Берегись, Ангел! (СИ)

Что я могу предъявить?
Ничего.
Продолжу доказывать свою точку зрения и окажусь на улице в лучшем случае, а в худшем потяну туда больную мать. От воспоминаний неприятно сосет под ложечкой, и я ухожу к себе.
Впереди еще тренировка у Аристарха, но я не контролирую себя, оказываясь в спальне. Хочется все крушить от собственного бессилия. Хватаю стул и кидаю его в стену.
Легче не становится.
Прижимаю ладони ко лбу и пытаюсь успокоиться, но от этого еще хуже, потому что я не могу так поступить с мамой.
Не могу.
На нервах подлетаю к стене и начинаю бить о нее кулаками. Наплевать, что разбиваю их в кровь. Просто хочу избавиться от адских картинок, пролетающих перед глазами…
Мне больно.
Не понимаю, что происходит.
Стою на кладбище и смотрю, как гроб опускается в яму.
Создается впечатление, что нахожусь в какой-то параллельной вселенной, но не в своей жизни.
Рядом раздается надрывистый плач.
Мама…
Рыдает навзрыд и, когда начинают кидать землю, рвется вперед с неразборчивыми криками.
Валентина и кто-то из пришедших на похороны оттаскивают ее, а я, словно идиот, продолжаю стоять на месте и пялиться на происходящее.
Боль сменяется жутким чувством вины.
Я не выдерживаю.
Разворачиваюсь и ухожу, не обращая внимания на отца, который холодно приказывает мне остаться, а Валентине увести мать с кладбища.
Перехожу на бег и теряю связь с действительностью.
Бесцельно брожу по городу, стараясь избавиться от тупой боли в районе сердца.
Не получается.
Возвращаюсь домой и по зову совести плетусь к матери.
Долго стучу в дверь, но она не открывает.
Липкий страх пропитывает каждую клетку организма, и я зову ее.
Бесполезно.
Выбиваю дверь в спальню и взглядом ищу маму, но ее нет. Слышен лишь шум воды из ванной.
Сердце бешено стучит, но я иду туда. Медленно открываю дверь, и тело пронизывает паника.
Мать лежит в алой воде, которая начинает литься через края ванны. Она не шевелится, а я ору во все горло. Зову на помощь и одновременно вытаскиваю ее…
— Данияр… — Голос Валентины врывается в сознание, и перестаю дубасить твердую поверхность. — Господи… — Она растеряно смотрит на мои руки, а я поворачиваюсь к стене спиной и стекаю по ней на пол, потому что внутри все оборвалось.
Он не оставляет мне выбора.
Никакого.
Как и Алиске…
— Все нормально. — Говорю женщине, которая суетливо лезет за аптечкой, ставшей постоянным жителем в моей комнате, и разжимаю кулаки.
— Вижу, — Валентина хмурится и опускается передо мной на колени, без вопросов приступая к обработке свежих ран, — Данияр… — Она тяжело вздыхает, продолжая орудовать бинтами и перекисью.
Ничего больше не говорит.
Что тут скажешь?
Отец — бездушный кусок железа, а мать — психичка.
Ад замаскирован раем, благодаря бабкам и связям.
— Ты давно был у Лерочки? — Валентина спрашивает мягко, но на нее злость не распространяется.
Она ни в чем не виновата.
— На прошлой неделе. — Сухо говорю и наблюдаю за тем, как женщина осторожно обращается с моими руками.
— Можно в следующий раз с тобой? — Поднимает глаза и смотрит с надеждой.
Я помню, как мама с ней общалась. Словно с ровней. Будто с подругой или сестрой.
— Да. Скажу, когда соберусь навестить. — Валентина поднимается, убирает аптечку на место и забирает испачканные бинты, собираясь уйти.
— Повесил бы ты здесь грушу. — Говорит заботливо, а я усмехаюсь.
— Обязательно. — Она уже практически оказывается в коридоре, когда я ее окликаю. — Валентина, — женщина заглядывает в комнату, а я показываю забинтованные кисти, — спасибо.
  
Глава 16
 
Данияр
Тренировку приходится пропустить, потому что Аристарх начнет задавать много вопросов, на которые я не хочу отвечать. Звоню Олегу Янкевичу и договариваюсь о встрече. Быть дома сейчас для меня худшая из пыток, поэтому сразу после звонка собираюсь и прыгаю в тачку.
Лучше шататься по улицам города, чем сидеть в тюрьме, где тебе каждые пять минут тычут на коврик и говорят "лежать, место".
 
