Письма в пустоту (СИ)
Первым делом я вырубил кран с горячей водой, чтобы унять пар, и я смог дышать. Альентес стоял с кнутом в руках, сутана болталась у него на поясе, грозя вот-вот свалиться, а на его оголенной спине краснели два свежих рассечения. Один из них кровоточил, плача алыми слезами по нежной белой коже. Мне на секунду показалось, что это не раны от ударов кнута, а увечья от вырванных крыльев.
— Ты в своем уме?! — возмутился я, хватая Аля за плечи.
— В чем дело? — как ни в чем небывало спросил он.
— И где ты только кнут взял?! Ты же без него заходил…
— Тебе действительно важно знать? Он всегда со мной… Я обвязываю левое бедро.
— Олух царя небесного! — уже смягчившимся голосом выпалил я, — Аль, ну зачем ты так с собой? Бедная моя спинка, ну за что она страдает??
— Диего, ты такой… — Аль было усмехнулся, но тут же помрачнел, — Я виноват перед Учителем. Я действительно доказал свою никчемность и неблагодарность.
— Ты наказал себя из-за Игнасио?
— Не совсем так… — Альентес дернул головой, — Я наказал себя за омерзительную натуру. Я ненавижу это тело… ненавижу себя… Я ужасен и мерзок…
— Господи, Аль, — на выдохе вытянул я.
Мне стало больно и обидно, он не имел права так говорить о себе. Его вишневые глазки, оттопыренные ушки, волнующие губы, хрупкость и утонченность фигуры — как можно все это ненавидеть???
Я обнял Альентеса, закрывая руками рубцы на спине. Мои глаза болели при виде багрового безумия от самобичевания моего самого дорогого человека. Я принимал каждую его рану на себя.
— Аль, поверь, ты абсолютно вменяемый и нормальный парень, — начал я, — В тебе нет ничего омерзительного или отвратительного. Ты прекрасен…
— Угу, Джордж так же говорит, — тихо произнес Альентес, — И после ты скажешь, что это не бес вас путает?
— Я скажу, пускай и скрепя сердцем, что даже змей Акведука был вынужден признать непререкаемую истину! Хоть мне и неприятно, но я скажу, Джордж заметил твою чистоту, поэтому делай выводы! И хватит на себя наговаривать…
— Диего, ты так добр, — Аль чуть заметно усмехнулся. Но в этой улыбке заключалось больше печали, нежели веселья.
Я приподнял голову друга за подбородок.
— Я не могу иначе, Аль, — проговорил я, — Я не заслуживаю тебя…
— Диего, Диего, ты даже не представляешь, кого ты превозносишь. Какое гадкое и грязное существо сейчас обнимают твои руки! Я делал такое…
— Ты? Тебя заставляли! — возразил я.
— Ты ведь не знаешь, о чем я…
— Я догадался вчера, твое тело мне подсказало.
— Вот как… — Аль едва заметно разрумянился.
— Для меня ничего не значит… Ты не виноват.
— Мне нравилось. Не сразу, но факт остается фактом.
— Плевать, мне тоже нравилось вчера! С тобой… так хорошо!
— Я тебя испортил…
— Скорее это я, ведь утром ты открыл мне глаза. Я… Брал тебя почти насильно.
— Мне нужно себя наказать и за это! — глаза Альентеса вспыхнули, и он сжал в руках плеть.
— Нет! — воскликнул я, цепляясь за руку друга, — Не смей! Я прошу, не надо больше! Я не могу смотреть, мне больно, когда ты издеваешься над своим телом. Прошу не заставляй меня страдать!!!
— Ладно, — тихо согласился Аль, его рука разжалась, и плеть бесшумно упала на серый кафельный пол.
— Спасибо, Аль, мой милый друг, я так люблю, — я прижал его еще сильнее к себе, и мои губы легли на его шею. Я не мог находиться рядом с ним и не пытаться приблизиться хоть на сантиметр, моя страсть меня захлестывала жаркой волной. От одного взгляда, прикосновения, тембра голоса, я горел. Необузданная любовь вырывалась, заставляя меня срываться на неистовую ласку, которую я готов дарить своему объекту обожания хоть круглые сутки. Такова потребность моего пламенного сердца.
Моя рука сама скользнула вниз, задирая сутану Аля, и притянув его за ногу, я стал вести ею все выше и выше по бедру.
— Отпусти, — произнес Альентес, смотря мне в глаза.
