Девятые Звездные войны

Обретя свободу, Пис первым делом посетил равнину, на которой садились звездолеты, и убедился, что его новые идеи о космическом транспорте оказались неверными по крайней мере в одном важном пункте. Избавившись от представления о звездолетах как о грациозных сверкающих иглах, он тем не менее думал, что на каждом железном ящике висит табличка, на которой указал порт назначения. Обнаружив, что это не так, Пис понял — воспоминания эти связаны с каким-то другим средством передвижения.
Он доказал самому себе, что все еще прекрасно разбирается в электронике, однако машина в Форт-Экклс, предназначенная исключительно для того, чтобы стирать греховные и преступные воспоминания, решила изъять все сведения о звездолетах и управлении ими. Значит ли это, что жизнь его была связана с космосом? Кем он был? Пилотом? Конструктором?
Пис позабавлялся немного с идеей, что сможет определить кем был, просто-напросто вычеркивая из воображаемого списка области знания, в котором он был полной невеждой. Однако трудно было различить невежество натуральное и искусственное. Он ничего не знает о способах спаривания и размножения жучков-древоточцев, но значит ли это, что он занимался спасением от них мебели?
Решив, что действие лучше размышления, Пис вернулся в настоящее. Он определил цель — Аспатрия, и все свободное время отирался поблизости от космодрома, надеясь пробраться на звездолет, идущий в нужном направлении. Сперва он хотел порасспрашивать об этом звездолетчиков, но после десятка виденных стартов начал подозревать, что корабли управляются автоматами. Тогда он стал приставать к отбывающим с Трелькальда легионерам. Подобная активность имела своим результатом потрясающее открытие — есть в галактике места, по сравнению с которыми Трелькальд все равно, что лужайка для пикника.
Через три дня после того, как Пис построил нейтрализатор команд, взвод перебросили на Торвер, дождливую планету, где несносный Фарр умер ужасной смертью, пнув по неосторожности какую-то поганку, взорвавшуюся с такой силой, что миллионы спор прошили Фарра насквозь.
Когда его хоронили, десять минут спустя, он был уже с ног до головы покрыт молоденькими грибками. Пис простил Фарра за многочисленные замечания, касающиеся его ног, и с удвоенной силой принялся за поиски звездолета, направляющегося на Аспатрию.
Еще через неделю лейтенант Мерриман со взводом были уже на планете Харднст, где, спасаясь от местного крокодила, бедолага Бенджер вскарабкался на дерево и был тут же сожран самим деревом. К этому времени Пис совершенно отчаялся, хотя и унаследовал ботинки Бейджера, которые, после того, как он вытряхнул из них остатки прежнего владельца, пришлись точно на него.
Устраиваясь на ночь, Пис успел подумать, прежде чем богатырский сон свалил его, зачем сочинившие контракт адвокаты приложили столько трудов, чтобы закабалить легионера на тридцать, сорок или даже пятьдесят лет. Судя по тому, что творилось в 203-ем, можно было с уверенностью предсказать, что Пис будет отравлен, раздавлен, разорван или съеден самое большое через две недели. Не исключались и вероятность того, что все эти события могут произойти почти одновременно.
Скоро Пис обнаружил, что, как и его товарищи, часто плачет, с каждым днем теряет в весе и постоянно оглядывается через плечо. К исходу первого месяца от пухлости Райана не осталось и следа, а обрывки блестящего зеленого костюма, свисающие с его скелета, создавали впечатление, будто он весь покрыт неизвестными науке водорослями. Рядовой Динкл, проведший в боях времени больше остальных, приобрел привычку креститься и к месту и ни к месту поминать Судный День.
— Послушать, как он твердит про Армагеддон,— прошептал как-то Райан Пису за завтраком,— так это прямо конец света.
— Я предупреждал тебя насчет идиотских шуток!— ответил Пис, хватая подходящий лоскут костюма Райана и оборачивая его вокруг шеи собеседника. Он начал уже было затягивать его, но вовремя опомнился и ужаснулся тому, что собирался совершить.
 
— Прости, Верни! Не знаю, что на меня нашло...
— Ладно уж,— пробормотал Райан, массируя горло.— Знаешь, я ведь был профессиональным комиком, и почему-то даже в лучшие времена мои шутки действовали на людей точно так же.
