Берегись, Ангел! (СИ)

— Как всегда. — Хмуро отвечаю ему, пыхтя и опираясь на швабру. — Просто наглость Дана не знает границ. Даже сегодня умудрился пойти против самого директора.
— Хм, — Макс отводит взгляд в сторону и тяжело вздыхает, — тут не его прихоть, Лик. — Мои брови вопросительно лезут наверх.
— Защищаешь его? — Усмехаюсь, но Круглов отрицательно качает головой.
— Дан, конечно, тот еще… фрукт, — Макс забирает ведро и швабру, отходя от меня, — но сегодня у него есть уважительная причина, чтобы не прийти.
  
Глава 8
 
Данияр
Перед глазами пелена. Руки работают сильнее, чем обычно, потому что сегодня второе сентября. Чёртова дата, которая перевернула жизнь вверх тормашками и не возвращала на место, ведь это невозможно. Нельзя взять в руки пульт времени и отмотать назад, чтобы все исправить и не чувствовать боль.
Не ощущать чертовой пустоты, которая заполонила все вокруг.
Внутри меня высушила.
И только в этот день появлялись они.
Идиотские воспоминания и маниакальные мысли, которые огнем жгли вены, и я не мог успокоиться. Не мог остановиться. Словно больной, за которым не усмотрели, вырвался на свободу и творил, что хотел, издавая при этом странные звуки схожие со смехом.
Наверное, доблестные научные крысы порадовались бы, приобретая такой экземпляр. Внутри меня месяцами сидел другой Дан. Он прятался. Царапал себя ногтями, бился головой о стену и просил его выпустить. Шизофреник долбанный.
Если бы журналюги прочли мои мысли, то сплясали бы чечетку на идеальной репутации строительного магната Александра, чтоб его, Аристова. Любимый папочка, примерный семьянин и образец для подражания в плане отцовства. От этих мыслей горло сушит и будто тисками сжимает.
Я усиливаю удары, чтобы не осталось сил.
Совсем.
Ни на что.
Иначе злость меня погубит, и все решат, что у бедного Александра Алексеевича сын с дефектом, страдает деменцией и позорит великого человека.
— Данияр, хватит. — Голос тренера доносится издалека, будто между нами невидимая преграда, которая, как утверждают уфологи, возникает после приземления НЛО.
Чтобы не думать о дурацких статьях, которые читаю каждый раз, заглядывая в телефон, ускоряю удары. Рук уже не чувствую и действую больше на автомате, потому что так легче.
Ничего не чувствовать.
Проще.
Только мои запястья перехватывает Аристарх Валентинович. Крепко сжимает, чтобы я не шелохнулся, шевелит тонкими губами и смотрит прямо в глаза, не давая шанса, вновь прорваться к груше и искалечить бездушную вещь до такой степени, что с нее посыплется песок.
Если в движении я не замечал, что грудная клетка трещала по швам, и легкие жгло, как от крепких сигарет, то сейчас напряжение ударило по всем мышцам и органам.
Усиленное сердцебиение.
Пульс, набатом бьющий по вискам.
Капли пота, покрывающие кожу.
Лихорадка от резкого скачка температуры тела.
Частое и рваное дыхание.
Я болен.
Все симптомы на лицо.
— Хватит, Данияр. — Я наконец слышу слова Аристарха и расслабляю кулаки. — Если продолжишь в том же духе, то к началу сезона угробишь себя.
Он прав.
Но от этого не легче.
Слова не помогают. Они не могут убрать из жизни этот чертов день!
Ничто не может.
Аристарх видит, что я готов снова начать бой с недвижимым противником, и тяжело вздыхает.
— Это не поможет, Данияр. Всем нелегко. Тебе нужно успокоиться. — Тренер убирает свои руки только после того, как я киваю, но напряжение не уходит.
Я знаю.
Оно отступает на короткий промежуток времени, чтобы вернуться и накрыть меня с головой. Разрушить иллюзию нормальной жизни далеко не среднестатистического подростка, пользующегося деньгами и положением отца.
— Вот и хорошо. Правильный выбор. — Аристарх хлопает меня по плечу, когда я делаю шаг назад, восстанавливая дыхание, хотя мне кажется, что сейчас, в данный момент, не дышу.
Кислород будто травит меня.
Спешно направляюсь в раздевалку, а из нее в душ, считая злосчастные секунды.
Прохладная вода не помогает. Тело горит.
 