— Аль? Я… — выдохнул я.
— Мы не успеем… Надо собираться.
— Мой… Аль, я быстро… Обещаю…
Мои пальцы были уже на его ягодице.
— Пожалуйста… я не хочу сейчас.
Мои руки прекратили свой пляс, выпуская Аля. Он мог меня откинуть, но он не стал, вместо этого он просил меня как человека и я не имел права сейчас разочаровать его.
— Я, кажется, переборщил, — виновато проговорил я.
— Да, твоя неукротимость поражает. Хотя… — мой товарищ пожал плечами.
— Давай поедим, и будем собираться, — я машинально пригладил идеально ровную прическу Альентеса и улыбнулся, настолько искренне и доброжелательно насколько только был способен.
— Хорошо, — согласился Аль.
Мы не торопясь поужинали, правда, в полном молчании, но ничего, в нем не было напряжения, наоборот царили спокойствие и комфорт.
Потом, не спеша, мы собрали сумки, причем пока Альентес не видел, я запихнул ему в поклажу одежду, купленную Джорджем, ту самую, от которой мой товарищ в свое время поспешил откреститься.
— Видишь, я взлетаю… И любовь теряю, — напевал я, пока мы ехали до аэропорта.
— Смотрю, ты пристрастился к российской попсе, — едко прокомментировал Альентес.
— Хорошая песня, лиричная, — ответил я, улыбаясь.
Мне виделись удивительные перспективы нашего пути. Я надеялся больше никогда не возвращаться в Россию, и тем более не допускать сюда Аля. Я планировал сделать все, чтобы оставить его подле себя в монастыре под сенью деревьев нашего общего детства. Он был свободен по факту и мог спокойно послать Игнасио, ведь с 20 лет он не считался его воспитанником.
Благодаря провалу задания Альентес и я получили возможность наверстать упущенное время. Разлука таяла на глазах, суля возвращение на круги своя. Я был счастлив. Неважно, какое наказание изберет Лига для Альентеса, главное он останется в стенах монастыря и тревоги уйдут. А наказание… Я разделю его с другом, теперь у нас все общее и судьба, и жизнь, и любовь, и кровать.
Путь наш пролегал через тысячи километров ближе к ласковому солнцу и весне. Вначале Шереметьево встретило нас обаянием стеклянных дверей и людским гомоном. Сегодня меня ничего не раздражало, поэтому я даже был рад обилию пестрой публики. На нас с Алем почти не обращали внимания, ну, монахи, ну и что…
Только официантка как-то странно покосилась на меня, когда я приобнял товарища поднося ему заказанное кофе.
Подумаешь!
А вообще на нас больше смотрели из-за глаза Аля. Я-то почти перестал замечать шрам и бельмо, они совсем не портили очарования моего друга, а зато на незнакомых людей действовали шокирующе. Вот же впечатлительные особи!
Все равно мой Аль лучше всех.
Пройдя таможню с редкими реликвиями, коими были обозваны наши боевые орудия, мы погрузились в самолет до Италии и на несколько часов выпали из общего времени, пересекая часовые пояса в крылатой ракете массового пользования.
После приземления мы отправились до вокзала. Надо отметить тайного… Походил он больше на заброшенный склад с рельсами, но это только на первый взгляд простого обывателя. На самом же деле ветхий амбар с полуразрушенной платформой был знаком каждому бойцу ордена розенкрейцеров. Вокзал служил отправной точкой в неизвестность или наоборот опорным остовом, памятующим о том, что тебя с нетерпением ждут дома. К покрошившемуся камню платформы стремились все братья, возвращающиеся домой. Здесь, под лучами итальянского солнца начиналась наша история, по рельсам, как по венам питающая сердца путников ностальгией и жизнью.
Мне вдвойне стало радостно вновь здесь оказаться. Все просто… Со мной рядом стоял Альентес, я мог в любой момент взять его за руку и не отпускать. В прошлый раз, когда я ехал из России, сердце ныло, ведь я оставлял его наиважнейшую часть у себя за спиной в холодной зиме чужого государства. Но сейчас, меня переполнял сладкий трепет.
Я потянулся к Алю и взял его за руку.
Он отошел.
Глупый… Ничего не изменить. Как бы он не бежал, стремясь защитить и огородить меня от дурного, по его неверному мнению, влияния, я не отступлю. Мое единственное желание — быть рядом с ним.