Книга (СИ)
Первый раз в жизни я писала и писала, лист за листом, совершенно забыв о времени и о том бедственном положении, в котором оказалась. И удивилась, когда поняла, что совершенно не чувствую поджатую ногу, что за окном совсем темно, что в горле совершенно пересохло, и ноют отвыкшие от механического письма пальцы.
Словно откликаясь на моё возвращение к реальности, раздался тихий стук в дверь. Я перевела дыхание, потрясла ногой и руками, достала заранее присмотренный моток широкого прозрачного скотча. Не без внутреннего содрогания свернула исписанные листы трубочкой и стала заклеивать скотчем. Намертво.
Сунула получившийся неаккуратный свёрток под подушку.
Конечно, в случае чего, вряд ли я смогу потом это размотать и отодрать скотч, проще будет выкинуть. Но эксперимент есть эксперимент. Я знаю, что не существует магии, экстрасенсов, неоткрывающихся замков и исчезающих в никуда людей. Есть совпадения, обман, чудеса техники и продажные люди.
Но…
Я открыла дверь.
Вячеслав стоял на пороге. Одетый в какой-то дорогой тёмно-синий деловой костюм, белоснежную рубашку, только что цилиндра не хватало и галстука-бабочки. На прекрасного принца он всё равно походить не стал, но в какой-то момент я пожалела, что в своих мятых домашних брюках и довольно-таки замызганной старой рубашке я ему не соответствую. Можно было бы сделать совместное селфи и кинуть Валентине… потом, когда магия выборочной блокировки телефона и интернета закончится. Выложить в социальные сети: смотрите все, я и молодой симпатичный олигарх ужинаем в его пентхаусе…
Подходящей одежды — вечерней, элегантной и пафосной — у меня в принципе не имеется. Но судя по взгляду Вячеслава, ему нет до этого никакого дела.
Глава 41. Криафар.
Стук повторяется, а я смотрю на лежащего на кровати Тельмана, болезненно-пристально следящего за мной, закусившего губу. Кажется, его и без того бледное лицо утратило последние краски, но одновременно он выглядит едва ли не соблазнительней, чем обычно: уже такое привычное капризно-надменное выражение совершенно ему не идёт.
— Я иду к тебе. А ты лежи и не рыпайся, только попробуй сказать что-нибудь лишнее, уничтожу все твои драгоценные запасы, — истерический смех опять прорывается через преувеличенно угрожающие интонации. Тельман кивает, судорога проходит через его тело. Не похоже, что он притворяется. Впрочем, что я знаю о его актёрских способностях?
— Ключ от манжет принеси, — выдыхает Тельман. — Там же… Под подушкой.
— Манжет..? А, ну да. Самое место, — киваю я. — Всегда под рукой должны быть, понимаю… Слушай, до чего ты себя доводишь? Для чего, — не выдерживаю и подхожу ближе. — Чего тебе не хватает?!
— Мораль мне читать вздумала?! — вскидывается он, но тут же опускается обратно на подушки. — Всего мне хватает. У меня всего — даже слишком. Попробовала бы сама так пожить, когда тебя даже в сортир одного не выпускают, когда даже в самый первый раз трахнуться пришлось едва ли не под неусыпным надзором! "Вират, поторопитесь, у вас скоро урок фехтования!" — передразнил он кого-то, очевидно, Рем-Таля.
— И теперь тебе постоянно хочется делать это при всех, что ли? Тоже мне, страдалец.
— Ты ничего не понимаешь!
— Куда мне… Чем ты болен?
— Проклят, как Криафар, — криво ухмыляется Тельман. — Так мне отец сказал. Оставишь меня одного — и рассыплюсь. Хватит болтать, принеси мне золотого праха, и ключ не забудь! Ну же… Поторопись. Словно жилы вытягивают через поры…
— Сам виноват. Ладно. В твоих интересах никого сюда не звать и не сбегать, — на самом деле, я сомневаюсь. Вот так два десятка с лишним лет ничего с ним не случалось, а сейчас… Проклятие, шутки шутить со мной вздумал. А ну как и впрямь рассыплется? Я не доверяю ему, но ещё меньше — доверяю этому миру, в котором происходит одна Шиару ведает, что.
Или Шамрейн. Или вообще кто-то третий.
Совершенно забыв о только что раздававшемся стуке, я распахиваю дверь — и едва ли не сталкиваюсь нос к носу со стоящим прямо за дверью Гаррсамом.
О, не-е-ет, только не он! Только не сейчас!
