Айрин, графиня из Бездны (СИ)

— Вас бы, скрабов пустоголовых, собрать и пустить в дело — говорила Сильва на любое упоминание о детях — Да ведь вы такие миленькие, жалеют вас. Уж у меня бы вы узнали!
Она была такая практически с каждым, кто к ней обращался. Любезной тетушка Сильва становилась лишь с Балтом, управляющим фабрики, но уж тут она не знала меры.
— Ох, Тело и Дух! Это же господин Балт! — кричала она, едва завидев его на пороге — Проходите, проходите — мы как раз говорили, как вы все тут здорово устроили.
Господин Балт стоял на второй сословной ступени и к окружающим относился безразлично-снисходительно. Толщиной он мог поспорить с любым бароном. О том, чтобы Балт, едва помещающийся в коридоре, зашёл в каморку к Сильве, и речи не шло. Он становился у одного из окон и задавал вопросы касательно жизни рабочих. Тетушка Сильва, не убирая улыбку с лица, подробно отвечала на каждый из них. Всегда наступал момент, когда господин Балт, тяжело вздыхая, начинал жаловаться на усталость.
— А может, немного согревающего? — тут же предлагала Сильва — У меня знакомец привез с Эйгона!
— Ну раз с Эйгона — великодушно соглашался Балт — То не могу отказать. Есть у меня, знаете, слабость ко всяким диковинкам.
Они шли с тетушкой в столовую и там разливали и пили «согревающее». После второго стакана господин Балт начинал рассуждать об окружающих, а старуха, охая и ахая, поддакивала ему. Конечно же, если Балт встречал Айрин, то доставалось и ей. Управляющий начинал с упреков молодого поколения вообще и постепенно доходил до недостатков Айрин в частности. Количество этих недостатков зависело от количества выпитого «согревающего».
— Да и не говорите — поддакивала тетушка — Целый день ходит и бездельничает. Как псилов безголовый, все носится.
— А ведь господин барон даёт ей шанс помочь матери — с укором говорил Балт.
— Они сейчас все такие, родителей не жалеют. Каждый месяц за неё по восемь монет отдают, а она и пальцем не шевельнёт.
В начале своего проживания Айрин просила мать дать ей какое-нибудь задание, но при первых её словах Линария гневно сдвинула брови.
— И слава Четверым, что тебе не приходится ничего делать. Этот проклятый Лес и так научил тебя лишнему. Гуляй по городу и радуйся жизни — она обняла дочь и прижала к себе — Ты же ещё совсем ребёнок! А про работу на фабрике и думать не смей!
Так что девочка и глазом не вела на эти попреки.
Каждую пятницу внизу оставляли почту, и каждый раз там было письмо от отца. Вечером, перед сном, Линария читала его дважды, вставляя собственные замечания, и Айрин казалось, что будто бы отец тут и спорит с матерью. В эти дни девочка засыпала счастливая.
Удивительно, но в городе нашлись места, где воздух был хуже, чем обычно. К ставшему привычным смраду и дыму прибавлялись кислые и едкие запахи. Одно из них находилось возле высокого купола на окраине. Айрин, осматривавшая город, забрела сюда, следуя за странного вида мужчиной, который шел, шатаясь по всей ширине улицы. Он был грязным и вонючим, но в его вони было что-то знакомое. Подойдя поближе, Аури поняла — скрабы. От него пахло их слизью. Айрин вдруг подумала, что где-то здесь есть подземный ход прямиком в Пасти, и решила выяснить, так ли это. В куполе, к которому привел её бродяга, и впрямь было отверстие, напоминающее пещеру. Айрин подошла и увидела, что там лестница, уходящая вглубь. Девочка бесстрашно начала спускаться.
Ступеней оказалось довольно много. Они привели её в зал из красного камня глубоко под землей. Помещение хоть и было просторным, но казалось тесным из-за собравшихся здесь людей. Они были грязными, они воняли, они лежали и валялись, сидели у стен и посреди зала, стояли у стен, порознь и сбившись в кучки. На другом конце зала были тёмные провалы, уводившие ещё дальше.
Айрин стояла на ступенях, осматриваясь и не осмеливаясь зайти в зал, пока кто-то сзади не втолкнул её. Она стремительно обернулась, но это был очередной грязный бродяга. Убедившись, что никто к ней не подходит, Айрин двинулась к проходам. От них воняло ещё хуже, чем от собравшихся. Стараясь дышать ртом, Айрин зашла в тьму. Там оказался коридор длиной в двадцать шагов, который вывел её в просторный круглый тоннель, уходящий в обе стороны. Тут не было ни души. По дну тоннеля, напоминавшего гигантскую трубу, тёк мутный поток. Но главное — здесь был свет. В потолке были вделанные фонари, тускло освещавшие тоннель. Подумав, Айрин зашагала вправо. Зачем? Как всякий ребенок, она была любопытна. А всё связанное с городом делало её любопытной вдвойне.
 
