Список
Это было непостижимо. Казалось, за сутки такой жизни и преступники, и их стражи должны свихнуться от одного только отвращения.
Зачем-то она вошла внутрь. Камеру можно было с тем же успехом осмотреть и снаружи; сквозь решетку она просматривалась, как то и было задумано, вся — но раз уж просила… раз уж пришла…
Зачем-то она провела ладонью по шероховатой цементной стене. Стена была холодная. Просто ледяная.
— Фармер! — глухо, как из подземелья, донеслось издалека. Усатый стражник беспокойно шевельнулся.
— Меня зовет директор, мэм, — сказал он. — Простите, я на минуту вас покину. Подождите… не бродите тут, хорошо?
— Я не боюсь, — небрежно бросила Скалли через плечо. Фармер вздохнул, покачал головой и отправился на зов.
Его неторопливые шаги удалились, и стало тихо.
Глухо.
Как в могиле.
И пахло, как в могиле.
А на подушке темнели пятна. Скалли провела ладонью по подушке. К горлу ее подкатывала тошнота. Наверное, Хоупа и впрямь задушили подушкой. И вот это место было как раз напротив его рта.
Скалли не могла больше оставаться в камере. Ей казалось, решетка сейчас сама собой захлопнется вдруг, отгораживая ее от мира, и она останется тут навсегда. Навсегда.
Навсегда.
Хорошо, что никто не видел, как она выскочила из камеры и остановилась, дыша так, будто за ней гнались в лесу, а она удирала по крайней мере с полмили, перепрыгивая через канавы и ямы, спотыкаясь о коряги…
В коридоре ей стало лучше. Она даже прошла, успокаивая дыхание и нервы, чуть дальше по этой нескончаемой тоскливой норе, пронизавшей каменную толщу… Но там оказался поворот, за поворотом — темнота, и в темноте наверняка кто-то был. Кто-то ждал. Наверняка. Быть может, это был мертвый Нич. Скалли, опять занервничав, повернулась, чтобы пойти обратно.
И в этот момент кто-то сзади зажал ей рот крепкой и шершавой, как дерево, ладонью.
Как она сумела устоять и даже не потерять сознания от ужаса — она и сама не могла понять потом. У нее даже не подкосились ноги. Даже сердце, остановившись на миг, почему-то не лопнуло. Впрочем, вероятно, просто не успело — кошмар был очень коротким, он не продлился и полусекунды, потому что тут же над плечом Скалли раздался шепот:
— Я вас не трону. Я хочу просто поговорить. Но так, чтобы никто не знал, не видел и не слышал, понимаете? Я знаю, кого собирается убить Нич. То есть… Я знаю, что есть список. Список из пяти человек, и имена тех, кто в списке, знает заключенный по имени Рок.
Зажмурившаяся Скалли почувствовала, что ладонь ушла с ее лица. Едва переводя дыхание, она обернулась.
В темноте и впрямь стоял Нич.
Нет, конечно. Это был рослый, мощный афро в форме охранника. Лишь его лицо, насколько Скалли могла судить, чем-то напоминало лицо Нича Мэнли, виденное ею на слайде, который показал ей Молдер утром.
— Кто вы такой? — выдохнула Скалли. Сердце готово было, казалось, выпрыгнуть и поскакать, как мячик, по цементному полу коридора… подальше, подальше отсюда, к солнцу, к шуму улиц… к нормальному миру…
— Меня зовут Пармелли. Винсент Пармелли, — едва слышно прошептал огромный афро. — Я хочу вам помочь.
Из-за поворота послышались неторопливые шаги Фармера.
— Агент Скалли! — немного встревоженно крикнул он, видимо, не найдя Скалли там, где оставил. Пармелли, глядя Скалли в лицо, еще попятился и вновь совсем пропал в темноте. Скалли, поправляя прическу и стараясь выровнять дыхание, двинулась навстречу Фармеру.
— Я просто пошла посмотреть, что тут кругом, — неубедительно произнесла она, выходя усатому расисту навстречу.
Тот покачал головой.
— Не годится женщине одной бродить в таких местах, — проговорил он. — Не годится… Идемте, ваш напарник там закончил со Сперанзой.
— Да. Пора. Нам пора! — она почти побежала по коридору.
Это же самое она сказала Молдеру, едва войдя.
— Пойдем, — сказала она, — пора. Я готова уходить.
