых вскользь упоминал кот?
Мы замираем над поляной.
С изумлением разглядываю небольшой амфитеатр со скамьями и кафедрой, с доской, похожей на школьную. Да тут целый класс уместится, или студенческая группа, например! Но нет, со студентами я поторопилась: подальше виден городок из игрушечных домиков, в которых с трудом поместится взрослый, зато ребёнку — благодать… Чуть в стороне — горки, настоящие детские горки, разве что выше и шире, чем на стандартной площадке. Столбы с качелями, причём не с сиденьями-перекладинами, а с основательными диванчиками. Небольшой бассейн с раскиданными вдоль бортов циновками, с вышкой и крохотным водопадом.
Что ещё?
За стволами елей проглядывает здание. Не особенно высокое, в один этаж, но как-то не совсем оно похоже на обычный дом. Скорее уж, на павильон, длинный, с высокими арочными проходами… Нет, с такого расстояния, да ещё за деревьями толком не разгляжу.
— Что это, Тим-Тим?
Вздохнув, он опускается на траву неподалёку от бассейна.
— Тс-с… тише! Они, видишь ли, толькоу угомонились…
— Да кто?
— Детёныши. Они же всеу, в основном, ночные жители, днёум спят, ночью игр-рают, учатся… Здесь детский сад, Ваня. Толькоу особенный.
9.2
По настоянию кота мы приближаемся к павильону тишайше, на цыпочках; но Тимычу этого мало. Надувшись, как лягушонок, он выдыхает целое облако цветного тумана, который тотчас окутывает нас плотным коконом, став изнутри прозрачным. Лишь едва заметная, похожая на плёнку мыльного пузыря, сфера свидетельствует о применённой магии.
— К чему это, Тим? — шепчу я и, чтобы поддержать его в игре в конспирацию, даже перехожу на мыслесвязь. «Мы же, в конце концов, во сне; дети нас не увидят и не услышат. Или… ты не просто так назвал их особенными?»
«Сейчаус-сейчаус… — бормочет он, осаживаясь на задние лапы, а передними проделывая какие-то пассы. — Сейчаус ты сама всё поймёшь… И пр-рекрати задавать вопр-росы, должен же я тебя поизводить! Я ведь стр-рашный интр-риган!»
В стене, рядом с крайним оконным проёмом, проступает светлое пятнышко. Вот оно увеличивается, разрастается на глазах…
«В окна лучше не заглядывауть. Вдруг увидят, — туманно поясняет кот. — Мы лучше… так подсмотрим».
Странное пятно ширится, становится прозрачным… и вот нам открывается пространство за стеной. А заодно — картина, настолько невероятная, что мне хочется одновременно вытаращить глаза, протереть их и привычно сощурить, хоть с близорукостью я рассталась в первые же дни пребывания в Гайе, после знакомства с наставником-паладином. Это…что? Кто?
На первый взгляд, ничего необычного. Небольшая детская спальня. Кроватка с милым декоративным балдахином в розовых кисейных бантиках. Пушистый коврик во весь пол, кстати — во многих местах с обрывками нитей, будто его долго и усердно драли когтями. Мама, присевшая на край постели, укладывает спать своё дитя, ласково что-то напевая, поглаживая детскую головёнку… львиной лапой.
В верхней части тела она вроде бы женщина, экзотически красивая. Тут и знойные очи, изысканно подведённые, и чёрные, как вороново крыло, волосы, перехваченные диадемой в каком-то египетском стиле, и точёная шея, и высокая грудь, и великолепные плечи… плавно переходящие в те самые лапы с тщательно обточенными полированными когтями. То, что с первого взгляда я приняла за пушистый плед или накидку, оказывается белоснежными крыльями, скрывающими незнакомку до самых колен. Но из-под пышной юбки, обшитой золотой каймой, выглядывают мощные задние лапы, обвитые гладким хвостом.
Кисточка на хвосте украшена бахромой с крошечными бусинами.
Дитя, к которому нежно склоняется мать, её миниатюрная копия. Черноволосая девочка, с виду не старше годика, тянет к женщине лапки и что-то нежно мурлычет. Та награждает её поцелуем в лоб и шутливым обнюхиванием.
«Сфинксы!» — прозрев, наконец, ахаю я.
«Ага, сфинги. Из здешних детёнышей это единственный, мамочка котор-рого выжила. Всеу остальные дети — сир-ротки. Пер-рвое времяу Миу едва спр-равлялась с ними, но мы помоглиу. Потом нашёлся ещё один воспитатель, его ты ещё увидишь. Идём дальше».
