Альтер Эго. Московские Звезды (СИ)
Сергей не думал о себе, только о ней. Он стремился снять все ее страхи нежностью прикосновений, будил ее чувственность постепенно, находя в этом томительном жарком ожидании гораздо больше, чем в соитии. Она расслабилась совсем, широко развела бедра, призывая, но он не тронул ее цветок, только прильнул губами и ласкал до тех пор, пока она не застонала, содрогаясь от первого освобождения. Сергей остался напряженным, они легли рядом, обнялись, он постепенно успокоился.
— Сережа, Сереженька, — шептала она, — я не знала, что это так бывает.
— Ты такая чудесная. Нам будет хорошо, вот увидишь.
— А ты? Тебе разве хорошо так?
— Мне с тобой по-любому хорошо. Сейчас нельзя нам по-настоящему, до Конкурса — нет. Я очень хочу быть с тобой…
— Я чувствую, — она тихо рассмеялась. — Мы можем с этим что-то сделать? Скажи, как.
— Не сегодня… Я скажу потом.
— Тоже после Конкурса?
— Нет, столько я вряд ли продержусь, — он тоже засмеялся, — но на сегодня тебе достаточно эмоций. Давай уснем. Я буду целовать тебя, целовать, целовать, а ты спи…
— Сережа…
— М-м-м-м?
— А ты правда меня любишь?
— Люблю. Я тоже не знал, что это так бывает.
— А вот, помнишь, то чудесное адажио из «Бабочки»? Мне так нравится музыка! И в спектакле они же засыпают, как мы.
— Да, спи…
— Мы попробуем завтра его? Пожалуйста.
— А «Шопениана»?
— Она и так получается, я хочу «Бабочку», — прошептала она уже сквозь сон.
— Хорошо, если ты хочешь…
Сергей посмотрел на нее, а Катя уже спала, примостившись у него на груди.
Глава 8
Адажио "Бабочка"Сергей смотрел на спящую Катю. Она была трогательно-доверчивой, нежной и совсем родной. Как случилось, что нет у него никого ближе?
Сначала Сергей думал, что Катя ему как сестра, они с первых дней были откровенны друг с другом, не скрывали ни печалей, ни радостей, стали как две птички-неразлучники, иначе не смогли бы танцевать вместе.
Потом ему пришла мысль о браке, тогда Сергей еще не помышлял о любви. Им руководило стремление на полных правах быть рядом с Катей, оберегать ее, прежде всего это. А любовь… Разве мог он надеяться? Но любовь уже родилась и жила в них, она отражалась и светилась в их танце и глазах. Любовь не спрашивает, можно ли надеяться, она всегда считает себя правой. И Сергей не спорил, не боролся с ней, но он панически, до замирания сердца боялся.
Все, о чем рассказывала Катя, было и с ним. Только страшнее, больнее и дольше. Потому что некому было вышибать дверь и спасать. До того, как семнадцатилетний Сергей пошел по рукам, он думал, что любит своего первого покровителя. Сравнить было не с чем, первая близость плыла в воспоминаниях горячечным сном. Вкус коньяка на губах, туман в голове, ласковый шепот, боль, унижение.
Сергей не стремился к близости с мужчинами, жизнь толкнула его на этот путь и не позволила свернуть, затолкала в безжалостную колею, где перемалывались характеры и судьбы. Когда он понял, что никакой любви нет, а есть только грязь, похоть, вседозволенность того, кто покупает, он отчаялся.
Брошенный любовником и презираемый отцом, он готов был хоть в петлю головой, хоть вниз с крыши высотки. Жизнь потеряла смысл. Только одно удерживало, не позволяло соскользнуть за грань — жалость и любовь к матери. Сергей знал, что она не переживет такого, и терпел. Рыдал по ночам, бился головой об стену, катался в отчаянии по полу, но жил.
Жил и танцевал. Тренировался неистово, до потери сознания. Превозмогая боль и удушье, продирался через грязный кокон реальности, обретал крылья. Он жил на сцене, спасался этим, не позволял затянуть себя в болото, где красивые мальчики были дорогим товаром и только. А когда изнашивались — их выбрасывали в мусорный бак, словно рваное белье.
Сергей боролся, он нашел другие способы выживать, перестал продаваться, потом встретил Макса. Это казалось больше, чем дружба, иногда — подобием семьи, и Сергей смирился, сказал себе, точно так же как Катя, что устроен неправильно, в нем «что-то не так», что назад хода нет, все испорчено и судьба его такая.
К тому времени он наслушался про близость с женщиной разного, вплоть до того, что сделать ЭТО с девчонкой все равно что переспать с жабой, что ТАМ у них все по-другому, что женщина и целоваться не умеет и отсосать по-человечески не может. К тому же у них месячные, и это отвратительно.
Но Сергей не верил, что все так. В глубине души он продолжал надеяться, из этой надежды и выросла любовь к Алекс, захватила его всего. Он думал, что раскрылся женщине, что с ней познает таинство, определенное природой. А кончилось тем, что…
Нет! Вот только не сейчас! Если бы Саша столько времени не лгал, а Сергей не верил, что говорит с женщиной, то и при встрече ничего такого не произошло бы. Влюбленность в Алекс затуманила Сергею мозги. Он любил Сашу как девочку, потому и сломал. Не сдержался… Стыдно, скверно, молчать нельзя, надо было написать сразу, все объяснить. Может, после Конкурса… Или незачем трогать это, пусть мальчик забудет и живет дальше?
«Не забудет… не забудет…»
Совесть неуклюже ворочалась, мешала уснуть, но усталость, пережитое и неразрешенное возбуждение взяли свое. День был долгим, нагромоздилось столько всего: Эгле, прыжки в вариации, Лейден, булочки с корицей, спальня и в тусклом свете ночника их обнаженные тела, Катя, прекрасная ТАМ, нежная, готовая принять его…
Сергей осторожно обнял ее, закрыл глаза, глубоко вздохнул и отключился.
Он проснулся от легких поцелуев в губы и щекотной ласки — Катя наклонялась над ним, он чувствовал ее знакомый, родной запах. Длинные пряди шелковистых волос скользили по его груди, плечам и щекам. Сергей вздохнул и открыл глаза.
— Доброе утро, мы проспали урок, — сообщила она, продолжая свое дело, теперь Катя целовала подбородок Сергея, шею и уши. От этого его выгнуло, он задохнулся, вздрогнул, затрепетал, как натянутая струна, и произнес с трудом:
— Почему же ты меня не разбудила?
Она тихонько засмеялась, радуясь тому эффекту, который произвели ее действия, пробежала пальцами по его груди наверх, дотронулась до губ.
— Пожалела. Ты так спал… Я смотрела, смотрела… Ты очень красивый, когда спишь.
Сергей почувствовал, что неотвратимо постыдно и совершенно немужественно краснеет. И… ему это понравилось. Он снова закрыл глаза, расслабился. Катя прилегла на него, прижалась щекой и ухом к груди.
Остаться бы с ней так, никуда не идти, но нельзя, и так вчера вечер пропустили, не репетировали. Ну еще пять минут… десять…
— Сережа…
— Что?
— У тебя сердце бьется, я слышу.
— Конечно, бьется, что ему еще делать?
Она приподнялась и поцеловала его грудь слева, туда, где по ее представлениям и находилось сердце.
— Хорошо… Мне так хорошо стало… И теперь я хочу танцевать, танцевать! Ты обещал «Бабочку», я Стасику уже СМС послала, чтобы приготовился. Ты ведь не передумал?
— Нет, не передумал, мне нравится «Бабочка», ее редко танцуют. Пригодится она нам для концертов.
— Да, мы во дворце ее станцуем, у меня будет костюм с блестками, желто-розово-алый. Это же дневная бабочка, она любит солнце. И еще вместо диадемы будут усики на голове! Там такая мелодия! — Она начала напевать с сомкнутыми губами и «танцевать» руками. — Ну, вставай-вставай-вставай, я пойду овсянку сварю.
Катя выпрыгнула из постели, не стесняясь наготы, пробежала до шкафа, достала утренний халатик.
— Вставай!
— Я не одет…
— Ах, невидаль… Кстати, теперь я знаю, — она опять рассмеялась неудержимо весело, — что ты… ха-ха-ха… ничего не подкладываешь в бандаж. А то старшие девочки спорили. Они в тебя все влюблены.
— Не выдумывай, — Сергей встал, замотавшись в одеяло.