Четыре тысячи, восемь сотен
– Значит, ты бросил?
– Только курить.
Когда Адам повернулся к нему, его разум отправился в блуждания по темноте аллеи, нетерпеливо следуя за сверкающей нитью, не в силах избавиться от ощущения острой потребности, которое говорило ему: «Лови момент, или потеряешь его навсегда». Ему незачем было подолгу тянуть время в их постелях; всего нескольких капель этой сокрушительной эйфории было достаточно, чтобы заменить остальное. Возможно, это и был тот самый мотор, который приводил в движение все последующие чувства, но то, что он тянул следом за собой, напоминало машину новобрачных, украшенную тысячью восторженных доброжелателей.
Он попытался ухватиться за грохочущие банки их ссор, провести пальцами по грубой текстуре мелких дрязг и выпадов, взаимно уязвленной гордости, разбитых вдребезги добрых намерений. Затем он ощутил зазубренную кромку разрывающего все на своем пути взрыва недоверия.
Но потом случилось нечто, затупившее эту кромку и заставившее ее многократно свернуться в складки, оставив на этом месте лишь шов, рубец и, наконец, шрам. После этого, как бы сложно им ни приходилось, фундамент их отношений более не подвергался сомнениям. Они заслужили доверие друг друга, и теперь эта связь была незыблемой.
Он углубился во тьму, пытаясь понять. Куда бы он ни пошел, свет направился бы следом за ним, и его задача состояла в том, чтобы пройти как можно больше переулков, прежде чем развеется сон.
Но на этот раз тьма не расступилась. Обескураженный, он наощупь двигался вперед. Они сблизились, как никогда прежде – в этом он был уверен так же, как и во всем, что знал. Но почему же тогда он чувствовал себя так, будто бродил наугад по комнатам в замке Синей бороды, и меньше всего ему хотелось обнаружить в своих руках фонарь?
5
Адам провел три недели в домашнем кинотеатре старика за просмотров всех его сериалов и одной‑двух серий каждого из хитов последних десяти лет. Лишь одно обстоятельство могло поставить его в еще более неловкое положение, чем желание продать студии идею, которую, как потом бы выяснилось, они продюсировали в течение шести сезонов, – а именно, попытка вновь пустить в оборот не просто какое‑то старое шоу, а сценарий, написанный самим Адамом Моррисом.
По большей части творения старика казались ему такими же знакомыми, как если бы он уже сотню раз просмотрел их в видеомонтажной, хотя иногда второстепенные сюжетные линии возникали будто бы из ниоткуда. Могли ли студии вмешаться в его работу позже, когда старик был слишком болен и занят другими делами, чтобы обратить на это внимание? Адам навел справки в сети, но фанатские сайты, которые бы непременно раструбили о таком вмешательстве, молчали. Корректировки отснятого материала затронули совершенно другие носители.
Сейчас ему, как никогда, был нужен собственный сценарий для нового шоу. Если оставить в стороне денежный вопрос, как еще он собирался коротать время? Немногие из оставшихся в живых друзей старика ясно дали понять, что не хотят иметь дел с его серой выгрузкой. Он мог бы попытаться извлечь максимум пользы из своего кибернетического омоложения; его кожа, и изнутри, и снаружи, по ощущениям была в точности, как настоящая, а его до нелепости правдоподобный искусственный член едва ли бы стал хоть для кого‑то разочарованием, решись он найти ему применение – но говоря по правде, чувства к Карлосу, унаследованные Адамом от старика, коренились слишком глубоко, чтобы от них можно просто отмахнуться, сделав вид, будто он снова двадцатилетний парень, без привязанностей и обуз. Он даже еще не решил, хочет ли пойти по пути становления новой личности или же, напротив, более полно воплотить образ старика. Он не мог предать «возлюбленного», который был мертв уже десять лет и, в конечном счете, значил для него не больше, чем персонаж чужой истории – какие бы чувства Адам ни испытывал, загружая воспоминания старика в свой виртуальный череп. И все же он не собирался навязывать себе то или иное видение событий, не убедившись на все 100 %, что поступает правильно.
