И жили они долго и счастливо (СИ)

— Я думал… То есть я не знал… То есть по сути это твоя первая ночь дома после… в общем я хотел… но…
— Тише, — попросила Василиса, уловив из его бессвязной речи все, что было необходимо. Уже то, что он запинался, говорило о многом. — Все нормально, я выспалась и хочу к тебе.
Он подвинулся, освобождая ей место, Василиса кошкой скользнула под одеяло, устроилась у него на груди, с наслаждением потерлась носом о голую кожу. Наконец-то вместе и одни, как же хорошо… На постель падал лунный свет, путался в одеяле. Василиса зачерпнула его ладонью, поднесла к лицу, подула, и он разлетелся под потолком светящимся крошевом. Однажды, когда она оказалась в этой спальне в первый раз, она уже делала подобный фокус, и до сих пор помнила, как отразились огни в глазах Кощея…
Кощей поцеловал ее в макушку, пальцы ласково легли на голову, перебирая выбившиеся из косы пряди.
— Как ты? — спросил он.
— Еще немного, и окончательно приду в себя.
— Не жалеешь, что отказалась от силы?
Василиса горько усмехнулась. Кто о чем, а ее муж о своем любимом…
— Ее было слишком много, это была уже не я, — пожала плечами она.
— Ты бы привыкла.
— А зачем? Просто чтобы обладать ею? Нет, если уж брать силу, то ради чего-то конкретного.
Кощей засмеялся, по-доброму, но словно умиляясь ее наивности, будто слушал измышления ребенка о сложных взрослых вещах.
— А зачем по-твоему мне такая сила? — спросил он.
— Чтобы держать в узде Навь, — уверенно ответила Василиса.
— Но ведь я не всегда был царем Нави.
— Ну так и не стал бы без силы.
Кощей погладил ее по голове, очертил пальцем линии лица.
— Последнее, о чем я думал, когда заполучил эту силу, что я буду царем и уж тем более Нави. Я просто хотел могущества.
— Да-да, я помню, — протянула Василиса. — В этом отличие темных от светлых. Боюсь, здесь нам друг друга не уразуметь.
— Это да… — он замялся, но потом продолжил. — Я хотел спросить тебя… Я должен был сразу, но…
— Давай не сейчас, — попросила Василиса, — мы обсудим с тобой мою амнезию, и то, что ты чувствовал, потому что для меня это очень важно, но позже. Сейчас я не готова.
Кощей вдруг сгреб ее в охапку, обнял крепко-крепко, Василисе показалось, что-то хрустнуло, потом отпустил, уложил на подушки, стал покрывать поцелуями лицо.
— Я не смогу без тебя, — прошептал он словно в бреду.
Василиса сглотнула — признание больно резануло — и, не позволяя себе поддаться чувствам, мягко отстранила его. Это всегда было достаточно — малейшего толчка или тихого «нет», — чтобы он остановился.
— Что? — спросил он, и огляделся, словно ища причину отказа.
— Но нам все равно надо поговорить, — ответила Василиса.
Кощей попытался сесть, Василиса поймала его руку, поцеловала тыльную сторону ладони, прижала к губам.
— Пожалуйста, — попросила она. — Правда надо.
— Надо, — согласился Кощей, — но, наверное, лучше утром.
— Ты хочешь спать?
Он качнул головой.
— Тогда чем утро лучше, чем сейчас?
Кощей вздохнул, и Василиса потянула его на себя, уложила обратно, снова спрятала нос между его ребер.
— Начинай, — предложил он, и она уловила в его голосе нотки хорошо скрываемой обиды.
Василиса кивнула. Ей не хотелось обижать его отказом, но ей нужно было сказать все это сейчас, прежде, чем она передумает, сказать, чтобы утром у нее уже не было возможности промолчать. Она набрала полную грудь воздуха, и ей показалось, что она сейчас взорвется. Это было невероятно сложно произнести.
— Только ты не перебивай, — попросила она.
Кощей молча кивнул: просили же не перебивать. Его пальцы снова легли ей на голову, начали монотонно перебирать пряди, успокаивая.
— Я была очень плохой женой Ивану, — начала Василиса.
Пальцы дрогнули, но не остановились, это вселило надежду на то, что она будет понята правильно, и дало силы продолжить.
— И я была уверена, что в нашем с тобой браке все иначе, что я люблю тебя и значит по определению забочусь о тебе, что ты счастлив. Однако вчера ночью на поляне я… я видела кое-что.
