Конечно, это не любовь (СИ)

Гермиона пожала плечами и ответила:
— Мы встречаемся…
— Я всегда говорила, что мой брат — осел. Хочешь, скажу ему об этом еще раз?
— Ни в коем случае! — быстро сказала Гермиона. — Мы разберемся.
Джинни сощурилась, став похожей на рассерженную миссис Уизли, и заметила:
— Если он тебя упустит, он будет последним кретином на свете. Но… — ее взгляд снова стал мягким, — Гарри тоже считает, что вы взрослые и разберетесь во всем сами.
— Именно.
Они снова замолчали. Парни доиграли партию (Гарри буркнул что-то вроде: «Похоже, я безнадежен», — складывая свои фигуры в коробку), пора было расходиться по комнатам. Джинни первой пожелала всем спокойной ночи и ушла. Гарри пошел за ней, и Гермиона невольно ощутила смущение — было очевидно, что спать они будут вместе.
Они с Роном остались вдвоем. В последнее время они виделись достаточно часто — гуляли, болтали, пили кофе и ели мороженое у Фортескью или в каком-нибудь маггловском кафе. Но сейчас все было иначе — они остались наедине в почти пустом доме, где не было никого из взрослых, которые могли бы разогнать их по разным спальням. Рон все сидел на полу возле камина, огонь отбрасывал блики на его волосы, и они казались красными как пламя. Гермиона чувствовала, что не может пошевелиться, как будто кто-то наложил на нее парализующие чары. Нужно было что-то сказать, чтобы нарушить эту вязкую тишину, но, как назло, в голову не приходило ни одной удачной фразы. По привычке Гермиона подумала, что бы сказал Шерлок, но быстро отогнала эту мысль — к большому сожалению, она вполне могла представить, что именно он бы сказал, и не собиралась следовать его примеру.
— Иногда мне все-таки хочется, — сказал Рон, — дать ему в глаз.
— Гарри? — спросила Гермиона с облегчением.
— Именно. Я помню, что он мой друг, я сам разрешил им… Но не настолько же?
— Ты сам разрешил.
Гермиона, правда, подозревала, что Джинни разрешение брата было совершенно не нужно, но не стала об этом говорить. Снова наступила тишина.
Неожиданно Рон произнес:
— У тебя очень красивые волосы. Они как будто светятся изнутри.
Гермиона почувствовала, что мучительно краснеет — до сих пор Рон хвалил ее ум, смелость, решительность, но никогда — внешность, и этот комплимент оказался неожиданным. И приятным.
— И кожа… как фарфор.
Перед камином мелькнула тень — Рон поднялся с пола и медленно приблизился к дивану. Гермиона почувствовала, как в ушах начинает шуметь кровь. Она пыталась решить, что ей делать. Диван скрипнул — Рон поставил на него одно колено, потом сел, оказываясь позади Гермионы. Его рука мягко зарылась в ее волосы. Теплое дыхание коснулось шеи.
Нужно было повернуться, поцеловать его, позвать по имени. Это вполне входило в ее планы. В конце концов, они встречались больше полугода, не раз целовались, и близость станет естественным продолжением их отношений. Но Гермиона не могла заставить себя повернуться. Именно сейчас, чувствуя руки Рона на своих плечах, ощущая его теплый знакомый запах, она осознавала, что не любит его. «В сексе по дружбе страдает либо дружба, либо секс», — кажется, так сказал Шерлок. Он был прав. Рон ей тоже — только друг. Она обманывала себя долгое время, убеждала, что ошибается, но приходилось признать — дружба пережила его бегство во время поиска крестражей, а вот ее любовь — нет.
— Рон, — сказала она тихо.
— Гермиона, — отозвался он, тоже шепотом.
Простит ли он ее когда-нибудь? Неизвестно. Но Гермиона знала, что не простит себя, если продолжит обманываться.
— Рон, не стоит, — произнесла она твердо и отстранилась.
— Гермиона, но… — он крепче сжал ее за плечи, как будто пытался удержать, но Гермиона высвободилась и встала с дивана, отошла в сторону.
— Прости, Рон. Это будет ошибкой.
— Я не понимаю…
«Ну же, — поторопила она сама себя, — давай!». Она сделала глубокий вдох, словно перед прыжком в воду, и выпалила на одном дыхании:
— Я тебя не люблю. Ты мне друг. Не больше.