— А я вот не помню никаких лучших времен... В этом-то и беда. По мне, времена всегда были одинаковые...
Пис нащупал в кармане голубого лягушонка, маленького товарища по несчастью, подарившего ему проблеск надежды.
— ... Но все равно, это не повод душить тебя.
— Забудем об этом, ладно?
С несчастным видом Пис кивнул и погладил ровную пластмассу, словно надеясь вызвать таким образом исполняющего любые желания джинна.
Полотнище, закрывающее вход в палатку, откинулось, и в треугольном просвете появился лейтенант Мерриман. Что-то в нем показалось Пису странным и, приглядевшись, он заметил, что лейтенант сменил грязные лохмотья на новенький сверкающий мундир. Его сопровождал запуганного вида сержант, который держал заполненный маленькими конвертиками деревянный ящик и кипу какой-то тонкой ткани голубого цвета.
— Все ко мне!— крикнул Мерриман.— Наконец-то! Настал день, которого мы все ждали!
— А что это за день, сэр?— осторожно полюбопытствовал Райан.
— День отдыха! Разве я не говорил?
— Нет, сэр! Неужели нам положены выходные?
— Что за вопрос! — Рот Мерримана попробовал растянуться в улыбке, но так как это вызвало чрезмерное напряжение в ограниченной длине губ, рту пришлось ограничиться подергивание уголков.— Что за глупы -вопрос! Неужели вы могли подумать, что ваши офицеры настолько ленивы и бессердечны, что не сознают, как вы устали? Нет, ребята, мы прекрасно понимаем, что вы не можете сражаться бесконечно, что вам нужно отдохнуть, расслабиться, подлечить душевные раны!
— Прекрасно, сэр. Сколько продлится наш отпуск?
Мерриман глянул на часы.
— Вы, Райан, служите в Легионе тридцать дней, значит, вам положено три часа отдыха.
Райан отступил на шаг.
— Что б меня вши сожрали!
— Следите за выражениями!— нахмурившись сказала Мерриман.— Однако, не беспокойтесь — я вправе добавить вам и Пису еще какое-то время за безупречную службу. Именно это я и собираюсь сделать. Вы насладитесь максимально возможным периодом отдыха вместе со всем взводом. Четыре часа!
— ЧЕТЫРЕ ЧАСА!— прошептал Райан.— Даже не верится. Это слишком много...
— Да не же, Райан, вы заслужили это, а кроме того, рады будете узнать, что дорога к месту отдыха не входит в отпущенное время!— Благожелательность так и лезла из Мерримана.— Эти четыре часа даже не начнутся, пока вы не ступите на Аспатрию!
Сердце Писа, с интересом прислушивавшегося к разговору, замерло при последних словах лейтенанта. Он твердо решил не делать ничего, что могло бы привлечь к нему нежелательное внимание, но в эту же самую секунду пальцы его ослабли и выпустили котелок с овсянкой. Лейтенант Мерриман с неодобрением наблюдал, как Пис встал и принялся очищать липкую кашу с лохмотьев костюма.
— Чего это вы так разволновались, Пис?— спросил лейтенант.— Задумали дезертировать на Аспатрии?
— Ни в коем случае, сэр!— забормотал Пис, стараясь выглядеть воплощением преданности долгу.— Это меня радует, потому что...— Мерриман ласкательно погладил опухоль на горле.
— Я приказываю вам вернуться не позже, чем через четыре часа после приземления в Точдаун-сити... А теперь стройтесь, получайте деньги и выходные костюмы.
Отстояв очередь, Пис получил конверт, на котором стояло его имя, и костюм, сработанный из материи, весьма напоминавший гофрированную бумагу. Порадовавшись тому обстоятельству, что Легион снабжает отпускников чистой одеждой, Пис вскрыл конверт и обнаружил, что из причитавшихся ему трехсот монет, сто вычтены за бумажный костюм, а еще сорок перечислены в полковой пенсионный фонд. Последнее, учитывая среднюю продолжительность жизни легионера прямо намекало на коррупцию в высших сферах. Пис решил не задавать лишних вопросов, поскольку оставшихся денег должно было хватить на приличный обед в "Голубой лягушке".