Понять, кто он такой, можно было лишь одним способом – попытавшись создать что‑то новое. Подошел бы даже сюжет, который старик вполне мог бы написать сам, проживи он еще несколько лет…, главное, чтобы впоследствии не выяснилось, что он уже придумал нечто подобное и после безуспешных поисков покупателя, запихнул в ящик стола. Адам представил, как одновременно просматривает на свет страницы, взятые из обеих версий, совмещая слова и пытаясь понять, насколько тексты отличаются друг от друга.
6
– Шестьдесят тысяч долларов за одну неделю ? – с недоверием спросил Адам.
– Все пункты счета детализированы, – спокойно ответила Джина. – Могу вас заверить, что мы берем довольно скромную плату за наши услуги, учитывая всю сложность этого дела.
– Деньги принадлежали ему, и он мог делать с ними все, что пожелает. Точка.
– Судебная практика говорит о другом. – В поведении Джины стали проявляться едва заметные суетливые движения, как будто она оказалась в ловушке на семейном мероприятии, где ее заставляли играть в детскую видеоигру, лишь бы ублажить племянника, который ей не особенно‑то и нравился. Вне зависимости от того, был ли Адам личностью в ее собственном представлении, он совершенно точно не входил в число тех, кто мог отдавать ей распоряжения, и единственная причина, по которой Джина ответила на его звонок, скорее всего, заключалась в том, что согласно одному из пунктов, который старик сумел вписать в договор с их фирмой, она была обязана играть роль жилетки, в которую мог поплакаться Адам.
– Хорошо. Извините за беспокойство.
Адам положил трубку, и в наступившей тишине вспомнил слова, которые Карлос однажды сказал старику, когда был июль и в Нью‑Йорке стояла невыносимая жара; они хотели купить подержанный кондиционер и как раз пытались сторговаться, когда Карлос отвел его в сторонку. – Ты хороший человек, кариньо [17], поэтому не замечаешь, когда тебя пытаются надуть. – Может быть, он говорил искренне, а может быть, слово «хороший» было всего лишь эвфемизмом, означающим «не от мира сего», хотя если старик и правда был настолько доверчивым, то каким образом Адам приобрел прямо противоположную черту характера? Может быть, цинизм был своего рода установкой по умолчанию, вшитой в шаблон, с которого начиналось создание серой выгрузки?
Адам нашел аудитора, не связанного с адвокатами старика, сначала выбрав наугад город, а затем обратившись к специалисту с самым высоким рейтингом из тех, кто по его меркам брал за десятиминутную консультацию приемлемые деньги. Ее звали Лиллиан Аджани.
– Поскольку у этих компаний нет акционеров, – объяснила она, – информация, которую они обязаны предоставлять в государственные органы, весьма ограниченна. Лично я не могу просто пойти к ним и потребовать доступ к финансовой отчетности. В принципе это мог бы сделать суд, и вам, вполне вероятно, удалось бы найти адвоката, готового взять ваши деньги и попытаться добиться желаемого. Но кто сыграет роль его клиента?
Адам не мог не восхититься ее способностью смотреть ему прямо в глаза с выражением сочувствия, одновременно напоминая о том, что – будучи лишенным тех самых умопостроений, которые он собирался подвергнуть тщательной проверке – с административной точки зрения он просто не существовал.
– Получается, у меня связаны руки? – Вероятно, он начинал путать доставшиеся по наследству воспоминания о реальном мире с сериалами, которые занимали его свободное время – ведь там люди просто шли по следу денег . У полиции, судя по всему, никогда не возникало необходимости передавать дело в суд, и даже простые граждане обычно имели под рукой хакера, обладавшего поистине сверхъестественным талантом. – А мы не могли бы… нанять детектива…, который бы убедил кого‑нибудь слить…? – Майк Эрмантраут [18] бы наверняка нашел способ уладить этот вопрос за три дня.