Леди Артур (СИ)

Девушка неопределённо повела плечами и согнула ноги в коленях, всё так же оставаясь на животе:
— Он много глупостей спрашивал. Всех и не упомнишь. В основном о жизни. А ещё прилепил какие-то мокрые противные кругляшки с жилками, просил то моргать, то не моргать. Маленьким молоточком по коленкам стучал.
Катарина нахмурилась и ткнула пальцем в нарисованный от руки овраг. Карта, казалось, сошла со страниц «Властелина колец»: если замок, то нарисован, словно в детской сказке, если река, то с крокодилами и чудо-рыбами, если лес, то с монстрами. В верхних углах щекастые ветры дуют, а снизу Бесконечный Змей — воплощение Бездны.
— Мимо Живодранки пойдём, — вслух размышляла храмовница. — Зря. Там чудовищный зверь живёт. Точных границ его владений никто не знает, и лагерь придётся ставить аж у Золотых родников, а это тоже проклятое место. Совсем не яси.
Она замолчала, и я задал давно интересовавший меня вопрос:
— Слушай, а магистрат, орден, королевская рать — они ничего не могут сделать с проклятыми местами? Они же жить мешают.
Катарина снова пожала плечами; будь у неё хвост, ещё б и им нервно дёрнула:
— Когда в соляных шахтах завёлся червь-пожиратель, положили кучу баб. Соль нужна, а кому нужен Золотой родник, в котором кончилось золото? Или, скажем, зверь. Вот появится он, пометит чью-то телегу, ну, утащит корову или пьянчугу. А загнать его в пещеру — ещё неизвестно, скольких порвёт. Это не яси. А магии он не боится.
— А Гнилой Березняк?
— Пустить туда на убой целую терцию и десяток магинь? А кому это надо? — хмыкнула девушка. — Проще обойти. А прямо по краю идут спешащие скоротать несколько дней пути.
— Нет, ну в тот раз духи в город полезли. Погибли люди.
— Из-за наводнений и лесных пожаров тоже гибнут, но города что-то не переносят, — ответила она, а потом подняла голову. — Идут. К нам идут.
Катарина встала со слегка скрипнувшей кровати, потянулась было за ночнушкой, но передумала и в чём мать родила пошла к двери, прихватив лишь кинжал. Я не стал останавливать, ибо ей виднее.
У двери храмовница приложила ухо к двери и через несколько мгновений приоткрыла. С той стороны что-то сказали, на что Катарина кивнула и ответила, что передаст. Ну, а я зацепился взглядом за её тень от свечи: у тени был хвост, с кисточкой, словно кто-то на стенке дорисовал. Хвост несколько раз дёрнулся, словно львица им по бокам хлестнула. Неужели свечка в самом деле волшебная, ведь раньше такого я не замечал?
Заинтересованный, я встал возле балдахина и начал разглядывать свою тень. Нет, человек как человек, разве что контуры вокруг головы едва заметно дрожат. Занятная свечка, надо будет ещё таких купить или попросить Лукрецию наколдовать.
— Нас в поместье просят, — сообщила Катарина, закрыв дверь.
— Так рано? — удивился я, а потом поморщился: совсем забыл, что на Реверсе сутки на полтора часа короче земных. — А зачем нагишом была? Они же всё расскажут.
— Конечно, расскажут, потому и нагишом, — ухмыльнулась храмовница, бросила кинжал на кровать и, подхватив ведро с ковшиком, направилась к обычного вида умывальнику, стоящему в углу.
Я усмехнулся и тоже взял мыльно-рыльные принадлежности. Катарина, проходя мимо, наклонилась и потёрлась щекой о мои волосы. Как кошка.
Вот интересно, а если я с ней в самом деле как с кошкой буду обращаться, понравится ей? Надо как-нибудь попробовать. Привёл я себя в порядок быстро: умылся, почистил зубы, побрился. Натянул исподнее и оделся. К этому времени храмовница уже накинула кольчугу, держа зубную щётку во рту. И если бы не шнурованный разрез, идущий от ключицы до солнечного сплетения, на сей момент развязанный и распахнутый, не получилось бы такое. Щётка зацепилась бы за ворот ручкой, мешая одеться.
— Подарки в беседке вчера забыл, — досадливо пробормотал я, наклоняясь к свече, чтоб переставить подальше от вещей, — и замер. На стене была чужая тень. Человеческая. Невысокая, словно принадлежала подростку или тощему местному мужчине. Тень, чей невидимый владелец должен был, по идее, сидеть на коленях, склонившись над картой. Она повела головой, будто поняв, что её заметили, а через секунду исчезла, как и не бывало.
 