Против воли вспоминаю, как Алиска бунтовала, когда папочке в очередной раз приспичило навязать ей свое мнение. Ведь в ней был боевой дух, но даже его Александр Аристов умудрился сломать…
По дороге включаю музыку, чтобы адские мысли совсем не сожрали мои напряженные мозги. Долетаю до нужного района в считанные минуты и сижу в машине, рассматривая красную дверь, около которой стоит секьюрити. Олег позаботился о том, чтобы его бизнес был прикрыт, и хоть мужику уже за тридцать, мы общаемся на "ты".
После смерти Алиски ушел от школьного тренера, ведь находится в одном помещении с Кругом было не то, что тяжело, а физически невыносимо. Дирик долго уговаривал меня остаться, чтобы защищать честь школы, но я уперся и ни капли об этом не жалел.
Аристарха умолять о приеме в его команду не пришлось. Он сам мне позвонил и предложил заниматься у него, а мне это было необходимо…
Только так я мог выгнать из себя желание разгромить все вокруг себя. Пусть эффект был временным, но он был.
Выбираюсь из тачки и подхожу к охраннику, показывая жетон. Он лишь молчаливо кивает и пропускает меня внутрь.
Иду по еле освещаемому коридору до конца. За дверью раздаются крики, свист и смех. Без раздумий поворачиваю ручку и оказываюсь в привычном мире.
Огромный зал с ареной, на которой двое молотят друг друга. Некоторое время стою и смотрю на бой, угадывая ходы обоих. Зрелище затягивает и помогает избавиться от навязчивых мыслей, но лишь до той поры, пока меня не хлопают по плечу.
— Чего стоишь, малой? — Олег улыбается и протягивает руку, которую я жму на автомате. — Тухло бьют. Пойдем. — Машет в сторону своего кабинета, и я бросаю взгляд на арену и беснующуюся толпу вокруг, после чего шагаю за ним.
С Олегом познакомились на очередном слете. Он увидел, как я могу уложить противника, и дал номер телефона, если вдруг захочется выпустить пар по-взрослому.
И мне захотелось.
Когда наша дружба с Максом еще не пошатнулась, мы мечтали попасть в "Дракон", закрытый подпольный клуб. Все, кто занимался у Аристарха, знали о нем, но упорно молчали, когда левые люди из органов задавали конкретные вопросы.
Вот так мечты становятся реальностью.
Пусть и не в тот момент, когда мы их ждем.
— Что тебя привело ко мне? Давно ведь не заглядывал. — Янкевич разваливается в кресле, а я падаю на диван, помещая руки на спинку.
— Хочу договориться о бое. — Спокойно отвечаю ему, и улыбка с лица Олега сразу сползает.
— Как интересно, — он стучит пальцами по столу, вопросительно глядя на меня, — и кто выйдет на ринг?
— Я. — Пожимаю плечами. — И Круг.
Янкевич молчит. Продолжает стучать пальцами по столу, обдумывая мои слова, а потом берет зубочистку и зажимает ее зубами.
— Тот самый Круг? — Спрашивает, а я киваю. — Значит, вы еще не решили проблему. — Констатирует факт и наклоняется вперед, прищуриваясь и изучая меня. — Не стоит напоминать, что ненависть не лучший товарищ на ринге?
— Нет. Я хочу разбить ему рожу, и он совсем не против. — Говорю, а внутри ни одной эмоции, кроме ожидания.
Янкевич снова откидывается на спинку кресла и изучает меня.
Думает о рисках.
Обычно он не берет сопляков в спарринг, но моя просьба заставляет его задуматься, и это хорошо. Данный показатель увеличивает вероятность получения положительного ответа.
— Можете собраться хоть завтра днем. Я с удовольствием посмотрю. — Олег перекидывает зубочистку языком и улыбается, а я потираю переносицу.
— Я не о детской тренировке говорю, Олег, а о полноценном бое, — убираю руки со спинки дивана, наблюдая, как меняется выражение лица Янкевича, — о том, которые ты проводишь вечером в пятницу.
Замирает в одной позе и хмурится.