Внутри все клокочет от сдерживаемой ярости. Долго упираюсь ладонями в стену и держу голову поднятой, чтобы поток воды ударял по лицу и приводил в чувство.
Слегка отпускает, но это из-за слабости после интенсивной тренировки.
От знания, что последует дальше, становится душно. Снова возникает давящее ощущение в груди. Будто меня, как Росомаху, нашпиговали металлом, но я скриплю зубами и выхожу из душа в раздевалку, где на моей кабинке висит черный классический костюм, а внизу стоят туфли.
Механические действия. Даже в зеркало после не смотрю.
Наплевать на внешний вид. Если бы он соответствовал душевному состоянию, то прохожие с криками "Какой ужас!" убегали бы от меня на улице. К счастью, я мог их спасти от травмирующего психику зрелища, напялив на себя брендовый костюм и маску безразличия.
— Я жду тебя уже пять минут. — Делает мне замечание отец, когда выхожу из здания и сажусь в машину, за рулем которой водитель.
— Сломался за это время? — Бросаю равнодушно и пялюсь в окно, ведь рядом сидит ОНА.
Женщина-конфетка, выбранная дорогим родителем в качестве дополнительного аксессуара для выхода в свет.
— Можешь хотя бы в этот день не вести себя, как кусок… — Он замолкает, прочищая горло, а я скриплю зубами и чувствую, как подергивается верхняя губа и левая ноздря от нервов. — Вспомни, кто ты, и веди себя соответствующе.
Сжимаю кулаки, стараясь побороть желание разнести весь салон к чертовой матери. Есть много методов успокоиться, но мне уже ни один не помогает надолго, поэтому начинаю разглядывать машины и людей.
Только аромат ее парфюма витает вокруг, и я слышу, как она дышит. Молчит. Знает, что случится, если это жалкое подобие человека откроет рот. Хочет снова выстелиться перед Александром Аристовым.
Противно, но терплю.
Получасовая езда по пробкам заканчивается прибытием к цели. Выхожу и, не дожидаясь голубков, иду в ресторан.
Роскошь и дорогие наряды. Лживое страдание на лицах.
К чему все это?
Очередная папочкина блажь, от которой становится неприятно.
Чернота вокруг.
Столы, ломящиеся от обилия разных блюд.
Громкий стук сердца, которое кровью обливается.
Сдерживаюсь, понимая, что и в этом году матери здесь не будет.
Не выдержала.
Сломалась.
Не смогла взять себя в руки.
Скриплю зубами, стоя около окна. Отец не пытается усадить меня за стол. Либо я присутствую так, либо никак. Иного не дано.
Вскоре начинается самое скотское.
Александру Аристову попадет в руки микрофон. Я сразу сжимаю кулаки, пряча их в карманах брюк.
— Сегодня мы собрались в этом зале, чтобы почтить память… — Слова эхом отдают в черепной коробке.
Перед глазами мутнеет, и, чтобы не сотворить непоправимого, ухожу, наплевав на приличия.
Но свежий воздух не спасает. Я жадно глотаю кислород, глядя на небо. Такое же серое, как и мир вокруг. Пары минут хватает, чтобы принять решение и поймать такси.
Адрес известен каждому жителю города.
— Точно не ждать? — Спрашивает водила, когда я отдаю деньги и смотрю на кованные ворота.
— Точно. — Кидаю ему и, не оборачиваясь, иду по дорожке.
На кладбище тихо, и только охранник, заметив меня, кивает.
Прямо.
Направо.
Снова прямо.
Налево.
Останавливаюсь около знакомой могилы и смотрю на памятник с фотографией. Руки нервно подергиваются, а слюна становится горькой от эмоций, которые переплетаются внутри и образуют тяжелый комок.
Расстегиваю пиджак и достаю из внутреннего кармана пачку отравы и зажигалку, приготовленные по этому поводу. Беру одну сигарету, щелкаю зажигой, втягиваю дым в себя и убираю все обратно в карман, прищуриваясь и подходя ближе к памятнику.
— Прости… — Говорю ей и провожу по надписям, от которых подушечки пальцев жжет.