— Вирата! — масляно глядя на меня, Гаррсам бочком-бочком пытается протиснуться в комнату. — Вирата, дорогая, ваша скульптура готова! Она прекрасна, невероятно, неподражаема, как любое творение моих рук, то есть, я хотел сказать, она едва ли не превосходит по красоте изумительный оригинал, но этот ретроград, ваш законный супруг, ничегошеньки не понимает в искусстве в целом и в скульптуре в частности! Он, видите ли, кощунственно протестует и не даёт согласия на то, чтобы красота стала достоянием общественности! Что может быть восхитительнее, прекраснее и естественнее обнажённого женского тела?! — руки Гаррсама очерчивают в воздухе некое подобие восьмёрки, а зрачки мечтательно закатываются. — Уж Вират-то должен понимать, не струп, чай, какой-нибудь, но нет! И это разбивает моё трепетное нежное сердце! Вирата, послушайте, нет, вы должны послушать, как оно мучительно бьётся, дайте вашу прелестную ручку…
— Так, — у меня разом на нервной почве заныли голова и зубы. — А ну-ка, идите сюда!
Я отодвинулась, пропуская Гаррсама в комнату. От зрелища лежащего на моей кровати прикованного к ней Его беспутного Величества, про которого он только что распинался самым что ни на есть неуважительным образом, Гаррасам резко закашлялся и покраснел, будто камалья шерсть. Зубы снова принялись отбивать чечётку по нижней оттопыренной, как у испуганного жеребёнка, губе.
— Эм, Ваше Величество, то есть, я хотел сказать… Ну…
Я-то была уверена, что некоторая неадекватность лица Тельмана, некоторая, если так можно выразиться, перекошенность и яростное сверкание огромных тёмных глаз на белом лице связаны с его физическим состоянием, а никак не с ревнивым отношением к моим обнаженным изображениям и их творцу-задохлику, но Гаррсам-то об этом не знал и жалобно, тоненько заскулил.
— Ммм, Вират на вас не сердится, — безуспешно стараясь быть доброжелательной и естественной, широко заулыбалась я. — Не сердится же, да?!
Тельман нехотя мотнул головой, как лев под дулом пистолета, убеждающий окружающих в том, что стал вегетарианцем.
— Но у нас к вам есть одна, гм, просьба. К кому, как не к вам, мы можем обратиться, — импровизация никогда мне не давалась. — Ведь вам доверяет сам Вират Фортидер. Да, дорогой?!
Тельман снова мотнул головой и, кажется, клацнул зубами, а Гаррсам нервно загарцевал на месте.
— Только никто не должен об этом знать! — строго продолжала я вещать, потом сунула замороченному скульптору в руки бумажный лист и палочку. — Понимаете, мы с Его Величеством любим иногда позабавиться… Вы меня понимаете?!
Гаррсам затравленно кивнул.
— Смотрите, как замечательно он смотрится! Запечатлейте-ка его портрет, пока я сбегаю за другими нашими… приспособлениями, — я подтолкнула уже вплотную прижавшегося ко мне бедолагу. Чего ж его так разбирает, неужели Тельман славится не только постельными экспериментами, но и пытками-казнями? Впрочем, стоит вспомнить разговор у статуи в мастерской, чтобы понять — иногда Его Величество может быть вполне убедителен.
— Я скульптор, а не художник! — мявкнул было Гаррсам, но я зажала ему рот рукой.
— Только близко к нему не подходите, на всякий случай — кусается… Шучу! — торопливо добавила я, глядя на стремительно бледнеющее лицо нечаянного визитёра.
"И да хранят меня каменные драконы от постели Его Величества!" — одними губами прошептал несчастный Гаррсам.
— Стоите здесь. Рисуете. Ждёте меня. Понятно?!
— Да, Вирата, — обречённо вздохнул юный гений, а потом неожиданно хитро улыбнулся. — Но я могу рассчитывать на ответный шаг? Статую, статую прятать грех. Грех же?!
— Грех, — я снова открыла дверь, к счастью, нового посетителя за ней не обнаружилось. — Статую поставим в спальне моего супруга, пусть любуется. Я полностью разделяю его мнение, уж извините. Всё, уважаемый Гаррсам, я скоро вернусь.
Где находятся личные покои Тельмана, я знала — выспросила у Айнике — но внутрь никогда не заходила. Стоящий около дверей стражник нервно переступил с ноги на ногу, явно не понимая, как реагировать на моё вторжение. Я тоже не понимала, как вести себя: поздороваться, начать разговор первой — как-то не по-королевски… молча пройти?