— Чертовщина, — буркнул я и сел на кровать, поближе к серебряному кинжалу.
— Не страшно, подарки у Урсулы, — ответила Катарина, не поняв, про что я пробурчал.
За стеной упомянутая мечница громко заохала:
— Ай. Подарки. Забыла.
М-да, слышимость сильнее, чем в общаге. И это ещё хорошо, что мы не попаданцы в Японию, где стены вообще из бумаги. Заскрипели доски, снова раздался голос Урсулы:
— Юн спадин, вставайте.
Сонное бормотание в ответ.
— Юн спадин! Уже все проснулись. Вас ждут.
— Бли-и-ин, такой сон приснился, — протянул лейтенант. Его голос глухо просачивался через тонкую перегородку, но разобрать всё равно можно было каждое слово. — Юра, как на местном будет «идите в задницу»?
— Заменяй это фразой «в бездну тебя», целее будешь. А кого ты хотел послать?
Стукнуло, словно Андрей рывком спрыгнул на пол.
— Вас! До пяти утра скрипели кроватью! А у меня тут старая троллиха храпела вместо симпатичной паладинши.
— А нечего подслушивать! Или заведи бабу, — усмехнулся я и ещё раз поглядел на то место, где была загадочная тень. Больше без волшебной свечки и магодетектора спать не лягу. Нужно будет попозже с Лукрецией посоветоваться. Разговор с Андреем, естественно, проходил на русском.
Четверть часа спустя мы покинули постоялый двор, направившись узкими улочками к окраине. Небесная пара ещё не встала, но заря оросила своим серым сиянием прохладный, просыпающийся после ночи город. Редкие прохожие торопились по своим делам, уступая нам дорогу. Ещё бы: впереди танком шла Урсула с двуручником на плече, позади — Катарина, положив правую руку на заткнутый за пояс пистолет.
Попав в декорации «Трёх мушкетёров», Андрюха озирался по сторонам и всё норовил прикрыть бордовый гульфик рукой. Уж лучше бы гордо выпячивал его, как местные: не так глупо выглядел бы, словно земная женщина, закрывающая ладонями лифчик с пушапом. А когда под ноги бросались куры, гуси и домашние горностаи, заменявшие местным кошек, ругался как сапожник. Благо, никто из местных не понимал его.
Галлипос, хоть тот и был довольно большим по меркам Реверса городом, миновали за полчаса. А ещё через пятнадцать минут топанья по мощёной набережной мимо вилл богачей и знати пришли в усадьбу Ребекки.
В воротах сразу попался Иван Иваныч.
— Уволюсь, на хрен! — орал он, а потом прислонился головой к створке. — Уволюсь!
— Что случилось? — осторожно спросил я.
— Это дурдом! Кто-то ночью порылся в типографии. И никто ничего не видел! И у всех рожи ангельские. А ещё эта беременная рыцарша. Дурдом!
Я переглянулся с Катариной и Андрюхой и направился в сторону крыльца, где стояла Ребекка. А та рыдала во весь голос:
— Никуда не поеду без Бланки!
— Но, дорогая, — бегал вокруг неё муж, всплёскивая руками и охая. Тут же собралась компания из стражи, — она же медленная! Дорогая…
Он сам чуть ли не в слезах был.
— А если рожу по пути, и меня убьют? Девочке нужно будет молоко!
— Ну, дорогая, тогда останься.
— Ты меня совсем не любишь! Я слово чести дала, что помогу Клэр. Я не могу слово обратно взять!..
Мужчина прикусил губу, потеребил кружевной платок, с которым бегал по широкому крыльцу, и заорал на весь двор:
— Лекаршу! Капли! Нюхательную соль!
Хмурая женщина в плаще поверх дорожного платья и тяжёлым саквояжем в руках и так стояла рядом. При слове «лекаршу» она сделала вдох, улыбнулась и подошла ближе к Ребекке:
 
— Прошу вас, моя госпожа!
Я снова переглянулся с храмовницей. А потом спросил у подошедшего Иван Иваныча:
— А кто такая Бланка?
— Корова. Дойная, — буркнул в ответ начальник. — Талисман.
— И давно она такая?
— Кто? Бланка? — не понял Иван Иваныч.
— Нет, Ребекка. Я помню её непоколебимой прагматичной воительницей.