В сетях любви

Он прижал ее к себе еще крепче. Она содрогнулась, как несчастная маленькая жертва, трепыхающаяся в зубах хищника.
— Им не повезло, удача отвернулась от них. — Он телом чувствовал ее дрожь точно так же, как тогда, когда удерживал ее, бьющуюся в приступе ярости над трупом убитого ею разбойника. — Это просто случайность, что злодеи оказались у них на пути. Тебе не в чем винить себя.
— Я говорила себе это. — Она не обратила внимания на его упоминание об удаче и везении. — Но так и не нахожу утешения. — Она вжалась в него так, будто хотела раствориться в нем. — Я изо всех сил стараюсь не думать о том, что они испытали в последние минуты.
— Знаю, дорогая. — В эти слова он вложил все, что чувствовал. «Я отлично знаю, каких усилий тебе стоило научиться не думать об этом». Он знал, как запретные воспоминания, запретные образы так и ждут момента, когда в защитной броне появится брешь и они смогут выбраться наружу. — Твои кошмары…
Он плечом ощутил, как она кивнула:
— Мне кажется, я уже сотню раз видела их смерть. — Всхлипы мешали ей говорить.
— Я тоже потерял родителей, я тебе говорил об этом. — Он вытащил руку из-под ее коленей и принялся ласково гладить ее по предплечью. — Моя мама умерла в родах, когда мне было десять; папа скончался несколько лет назад после долгой болезни. Близким тяжело, даже когда человек умирает по естественной причине. Но когда насильственной смертью… Я бы никому не пожелал пережить то, что выпало на твою долю.
«Пожелать». До чего же хрупкий смысл несет в себе это слово. Оно напоминает голыш, выпущенный из рогатки в приливную волну. События случаются, и люди переживают их или не переживают, и пожелания не имеют к этому никакого отношения.
Она прижала обе руки к глазам.
— Вот я и не пережила. Оказалась недостаточно сильной. — Колеблется. Голос упал до шепота. — Я хотела… тоже уйти из жизни.
— Ты… — Он сглотнул. — Ты пыталась… — И тут он понял. — Ясно, пыталась. Ты пошла работать в бордель.
Кивок.
— Я думала, что подхвачу хотя бы сифилис. Я думала, что болезнь… очистит меня. Как огонь. — Мгновение она молчала, изучая собственные руки. — Я заблуждалась. — Она потерла ладони и опустила руки.
— Ты оказалась сильнее, чем думала. — Теперь он знал всю историю, ей не было надобности продолжать. Она вознамерилась погубить себя, но потом обнаружила в себе внутренний стержень, волю к жизни, которая, подкрепляемая безжалостностью, и повела ее вперед. Она восстала из пепла губительного отчаяния, но восстала другой, способной противостоять всем бедствиям, что наваливались на нее.
Слава Богу, ей не удалось разрушить себя. Она выжила. И они встретились. И вот она здесь, у него на коленях, в его объятиях, открывает ему свои самые сокровенные тайны. И он уже не может даже помыслить о том, чтобы отпустить ее.
— В чем-то сильнее, наверное. — Ее слова оторвали его от размышлений. — А в чем-то нет, в чем-то я потерпела полный крах без надежды на восстановление. — Она поерзала, и он, уже научившись понимать язык ее тела, догадался: она собирается сказать нечто важное. — Уилл, я больше никогда никого не полюблю. Надеюсь, тебе это ясно? — Она отказывалась смотреть на него. И напряженно ждала ответа.
— Потому что… не хочешь рисковать и снова пережить такую же потерю? — У него все поплыло перед глазами, как будто он с разбегу врезался в каменную стену.
— Не смогу. — Она усердно выговорила каждый слог. — Прости меня. Может, я самонадеянна, если думаю, что ты надеялся на то, что… но хочу, чтобы ты понял.
— Конечно. — Это слово, будто наждак, ободрало ему горло. У него нет надежды. И он не понимает. Как же так: она преподнесла ему дар — рассказала ему свою мрачную историю, искала у него утешения, доверяла ему так, как не доверяла никому, и вдруг захлопнула у него перед носом дверь и заперла ее на замок, поставила преграду перед тем, что по логике должно следовать дальше?
Он тяжело вздохнул. Она ждала, притихшая и неподвижная в его объятиях. Она знала: «конечно» — это не весь ответ.
 
