Игла Стёжки-Дорожки (СИ)

Дима посмотрел на Маугли, хотел указать деду на явное несоответствие: кроль не черный, кроль яркой тигровой раскраски! А потом решил не спорить, а дослушать. Интересно.
— Первого терзая колдун использовал для устранения соперника. Подкинул черного малыша к дому, зная, что подберут. Примета в том мире была: кто мимо такого сироты пройдет — удачу потеряет. Пока терзайчик рос, ему сена, морковки да капусты хватало. А как в возраст вошел, получил команду «фас». Перегрыз сопернику горло и отправился в поле мышковать. Не хватало травы после того, как распробовал вкус крови. Колдун его поймал и перепродал — судовладельцу, желающему разорить конкурента. Терзай изрядно проредил экипаж парусника, прежде чем моряки догадались, кто матросов истребляет. Утопили убивца, еле-еле в порт вернулись. Пожаловались. Но им никто не поверил. Колдун успел десятка три терзаев продать — закрепил форму, они сами плодиться начали. С кроличьей скоростью и кошачьими воплями по весне. Правда выплыла после того, как энергичный терзай почти опустошил монастырь Заржины-на-Каштановом-Престоле, прогулявшись по кельям. Настоятель изловил преступника и вознес горячую молитву моей сестре по матери, умоляя наставить на путь истинный, и не позволить умерщвить невинное создание, ежели на кроля наведен какой-то морок. Надо сказать, что настоятелю крупно повезло. Молитву он вознес в середине осени, как раз, когда сестра со свитой обходила миры, задерживаясь на праздниках урожая и даря благословение амбарам. Просьба вызвала любопытство. Заржина заглянула в монастырь. Природа и предназначение терзая были выяснены практически сразу. А вопрос «что с ним делать?» едва не поставил в тупик. Заржину сопровождали ее дочери Живинка и Шмельница. Живинка, унаследовавшая добросердечие и дар бабушки Живы, категорически запретила истреблять терзаев — вина, мол, лежит не на них, а на колдуне-создателе. После горячих споров — «мы не можем позволить им маскироваться под кроликов и убивать людей» — Живинка изменила внешность и предназначение кровожадных зверят. Колдун к тому времени уже умер, терзаи плодились сами по себе, и это затрудняло волшбу: проще всего было их как-то пометить и уничтожить, но Живинка не искала легких путей. Черный окрас сменила яркая тигровая шкура — дар Шмельницы, принявшей сторону сестры. Перевести терзаев на травоядный рацион у Живинки не получилось. Как были хищниками, так и остались. Но жажду человеческой крови утратили напрочь, в этом волшба не подкачала. Терзаи стали ближе к магическим котам: начали сами выбирать себе владельцев, заботиться о них, уводя на Кромку в случае опасности, снимать боль и лечить мелкие травмы, ложась на поврежденное место и мурлыча. Я часто видел их возле алтарей Тропника, где они искали себе хозяев-путешественников. Дома за ними тянется дурная слава, а на Кромке легко затеряться среди прочих диковин. У одного из моих волхов живет терзай. Бегает вместе с волками-оборотнями, они ему куропаток ловят. Лопает с чавканьем, прямо с перьями. Забавная зверушка.
Дима посмотрел на Маугли, увлеченно разгрызающего панцири и клешни, кивнул, пытаясь уместить в голове очередное знание.
— Покопаться бы, понять, как он в твой мир попал… — Чур почесал пробивающуюся щетину. — Но времени нет. Другие дела поджимают.
— Его оставили возле школы. В клетке, — сказал Дима. — Не очень давно. Меньше месяца назад.
— С тех пор, как закрылся путь в Чертоги Хлады, на Кромке творится неразбериха, — объяснил Чур. — Хожени кривят путь, лестницы путают миры, странники плутают, пытаясь найти дорогу к дому, вмешиваются в чужие судьбы, протаптывают лишние тропки. В Чертоги уходили те, в ком кипела нерастраченная волшба — за истинной смертью или новым предназначением. Кромка была единственной дорогой для тех, чья жизнь прерывалась колдовскими кознями или прожорливостью нежити. Сильные пополняли ряды моих стражей, позволяя уйти на отдых ветеранам, или примыкали к чьей-нибудь свите. Слабые погибали в пути. Избранные заново рождались рабами в других мирах, получая шанс подняться с самого дна, достигнуть величия и стать боженятами в последнем посмертии. А сейчас Кромка пропитана избыточным колдовством, которое остужалось морозом Чертогов. Старые заклятия не развеиваются, мелкие обиды превращаются в смертельные проклятия. И — самое главное — Свечан Лютый со свитой совершил круг по мирам, и снова вернулся в Замок-в-Горах. У Живинки больше нет замороженных ягод, дарующих вечную молодость, нет предмета для торга. Сейчас Свечан и свита дремлют в самом глубоком подвале, а Тальник и Живинка, старающиеся не шуметь, впервые не отпраздновали пробуждение березовых почек. Брежинки-Медвежинки, день своей первой встречи. Дело не в пиршествах, не в том, что молодежь может передраться из-за дележки территории — это меня мало беспокоит. Как подерутся, так и помирятся. Боюсь, что нарушение привычного распорядка сотрет грань между временами года. Лето будет холодным и бесплодным, зима — теплой, слякотной и голодной. Вот такая напасть.
 
— Простите, — подал голос Дым. — Но как можно преградить путь в Чертоги? Если это горы, почему их не сдвинет Кряж? Если это чащоба, почему путь не проторит Древобор? Если…
— Дорога скрыта туманом, — отрывисто ответил Чур. — Первая преграда — зыбучий песок. Ни обойти, ни перепрыгнуть. Песок бурый от застарелой крови, выплевывает радиоактивные кости. Из скверного места перебрасывает, и ума не приложу, где оно находится — на моей памяти такие могильники не запечатывали. Мы со Свечаном прошли по песку трижды — он зыбун замораживал, по бурым льдинам перебегали. В тумане руки не видно, ни фонари, ни светлячки не помогают. Шли по дороге. Один раз — асфальт. Второй — бетонные плиты. Третий — булыжная мостовая. А потом делаешь шаг и увязаешь в сырой земле, путаешься в корнях растений. Как будто Кромку разрезали, вторую половину перевернули и вверх тормашками приклеили. Или пришили — один раз я стяжки-канаты нащупал, прежде чем вбок соскользнул и в пропасть рухнул. А если вперед идешь, куда-нибудь, да выйдешь. На мою заставу. Или на ярмарку. Все та же Кромка, все те же миры. Кого ни спросишь — путь в Чертоги Хлады закрыт.
«Разрезали, перевернули, склеили…» — Дмитрий Генрихович подхватил на руки Маугли, снял у него с уха прилипший ус вареного рака, и блеснул познаниями по математике за шестой класс:
— Это лента Мебиуса.
— Это петля Тропника, — поправил его Чур. — Дополню для любопытного львенка: год назад Тропник посватался к дочери Кряжа, Бархане, отправился за свадебным подарком и пропал. Бархана, недовольная длительным отсутствием жениха, пустилась на поиски и тоже пропала. Мы утеряли власть над тропами и песками. А если бы и не утеряли…
Широко распахнулась дверь буфета. Золтан придержал ее, уважительно склоняясь:
— Он здесь. Прошу вас, госпожа.
Порог переступила зрелая красавица — Дима ее откуда-то знал, хотя не помнил, чтобы они встречались наяву. Может быть, во снах? Волосы цвета пшеницы, выбеленные ранней сединой, покрывал вышитый колосьями платок. Когда ткань соскользнула, укутывая плечи, Дым шепнул: «Я вижу. Вижу твоими глазами. Это Заржина, богиня плодородия. Платок в минуты нужды превращается в скатерть-самобранку». Шепот пробил заслонку в памяти, и Дима, вставший со стула и наклонивший голову, покраснел, мучительно стыдясь того, что в детстве прилепил к госпоже Заржине ярлык «заведующая». Какая, ёлкин сад, заведующая? От взгляда на подпояску-лозу дрожь пробирает — без объяснений видно, что движение руки может превратить ее в смертоносную плеть, карающую врагов. Непроста, ох, непроста сводная сестра Чура. Не только накормит голодного, но и накажет того, кто отбирает у нуждающегося последний кусок.
— Я почувствовала прикосновение к нити, — объяснила Заржина, усаживаясь на стул, подвинутый Чуром. — Не режь. Я развяжу. Смутные времена, тысячи искореженных судеб. Никогда не думала, что в мирах столько волшбы. Ты слышишь меня, львенок?
— Даже вижу, светозарная, — отозвался Дым.
— Я отводила тебя домой. Сейчас нить напомнила мне о забытом долге. Я видела тень, наплывающую на твой мир. Не смогла прочесть судьбы твоих родственников, решила вернуться позже. И забыла. Не думала о тебе долгие годы. Нужно это исправить. Я провожу человека в его мир, чтобы он не заблудился, а потом…