— Скалли, — немного удивленно, а может, даже немного встревоженно сказал он. — Я хотел еще сходить в тюремную библиотеку… Все книги Нича Мэнли теперь переправили туда, говорят, их было немало, — он улыбнулся. Скалли тряс мелкий озноб. — Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, кто ты… Скалли, — он наконец-то почуял неладное. — Что с тобой? Ты буквально дрожишь…
— Нет. Нет, со мной ничего. Просто я готова уходить. Уже вечер, Молдер, не ночевать же нам в тюрьме. Осмотрим книги завтра. Идем. Я готова уходить.
— Идем, — согласился Молдер, пристально глядя ей в лицо. — Действительно, до завтра не так уж много осталось. Вернемся сюда часов в десять…
Перед тем как они, наскоро поужинав в ресторане отеля (оба уже валились ног), разбрелись по номерам, Молдер вдруг замер на полушаге и тихо, даже как-то застенчиво спросил: «Скалли, тебе не кажется, что здесь как-то очень много мух?». «Дались тебе эти мухи!» — в сердцах ответила Скалли и решительно нырнула в свою дверь.
Впрочем, ей самой всю ночь снились шевелящиеся горы личинок, почти до потолка заполнивших какие-то узкие, душные, пропитанные тоской коридоры. Во сне она почему-то была уверена, что это — жизнь, что это и есть — жизнь… и по ней надо идти, поворот за поворотом, решетка за решеткой.
И, шагая сквозь рыхлые толщи, очень не хотелось испачкаться о копошащуюся нечисть.
Они вернулись в тюрьму Ист-Пойнт на полтора часа раньше, чем рассчитывали. Потому что в три минуты шестого наряд заключенных, выделенный для окончательной отделки одного из недавно претерпевших косметический ремонт коридоров, в пустой банке из-под краски обнаружил отрезанную голову охранника Фармера.
Директор Бакли встретил агентов у ворот. У него запали глаза, лицо было сизым, будто с прошлого лета не видело солнца, хотя здесь, вне стен исправительного заведения — о, это слово! это магическое, так сладко ставящее все с ног на голову слово penitentiary! — кипело сиянием южное утро, и горячий голубой ветер бодро встряхивал яркие кроны развеселых пальм.
— Тоже ничего еще толком не знаю, — сразу сказал он, предвосхищая вопросы. — Мне позвонили и сообщили… только сам факт обнаружения. Идемте в амбулаторию.
Коридор.
Потом еще один.
Врач совсем не походил на тюремного — молодой, щеголеватый, с аккуратно и даже не без изысканности подстриженной каштановой бородкой. Очень уверенный в себе. И совершенно невозмутимый. Впрочем, он же не был ни заключенным, ни охранником, он не проводил здесь основную часть жизни. Основную часть жизни он проводил не здесь.
От него тонко, едва уловимо пахло приличным лосьоном.
— Тело до сих пор не найдено, — весьма академично и, как показалось Скалли, слегка любуясь собой, рассказывал врач. — Это, конечно, сильно затрудняет установление причин смерти.
Его самообладание не показалось Скалли достойным уважения; оно напоминало скорее полное окостенение чувств. Сама она была на грани шока. Шедший рядом с нею Молдер выглядел, пожалуй, не лучше директора тюрьмы Сэма Бакли, державшегося сначала на шаг позади, а потом вообще покинувшего их по своим делам (вероятно, особенно неотложным в сложившейся обстановке).
— Но у вас есть какие-то соображения после предварительного осмотра?
— Да. Разумеется.
— И что же это за соображения?
Врач изящным движением тронул прозрачный пластиковый пакет, в который была запечатана голова. Черты лица как-то оплыли, размазались. Скалли с трудом узнала бы человека, который был так любезен с нею вчера. «Не годится женщине одной бродить в таких местах»…
А мужчине?
Никому не годится.
— Голова была отделена от туловища точно по линии под нижней челюстью несколькими ударами мастерком, — сообщил врач. — Однако к этому моменту потерпевший был уже мертв. Скорее всего, он был задушен. Может быть, утонул. Но это менее вероятно — где бы ему, собственно, тонуть? Удары были очень сильные, рубящие. Как топором. Но иных черепных травм я не обнаружил. Хотите, я открою пакет?
— Нет, я вполне полагаюсь на ваши слова, доктор, — с трудом выговорила Скалли.