Рон переменился в лице, даже в полутьме были видны его растерянность и боль. Он выглядел так, словно на Рождество вместо подарка получил от Санты пустую коробку. Он выглядел обманутым.
 
— Но как же… — прошептал он. — Я ведь…
— Прости, — прошептала Гермиона, развернулась и направилась прочь из гостиной. Она хотела было спрятаться в комнате, но передумала, не дойдя до лестницы. Просто представила себе, что будет завтра за завтраком, и, призвав свою сумочку, быстро покинула особняк. И замерла на крыльце. Мелькнула мысль разыскать Шерлока — он наверняка помог бы ей привести голову в порядок, — но она отбросила ее как глупую. Шерлок наверняка сейчас спит в родительском доме, не стоит его лишний раз тревожить. Гермиона крутанулась на месте переместилась в свою гостиную.
И тут же выхватила палочку и заозиралась. Что-то было не так — она не понимала, что именно, но ее интуиция вопила об опасности. А потом она увидела, что именно — окно. Оно было приоткрыто. Гермиона сама запирала его перед уходом, оно не могло открыться само по себе. Значит, в доме был (или есть) посторонний. Она затаила дыхание и шепнула:
— Люмос.
На кончике палочки вспыхнул маленький светлячок. Гермиона аккуратно повела палочкой из стороны в сторону. В тусклом свете «Люмоса» стали видны мокрые следы на ковре, потом Гермиона увидела мужские ботинки, а потом из глубины комнаты раздалось:
— Наконец-то!
Гермиона обессилено опустила руку и произнесла:
— Ты псих.
— Слишком долго думаешь, будь я злоумышленником, я бы тебя давно застрелил.
Гермиона заклинанием включила верхний свет и увидела устроившегося в ее любимом кресле Шерлока.
Он бросил на нее короткий взгляд и спросил:
— Надеюсь, ты об этом не жалеешь?
Гермиона покачала головой и ответила:
— Ничуть. А вот о том, что не позаботилась об охранных чарах — немного. Хотя я не удивилась бы, если бы ты их обманул. Что ты вообще забыл у меня дома в час ночи?
— Мне скучно, — ответил Шерлок.
Гермиона боролась с собой почти минуту, прежде чем рассмеялась, расположилась на оставшемся свободным стуле и сообщила:
— Это как-то перебор, тебе не кажется? А если бы я была не одна?
— Я бы понял это по окну и занавескам и не стал бы заходить, — спокойно сказал он. — Итак?
Но прежде, чем Гермиона что-то успела ответить, добавил:
— Только не надо говорить про Рона Уизли, с ним все ясно. Это тоже скучно.
— Я и не собиралась! — возразила Гермиона, слегка покривив душой.
— Собиралась, но это уже не важно.
По сути, рассказать ему было нечего. Едва ли он заинтересуется подготовкой к экзаменам, а в последнее время в жизни Гермионы не происходило ничего интересного, опасного или необычного. Но сказать об этом Шерлоку она не могла — не хотела видеть в его глазах разочарование.
— Я не радио, — произнесла она, — чтобы говорить по заказу. А ты вполне можешь рассказать мне о каком-нибудь сложном деле.
— Дело, — скривился Шерлок. — Ничего интересного в мире. Преступники празднуют Рождество, журналисты печатают одну только светскую хронику. Скука.
Гермиона вздохнула — было очевидно, что Шерлоку нельзя скучать. Его «эксперимент» (при воспоминании о котором Гермиону всякий раз пробирала дрожь) был вызван исключительно скукой.
Она подошла к книжной полке, достала томик Кристи и решительно подвинула Шерлока из кресла. Тот совершенно не расстроился и перебрался на пол, положив голову на подлокотник. Гермиона поджала под себя ноги, раскрыла книгу и начала читать.
И постепенно все становилось хорошо. Удивительно, но именно этого ей не хватало. Читая вслух детективную историю, то и дело со смехом прося Шерлока помолчать, она расслаблялась, воспоминания о войне тускнели, горечь от потери родителей уходила, а расставание с Роном и вовсе казалось несусветной глупостью.
К шестой главе Шерлок начал засыпать, его реплики раздавались все реже и были все менее внятными. Последнее, что он сказал, было: