Берегись, Ангел! (СИ)

— Почему стоим, как два столба? — Спрашивает учитель, показывая на остальных, которые уже встали в позицию. — Не стопоримся, Цветкова, Аристов. — Кивает Анна Васильевна и тут же подходит к Максу. — Пока Листовская борется за справедливость, потанцуешь со мной, Максим.
Дан хватает меня за руку и тянет к себе, как куклу, от чего я напрягаюсь еще больше. Его рука моментально оказывается на моей талии и касается синяков от ремня, от чего я кривлюсь. Больно даже от легкого прикосновения.
— Не строй из себя недотрогу, Ангелочек. — Скрипит зубами Аристов, и я гневно зыркаю в зеленые глаза, упираясь одной рукой его грудную клетку. — Или тебе подкинуть кайфа, чтобы была сговорчивее?
От пошлого намека меня накрывает волной злости. Толкаю одноклассника, но его хватка только усиливается так же, как и нажим на больное место. Кривлюсь еще сильнее.
— Скажи, сколько тебе Круг дает? Хватает? — Последняя капля падает в полное ведро терпения, и я не замечаю, как Анна Васильевна прерывает объяснение и идет к нам, просто поднимаю руку и бью Аристова по лицу с такой силой, что на его щеке моментально высвечивается отпечатки пальцев.
Время останавливается. Только звенящая тишина и злобные зеленые глаза дают понять, что пора уносить ноги.
— Мне тебя жаль. — Выплевываю Дану прежде, чем сорваться с места и выбежать из зала, еле сдерживая слезы.
  
Глава 19
 
Данияр
Тонкая талия.
Хрупкая.
Пока смотрю в огромные глазища, только об этом думаю.
Кажется, надави сильнее и сломается.
И я давлю.
Как озабоченный, прижимаю ее рукой к себе.
Близко держу.
Ближе, чем нужно для идиотского вальса.
Бросает на меня недовольный взгляд, и я таращусь в голубые омуты, иначе не назовешь. Засасывает их цвет. Не просто светлые, как у Листовской, а другие.
Синие вкрапления по всей радужке, сильнее выражены около края, а ближе к зрачку дополняемые карими точками. Что-то необычное и затягивающее, словно гипноз. Как долбанный маятник в кабинете у Жанны Григорьевны.
И это бесит.
Не должно быть у нее таких глаз.
Еще и кривится так, словно я ей противен.
Ненавижу.
— Не строй из себя недотрогу, Ангелочек. — Цежу сквозь зубы, не отпуская и не обращая внимания на слабые попытки меня оттолкнуть. — Или тебе подкинуть кайфа, чтобы была сговорчивее? — Слова сами слетают с языка, а я наблюдаю, как сильнее корежит лицо Цветковой. — Скажи, сколько тебе круг дает? Хватает?
Голова чуть ли не со свистом поворачивается в сторону от пощечины, которую отвешивает мне эта нечисть.
С чего бы?
Правда глаза режет?
Глаза…
— Мне тебя жаль. — Говорит с таким чувством, что бьет сильнее, чем рукой.
Терпеть не могу, когда меня жалеют.
Я не собачонка на улице, чтобы мне сочувствовал каждый проходящий мимо человек. Стартует из зала с такой скоростью, что только пятки сверкают.
И правильно.
— Данияр! — Кричит мне в спину Анна Васильевна, но я уже несусь за смертницей, преодолевая лестничный пролет за несколько крупных шагов.
Далеко не убежит.
В коридоре практически никого нет, лишь пара учеников встречается на пути, а я вижу только ее.
Догоню и прибью.
Эта мысль пульсирует в голове, пока конечности быстро двигаются.
Оглядывается и пытается ускориться, но разве может эта шелупонь убежать от того, кто физически подготовлен к подобным нагрузкам. Я видел ее на физре. Спорт точно не конек Цветковой.
— Стой, Ангелочек, а то хуже будет! — Кричу ей, когда она ныряет под турникет около входа, чем заставляет охранника поднять увесистый зад и пройти на свое рабочее место. — Стой, сказал!
Не обращает внимания и уперто движется вперед, а я перепрыгиваю преграду в виде турникета под возмущенный клич охранника.
Наплевать.
Цель в нескольких метрах от меня важнее, чем вопль этого недалекого.
Цветкова спускается по ступенькам, и я следом. Бежит через тропинку к деревьям, а через них на спортивную площадку, где я ее и настигаю.
Дергаю за руку, и мы падаем на траву.
Подминаю ее под себя и прижимаю запястья к земле, чтобы снова руки в ход не пустила.
 