Пальцы замерли, Василиса заставила себя продолжить говорить.
 
— У меня открылось что-то вроде истинного зрения. Только не так, как его описывают… Я видела все и сразу словно… словно с мира сняли покров, обнажив его, словно… Я не знаю, как это точнее объяснить… Но я видела тебя. Ты… устал.
Кощей убрал руку. Василиса приподнялась на локте, чтобы заглянуть ему в лицо, и наткнулась на холодный, колючий взгляд, на дне которого, она могла поклясться, все еще был отголосок того страха, что она узрела в лесу.
— Что еще ты видела? — спросил Кощей.
— Много чего, — честно ответила Василиса и продолжила, не давая ему вставить хоть слово. — Но сейчас это все неважно и ничего не меняет. Ты мне не рассказывал, значит, у тебя были причины, значит, так было нужно.
В слабом отсвете пущенных ею светлячков лицо Кощея казалось вырезанным из камня, и Василисе на мгновение стало не по себе. В конце концов, он все-таки был тем, кем был и… Она не позволила себе додумать эту мысль до конца, села, обхватила его лицо руками, прижалась лбом ко лбу и быстро зашептала в губы:
— Я люблю тебя. Знаю, ты не любишь, когда я говорю это, считая, что не можешь ответить мне тем же, но я люблю тебя. Мне все равно, как ты получил свое бессмертие, зато мне не нужно бояться за тебя, я счастливая женщина…
— Хватит, — жестко оборвал ее Кощей, отстраняя.– Хватит, я же просил…
— Нет, не хватит! — воскликнула Василиса. — И ты обещал не перебивать. И да, я верю, что ты любишь меня. Ты заботишься обо мне, даешь мне полную свободу, уважаешь меня, бережешь меня, терпишь меня… Что тогда любовь, если не это, Кош? Страсть?
— Скажи это Насте с Соколом, — буркнул Кощей, пытаясь перевести тему, но Василиса аж подпрыгнула.
— Чушь! У Насти были проблемы с вынашиванием все четыре беременности, и потом еще восстанавливалась долго, и Сокол не прикасался к ней почти по году!
— Так, давай не будем тащить их в нашу постель.
— Ты первый начал! — возмутилась Василиса. — Любить — это глагол, Кош. Это не про чувства. Это про поступки. Я раньше думала, ты считаешь, что не можешь любить, потому что темный, а теперь поняла. Это из-за души, да? Так мне все равно. Поверь мне, сотни, тысячи людей носят душу в себе и не умеют любить. Дело не в ней. Я раньше не понимала до конца, но ночью поняла. Любовь — это… решение. День за днем, с одним и тем же человеком, с его недостатками, с его ошибками, осознавая, что так будет до конца… Что я не знаю, что я несовершенна?! И не смотри ты на меня так! Но сейчас и это не важно, потому что…
Василиса вдруг растеряла весь свой пыл, сдулась, села прямо и сказала спокойно:
— Ты так устал, и я едва не потеряла тебя. Я не хочу так. Я не могу позволить тебе тащить это все на себе и дальше. Тебе нужно вернуться в Навь, и я пойду туда с тобой.
Она хотела посмотреть, как изменится его лицо, взгляд, но Кощей резко дернул ее, опрокинул себе на грудь, прижал рукой спину, не давая встать. Он тяжело дышал, словно ему было больно, сердце у него частило. Василиса положила руку ему на грудь, провела пальцами по старому шраму, полученному в неизвестной ей битве. Ей вдруг вспомнилось, как она сделала это в первый раз, как почему-то удивилась, когда поняла, что его сердце бьется, и как обиделся на ее восклицание Кощей, заявив, что он вообще-то человек, а не нежить какая-то…
— Не надо так, — попросил тот Кощей, что был реальным. — Больше так не говори, а то я могу, чего доброго, и поверить.
— Я серьезно, — ответила Василиса. — Я очень серьезно. И если ты скажешь, чтобы я сейчас пошла и собрала вещи, я пойду и сделаю это. Только буду тебе благодарна, если дашь попрощаться со всеми.
— И именно поэтому ты дрожишь, — вздохнул Кощей. Он дотянулся до одеяла и накрыл их обоих. — Мы оба знаем, что это не то, чего ты хочешь. И такие решения не принимают за полчаса. Я не хочу, чтобы ты снова страдала.