Минуем следующее окно. Прозрачное пятно перемещается следом и, обосновавшись в простенке, открывает вид на очередную спальню. Подсознательно готовая к новому удивительному зрелищу, я всё же не могу удержать прерывистый вздох. Посреди комнаты рычат друг на друга два маленьких трёхголовых чудовища: самый настоящий Цербер, ещё не взрослый, но и не щенок, а подросток, и… Химера, честное слово! Рядом с львиной башкой, уже обросшей короткой гривкой, грозит рожками противнику козлиная голова, а с кончика хвоста шипит настоящая змея. Змейка, вернее. Ведь оба чудовища на самом деле вовсе не страшные, и очень, очень молоденькие. Детёныши. И дерутся они не по-настоящему, а просто дурачатся. Сшиблись, поваляли друг дружку по ковру, похохотали… Странный это был смех, и лающий, и мекающий, и шипящий… Да так и уснули на полу: церберок — пузом кверху, химерёнок — головами на этом самом лохматом пузике.
— Вот это да! — выдыхаю я.
Левые ушки трёхголового щена одновременно дёргаются, головы поворачиваются в нашу сторону. Затаив дыхание, жду, пока он смежит глаза, убедившись, что вроде бы нет никого, показалось… Выходит, и эти детёныши умеют ступать за Грани и видеть и слышать сквозь измерения? И даже сквозь защиту Баюна?
Притихнув, на носочках крадусь за Тим-Тимом. Ему-то хорошо, у него лапки!
А следующим детёнышем оказывается мантикорыш, постарше нашего Боровичка, заметно крупнее, с оформленными ветвистыми рожками. Этот, похоже, давно спит, растянувшись на голом полу, но подмяв под себя огромного плюшевого кита. Через балюстраду небольшой антресоли под потолком свешивается ещё один хвост с характерной кисточкой. Да и комната здесь побольше, угловая, явно рассчитанная на двоих крупных живот… детишек.
Уже в нетерпении заглядываю дальше. При этом невольно кошусь на окно, мимо которого только что прошмыгнула. Единственное из всех — во всяком случае, на видимой мне стороне дома — оно затянуто магической тёмной дымкой.
«Думаешь, это вр-роде р-решётки? — насмешливо бросает кот. — Не угадалау! Это защита от подглядыванияу. Но нам с тобой смотреть можноу. Тем более что здесь её дар только пар-рализует, да и то не всегда и не всех. Не бойсяу, она уже угомонилась».
Девочка лет пяти, хорошенькая, как куколка, спит в настоящей принцессовой кроватке, и комнатка у неё этому стилю под стать — с миниатюрной дворцовой мебелью, с диванчиками и креслицами, заваленными игрушками. В пухленьком кулачке ребёнка зажата фарфоровая птичка. А в роскошных белокурых локонах притихли, незаметные с первого взгляда, такие же светлые, как волосы, змейки. Лишь более тёмные узоры на чешуйчатой коже позволяют их обнаружить.
Крохотная Медуза.
Уставшее дитя, мирно спящее. Вырастет — затмит всех красотой.
Если вырастет.
Если не найдётся на неё свой Персей.
С тревогой оборачиваюсь на кота.
«Им здесь безопасно?»
Он в возмущении закатывает глаза.
«Шутишь? В долине, спр-рятанной в сер-рце гор, под охр-раной мудрейших и сильнейших магов? Ваня!»
«Поняла, поняла. Значит, маги здесь вовсе не на пенсии прохлаждаются… А можно ещё посмотреть?»
«Ну да! Для тогоу я тебя и пр-ривёул».
Напрасно я думала, что больше меня ничем не удивить. В соседней спальне обнаруживается молодняк энтов — три ростка говорящих деревьев, которых я сперва принимаю за кукурузные стебли, пока те не открывают глаза. Почирикав о чём-то, троица вытаскивает корни из рыхлого земляного пола и перемещается от центра комнаты к стене, о которую удобно опереться. Потом мы видим жилище птенцов фениксов, каждый из которых, хоть ещё и в младенческом пуху, но размером с хорошего индюка. Пол, стены, потолок здесь не имеют ни одной деревянной детали, выложены шероховатым камнем и разрисованы целыми букетами рун — по видимому, защищающих от огня… Через стену от них спит в большой ванне русалка, но догадаться о её присутствии можно лишь по хвосту, закинутому на бортик.