Несколько раз тоннель ветвился и поворачивал. Некоторые из фонарей не светили, и идти приходилось на ощупь. Наконец путь ей преградила толстая ржавая железная решётка. Осмотрев её, Айрин пришла к выводу, что сможет выломать по меньшей мере два прута, и протиснуться дальше. Но прошло уже много времени, мать могла забеспокоиться, и жалко было пачкать одежду. Так что дальнейшие исследования девочка отложила на потом. Она не сомневалась, что встретит там старых знакомых. Запах скрабов и следы их слизи были повсюду.
Вернувшись тем же путем в зал, Айрин отметила, что народу в нем стало ещё больше. Ей пришлось аккуратно переступать через лежащих, ловя на себе внимательные взгляды. Но никто не пытался её остановить, и она без приключений добралась домой.
— Купол? Что на Низкой улице? Так это ж канализация! Лучшее место в городе — захихикала Сильва — Весь цвет общества. Отбросы к отбросам, дерьмо — к дерьму. Там такие рожи встретишь — на приёме у королевы обзавидуются. Ты там поосторожнее — хихиканье тетушки усилилось — Тебе там в два счёта мужа найдут. А то и нескольких! На возраст не посмотрят.
Айрин, нахмурившись, вышла из каморки.
— Даже наоборот — неслись ей вслед слова старухи — Дело быстрее пойдет!
Недели проходили за неделями. Кончилось лето, наступил первый месяц осени. В одну из пятниц письмо от Гленн не пришло. Все уверяли Линарию, что это нормально, но она не находила себе места от беспокойства.
Один из осенних дней выдался особенно шумным. Люди ходили по улицам, что-то обсуждали, спорили. Айрин из окна видела, как среди дня множество пьяных горланили песни.
— Что происходит? — спросила она у Сильвы. Та, хоть и сидела в кабинке с самого утра, но уж наверняка была в курсе событий.
— Король-Обжора в первый раз наелся досыта. Мятежники повесили его на столбе, а потом вспороли брюхо и набили соломой. Говорят, чучело выставили на главной площади Кален-Рока.
— А где были его солдаты?
— Вытряхивали дерьмо из своих штанов! А сама-то как думаешь? Мятежники их разбили, и сейчас наверняка вешают на городских фонарях — старуха хлебнула из бутылки — Славная, должно быть, потеха.
— А как же наши солдаты?
— А что — наши? Или висят, или бегут домой. То-то король им обрадуется… Погоди-ка! А твой отец, случаем, не в Итанию отправлялся?
Айрин, не отвечая, развернулась и побежала в комнату.
Весь вечер Линария молчала, погруженная в свои мысли. Айрин, не зная, что сделать, старалась быть рядом и не отходить от матери.
Наутро Лин разбудила дочь и сказала ей идти на завтрак одной. Целый день Аури терялась в догадках. Лишь вечером мать рассказала, что ходила на почту.
— Я написала шевалье Велингвару. Твой отец не раз говорил мне, где находится поместье шевалье, и надеюсь, письмо дойдет до него. Он помог твоему отцу один раз, он не оставит нас и сейчас.
Айрин видела, как мать украдкой прижимала руку к груди, морщась от боли. Аури знала, что это значит и старалась со своей стороны меньше волновать Лин. Девочка почти перестала выходить в город и прогуливалась лишь возле фабрики, большую часть проводя у Сильвы или в комнате. Матери они говорила, что не хочет пропустить возвращение отца.
 
Шёл второй месяц осени, когда однажды, прогуливаясь вдоль фабрики, Аури увидела, как мимо проехали трое солдат. Они были в той же форме, как те, кто приезжал за отцом. Охваченная любопытством, она последовала за ними.