Щеки розовые.
Часто дышит.
Сглатывает так громко, что перевожу взгляд на губы.
Раскраснелись.
На фоне бледного лица смотрятся, как вишня на сливочной глазури, которой покрывают торт.
И глаза.
Огромные от страха.
— Отпусти, больной. — Еле шепчет и дергается.
— Ты думала, звезданешь мне по лицу и просто так убежишь? — Цежу сквозь зубы, злясь на собственную реакцию.
Смотрю то на губы, то на глаза.
— Понадобится, и еще раз ударю. — Шипит, словно змея, приближая свое лицо к моему.
Даже дыхание ее чувствую.
Мятное.
Смотрит с вызовом, но дрожит.
Смелую из себя строит.
— Последствий не боишься, Ангелочек? — Говорю и практически касаюсь ее носа своим. — Я не Макс. Церемониться не стану.
Щеки Цветковой полыхают еще сильнее. Опять дергается, а я залипаю на глаза.
— Тебе лечиться нужно, Аристов. — Говорит шепотом и, кажется, не дышит в этот момент.
А я дышу.
Втягиваю полной грудью сладкий аромат ванили, которым она пропитана.
Запоминаю.
Теперь буду ненавидеть эту пряность и все, что с ней связано.
— Аристов! Цветкова! — Орет неподалеку Анна Васильевна, но я не спешу отпускать добычу.
Не для того, столько бежал.
Снова пытается вырваться.
— Еще раз, Ангелочек, и я за себя не ручаюсь. — Говорю ей, не отрывая взгляда от голубой бездны, которая от злости темнеет.
— Следи за своим языком, Аристов, и не будет следующего раза. — Произносит громче, а я отпускаю тонкие запястья, ведь позади раздается топот.
Анна Васильевна точно не одна.
Цветкова толкает меня в грудную клетку ладошками, и приходится подниматься.
Скриплю зубами, когда Макс помогает ей встать на ноги, но она не отходит. Так и стоит рядом, убивая злым взглядом.
— Что с вами не так?! — Возмущается учитель. — Неужели нельзя мирно повальсировать. Что произошло, Цветкова?
Молчит, и я тоже.
Пробегаю глазами по ее телу. Водолазка чуть ли не до талии задралась, открывая обзор на спину.
Замираю от вида гематом характерной формы в области поясницы.
Не понял…
Резко одергивает ткань, поймав мой взгляд.
Отводит глаза в сторону.
— Знаете что?! — Анна Васильевна тычет то в меня, то в Цветкову пальцем. — Для вас персонально буду проводить отдельные занятия. Хотите или нет, а танцевать вам в паре придется.
  
Глава 20
 
Ангелика
Слова учителя долетают сквозь невидимый барьер, а кожа огнем горит, особенно в местах, где прикасался Дан. Не могу понять этих ощущений. Не мерзко, но и не приятно.
Аристов хмурится, когда я одергиваю водолазку, которая сильно задралась, пока я пыталась выбраться из под него. Сердце до сих пор бьется безумно быстро, словно я все еще бегу от него.
От того, что он стоит рядом, становится не по себе, и я обнимаю себя руками, совершенно не улавливая сути сказанного Анной Васильевной. Что-то об индивидуальных занятиях для меня и Аристова. Только этого мне еще не хватало…
— С тобой все нормально? Он не сделал тебе больно? — Спрашивает Макс, когда мы возвращаемся в школу, и выводит этими слова из транса, в котором я нахожусь последние минут десять.
— Все хорошо, Макс. — Говорю и оборачиваюсь, потому что чувствую на себе его тяжелый взгляд.
Дан идет позади и хмурится. От его злости, кажется, не осталось и следа, по крайне мере, в глазах я не вижу недовольства.
— Куда ты? — Максим с недоумением смотрит на то, как я забираю рюкзак и покидаю танцевальный зал, пока Анна Васильевна беседует с разгневанной Листовской.
Одноклассница, судя по резким фразам, которые вылетают из ее перекореженного рта, не добилась от директора желаемого и теперь усердно давила на психику учителю.