— Лидия, я не буду лгать тебе. Может, я еще и не влюбился в тебя, но я близок к этому. И в твоем желании предупредить меня нет никакой самонадеянности.
— У нас никогда…
— Ш-ш-ш. Знаю. — Он погладил ее по голове, давая понять, что его не надо утешать доводами, которые никогда не примет его любовь. — У меня нет денег, чтобы содержать тебя, и я знаю, что ты не хочешь жить на содержании. Наши ситуации исключают вопрос о браке. И есть другие причины, которые мешают мне предложить себя даме. И все же мне жаль, что ты не полюбишь меня. Я ничего не могу поделать со своим сердцем. — Поддерживая ее левой рукой под спину, он помог ей сесть прямо. — В этом, я думаю, и еще одно различие между нами.
— Прости. — Их лица были совсем близко друг от друга. Ее глаза покраснели и запали. — Ты мне очень нравишься, и я… я думаю, что сегодня утром мое тело сказало все за меня. Однако больше ничего я дать не могу. Мне жаль, что я не могу подарить тебе то, что ты хочешь, но мое время ушло.
— Не переживай из-за этого. — Он поцеловал ее в лоб. — У нас был ужасно долгий день. Давай я налью тебе воды, ты умоешься и ляжешь спать.
После того как она заснула, он лежал без сна больше часа, отчасти оберегая ее от возможных кошмаров, отчасти анализируя события, произошедшие с момента их знакомства, как будто их можно было бы скомпоновать по-другому, чтобы получить другой конец.
А ведь другой конец должен быть. Они созданы друг для друга, два человека с искалеченными судьбами.
Но судьба не любит четкий порядок. Они пришли к тому, с чем были в то первое утро в Чизуэлле, когда он оглянулся и увидел ее, без шляпки, в слишком легком для холодной погоды пальто. Они словно оказались на двух продуваемых ветрами вершинах, откуда видят друг друга, но дотянуться не могут.
  
Глава 19
 
Она хоть когда-нибудь проснется в надлежащей кровати? Едва этой мысли удалось закрепиться в ее сознании, как ее тут же вышвырнула другая: «Так это и есть надлежащая кровать».
Чушь. Она еще не до конца проснулась, поэтому не может ясно мыслить. Последние несколько дней слишком сильно измотали ее. К тому же ей пришлось думать о более важных вещах.
Она на мгновение замерла, и ее ощущения наконец пробудились. Тонкое белье холодит кожу, волосы рассыпались по подушке, рядом нет его. В воздухе сплетались и расплетались различные запахи: лавровишневая вода, которая ассоциировалась с Блэкширом; кофе, которого сразу же хотелось выпить; шоколад, тосты. Завтрак.
Тишину нарушил шелест бумаги — кто-то перелистнул газетную страницу. Она открыла глаза. Уилл Блэкшир, полностью одетый, сидел в кресле возле кровати, одной рукой держал «Таймс», а другой — чашку с кофе, причем не за ручку, а за саму чашку, чуть ниже верхнего края, чтобы пальцы не мешали из нее пить. Сделав глоток, он, не отрывая взгляда от газеты, с первой попытки опустил чашку в центр блюдца, стоявшего на тумбочке. Она была готова до бесконечности лежать в этой ненадлежащей кровати и наблюдать за ним.
От его бесстрашия у нее захватывало дух. Надо же, противостоять разбойникам без оружия. Говорить даме, что любит ее, сразу после того, как она предупредила его, что ему не стоит рассчитывать на взаимность. Она никогда не пожалеет о том, что ей пришлось разделить с этим человеком и свое тело, и свое мастерство в картах, и свои мрачные тайны.
На ее стороне тумбочки стояло две чашки. Наверняка с кофе и с шоколадом. Он не знал, что она предпочтет, поэтому приготовил оба напитка. Чтобы напитки не остыли, он прикрыл чашки блюдцами.
Она закрыла глаза. Почему-то вид этих двух чашек больно ударил в самое чувствительное место внутри ее, в ту часть, которая никогда не переставала желать того, что ей не дано было иметь.
Ах, если бы она могла полюбить его… если бы она могла как-то очистить свое сердце от съедавшей его ржавчины… если бы они могли построить отношения на основе договора вроде тех, что заключаются между независимыми людьми… в конце концов она бы его потеряла. Как бы сильно он сейчас ее ни любил, он обязательно рано или поздно бросил бы ее ради респектабельной дамы, которая родила бы ему детей.