Четыре тысячи, восемь сотен

– Вы должны пройти с нами, мэм, – сказал детектив № 2, который затем взял Джемму Фримэн за ее дрожащую руку и увел прочь.
В видеомонтажной Адам в открытую сказал Синтии: «Если я выставляю себя дураком, просто скажи».
– Это не так, – ответила она. – Он довольно харизматичен. Лир из него не выйдет, но если он сумеет вжиться в роль и заучить слова…
Адам ощутил внезапное беспокойство, будто они испытывали судьбу, прося слишком многого. Они вместе вознеслись на орбиту; достичь этого по одиночке ни один из них бы не смог.
В день своего прибытия они уговорили совершенно незнакомого человека прорваться через ограждение и подняться вместе с ними на холм Маунт Ли, чтобы сфотографировать друг друга под знаком Голливуда. Адам чувствовал запах сока, оставшийся на его руках после того, как они продрались через листву.
– Запомни этого парня, – с гордостью сказал своему подельнику Карлос. – Он станет очередным открытием. Они уже купили у него сценарий.
– Для пилотной серии, – пояснил Адам. – Только для пилотной серии.
Поднявшись над холмами и увидев, как день сменился ночью, он стал ждать разоблачительного ощущения дежавю, доказывающего, что он бывал в этом городе и раньше. Но все воспоминания, всплывшие в его сознании, были почерпнуты в фильмах: Секреты Лос ‑Анжелеса, Малхолланд Драйв .
Он полетел на восток, воспарив над городскими огнями и почерневшими пустынями, и снова оказался в нью‑йоркской квартире, увидев самого себя, сгорбившегося перед компьютером, пропахшего едким запахом пота и пытающегося заглушить голос Карлоса, который в этот момент торгуется с потенциальной покупательницей их кондиционера. Вперившись недовольным взглядом в монитор, они принялся удалять диалог, заменяя его по мере возможности режиссерскими указаниями.
Она обхватывает его окровавленный кулак обеими руками, чувствуя потрясение и тошноту от содеянного, но в то же время понимает… 
Экран погас. Ноутбук должен был продолжить работу и после отключения электричества, но от аккумулятора уже несколько месяцев не было никакого толка. Адам взял ручку и стал писать на бумаге: Она понимает, что сама толкнула его на это – пусть и ненамеренно, но все же взяв на себя часть вины .
Он перестал писать и смял бумагу в комок. Перед его глазами струились блики красного света; ему казалось, будто он застал себя за попыткой вскочить на движущийся поезд. Но разве у него был выбор? Этот поезд нельзя было ни остановить, ни повернуть вспять, ни направить по верному пути. Адаму оставалось лишь найти способ прокатиться на нем, иначе он просто уничтожит их обоих.
Карлос позвал Адама, чтобы тот помог ему спустить кондиционер по лестнице. Каждый раз, останавливаясь передохнуть на потемневшей лестничной площадке, они втроем заливались хохотом.
Когда женщина уехала, они остались стоять на улице, дожидаясь, пока легкий ветерок не избавит их от влажного воздуха. Карлос положил руку на затылок Адама. – Ты точно будешь в порядке?
– Нам этот мусор ни к чему, – ответил Адам.
– Я просто хотел, чтобы тебе жилось немного спокойнее, – чуть помолчав, добавил Карлос.
Вытащив карту памяти и закрыв рану, Адам направился в комнату старика и лег на кровать в темноте. Матрас под ним казался невероятно знакомым, а серые очертания комнаты выглядели именно так, как должны были, будто он лежал здесь уже тысячу раз. Именно в этой постели он отчаянно пытался проснуться с самого начала.
Так или иначе, их поступок был взаимным. Чтобы это признать, ему не требовались оправдания. Сдать Карлоса, подписать ему смертный приговор было просто немыслимо – и тот факт, что по закону старик в таком случае был бы признан невиновным, лишь усугублял нежелание Адама злословить его память. По крайней мере, он проявил достаточно храбрости, чтобы подвергнуть себя риску на случай, если правда когда‑нибудь всплывет.
Он всматривался в комнатные тени, не в силах решить, был ли он всего лишь чутким наблюдателем, сопереживавшим старику, – или же самим стариком, повторяющим давным‑давно отрепетированные слова в свою защиту.
 
Насколько он был близок к тому, чтобы пересечь черту ?
Возможно, теперь он, наконец‑то, был готов писать в том же самом темном местечке, где когда‑то писал и сам старик – и со временем превзойти свой оригинал, воплотив в жизнь его невообразимые амбиции.
Но лишь став тем, кем он не должен был стать по мнению старика. Лишь закатив тот же самый валун на головокружительную вершину безнаказанности, а затем снова и снова наблюдая, как он катится в бездну угрызений совести, безо всякой надежды на освобождение.
  
11
 
Адам ждал, пока сотрудники секонд‑хенда не заберут коробки, в которые он упаковал личные вещи старика. Когда они ушли, он запер дом, оставив ключ в прикрепленном к двери сейфе с комбинационным замком.
Джина была вне себя от ярости, когда он обратился напрямую к Райану и, застыдив того, заставил принять условия сделки – его семья могла забрать себе дом, но бо льшая часть денег старика передавалась больнице в Сальвадоре. Оставшихся средств должно было как раз хватить, чтобы поддерживать существование Адама – оплачивать его контракт на техобслуживание, обновлять лицензию, которая позволяла ему свободно перемещаться на публике, и пополнять незаслуженным довольствием карманы номинальных лиц, представлявших компании‑пустышки, единственной целью которых было владение им самим.
Он зашагал к воротам, катя за собой один‑единственный чемодан. За пределами убежища, которым для него была могила старика, он не сможет полагаться на защиту юридически признанной личности, но вряд ли станет первым человеком без документов, который попытается сфабриковать ее в этой стране.
Когда жизнь старика рассыпалась на части, он нашел способ превратить ее осколки в истории, которые имели значение для людей вроде него самого. Но жизнь Адама надломилась совершенно иначе, и миру потребуется время, чтобы его догнать. Может, через двадцать лет, а может, через сто, когда в Долине их станет достаточно, у Адама появятся слова, которые остальные будут готовы выслушать.
Перевод: Voyual