Ты пожалеешь (СИ)

Я улыбаюсь, настроение вмиг возносится до небес.
— Нет, что ты! Не надо мордобоя. Просто тут очень скучно. Все такие тщеславные, фальшивые и тупые! — Я икаю и вворачиваю пару крепких эпитетов. — А я пришла сюда, чтобы веселиться!
Пульс грохочет в ушах, я смотрю на Харма, и в его потемневших глазах вспыхивает дьявольский огонек.
— Ну так пошли! — Он достает из кармана маленький сверток, выдавливает на ладонь розоватую таблетку и закидывает ее в рот. — Повеселимся так, что чертям станет тошно.
Его рука ложится на мою талию, в обнимку мы возвращаемся в адское нутро клуба. Я пьяна и готова идти за ним хоть на край света и ничуть не удивляюсь, когда он, расталкивая танцующих, направляется к столикам, притаившимся вдоль стен.
Быстрая композиция меняется на регги, толпа вокруг разделяется на парочки.
Харм смахивает с крайнего столика табличку «Зарезервировано», ловко запрыгивает на него, тянет меня за руку:
— Давай же! — И помогает взобраться на ограниченное пространство столешницы. В ужасе оглядываюсь — к нам бежит разъяренный охранник.
— Нас сейчас вышвырнут! — кричу я, но Харм ухмыляется, хватает меня за руки, притягивает к себе и крепко-крепко обнимает. В венах вскипает адреналин, ритм регги вступает в резонанс с ударами сердца, я задыхаюсь от восторга и ужаса.
Охранник просит нас покинуть помещение, Харм шарит в кармане джинсов и сует ему смятые оранжевые купюры — одну, вторую, третью… Сумма, непозволительная для бедного сироты, зато охранник тут же становится лояльным.
Происходящее порождает тысячу вопросов, но я ни о чем не спрашиваю — прижимаюсь к Харму, чувствую тяжесть рук на талии и двигаюсь в такт песне, следуя за его движениями.
Уют и покой. Свобода и юность. Космос и вечность. И безграничное счастье. Я вцепилась в них изо всех сил и крепко держу.
Медляк заканчивается, мы слезаем со столика, но не разжимаем объятий — стоим посреди хаоса и диких плясок и молча пялимся друг на друга.
Через месяц я не вспомню о шикарных подарках Артема, но этот момент буду помнить всю жизнь. Я уверена.
Харм наклоняется, проводит губами по моей шее и вдруг присасывается к коже чуть ниже мочки.
Мне смешно, приятно и щекотно, сознание мутнеет от его близости и умопомрачительного парфюма. Пол под подошвами вибрирует от басов, а грудь Харма под черной футболкой — от стука сердца и смеха.
Шея нестерпимо зудит, я тоже хохочу как больная. Вынуждаю Харма оторваться от увлекательного занятия и вижу, что в его глазах стоят слезы. Он абсолютно счастлив.
Или упорот в хлам.
— Когда я вижу тебя… Я просто… охреневаю от себя, — сообщает он, растягивая слова. — Извини меня за тот идиотский розыгрыш. Приходи, я перекрою ту надпись чем-то более пристойным.
— Хорошо! — Я могу лишь беспомощно всхлипывать. — И ты извини меня. Я вовсе не считаю тебя недостойным. С моей стороны это было некрасиво…
Не знаю, сколько продолжается наша игра в гляделки — музыка слилась в монотонный гул, а сполохи света — в неоновый фон. На это лицо я могла бы смотреть часами — как только Харм убрал шипы, он стал по-настоящему прекрасным.
Но на мое плечо ложится тяжелая рука, и голос Артема рушит все волшебство:
— Малая, какие-то проблемы?
Я просыпаюсь. Часто моргаю и с разбегу ныряю в безрадостную реальность — клуб сотрясает новый хит, официанты сервируют пустой столик, а на холеном лице Артема играют желваки.
Резко отстраняюсь, сбрасываю и возвращаю Харму толстовку, тот забирает ее и до побеления костяшек сжимает кулаки.
— Нет, никаких проблем. Это — Харм. Мой… знакомый, — лепечу я.
Артем сражает меня тяжелым взглядом и цедит сквозь зубы:
— А ты, значит, с каждым знакомым ведешь себя как шалава?
Мой парень пьян, к тому же застал меня в объятиях другого — он имеет право на гнев. Но обида отчего-то бьет под дых и больно царапает сердце.
Черная толстовка падает к моим ногам, Харм молниеносно замахивается и одним точным ударом отправляет Артема в нокдаун. Тот отлетает к стене, трясет головой, с трудом поднимается и потирает ушибленную скулу. Охранники срываются с места, но он останавливает их взмахом руки и обращается к Харму:
 
— Ты труп. Ты не знаешь, с кем связался. — Я читаю по губам и подавляю приступ тошноты, но Харм нагло усмехается:
— Ты реально думаешь, что я тебя боюсь???
Он забирает с пола толстовку, подмигивает мне, расслабленно проходит мимо зевак и скрывается в дверях.
Только теперь до меня доходит, какую кашу я заварила, и алкоголь мгновенно выветривается из глупой головы.
Щелчок пальцев — и неугодный Артему человек перестает существовать. Влияния и власти у него предостаточно.
— Как ты? — Я подскакиваю к своему жениху, судорожно глажу его плечи, отряхиваю рукава, осматриваю опухшую щеку, но он отталкивает меня, достает телефон и, покачиваясь, шагает к выходу.
Нагоняю его уже на улице и принимаюсь умолять:
— Артем, пожалуйста, ну не надо. Прости меня, я перебрала… Он малолетка, школьник, он сам не понимает, что делает. Зачем связываться с ним и беспокоить серьезных людей? Посмотри на него. Он мне не нужен!
Я визжу, и Артем рявкает:
— Все, понял! Ладно!
Экран телефона в его ладони гаснет, и я с облегчением выдыхаю.
Ветер шумит в кронах тополей, изморось превращается в дождь. От стены отделяется тень, оранжевый огонек описывает дугу и с шипением умирает в луже. Харм прожигает меня полным ненависти взглядом, прищуривается, набрасывает на башку капюшон и скрывается во мраке подворотни.
Опускаю голову на плечо Артема и позволяю ему увести меня обратно в духоту и смертельную скуку ВИП-зала.
  
Глава 14
 
Удушье — именно его я ощущаю. Приступы клаустрофобии, панику и желание вырваться из клетки и сбежать.
Весть об инциденте в клубе быстро долетела до Лондона, и на следующее утро Женя устроил мне форменный разнос:
— Ты что там творишь? Темыч сам не свой! Ваши загулы с Катюхой он терпит, но вот танцы на столе непонятно с кем — не перебор ли? — возмущался он, и я в сердцах выложила брату то, о чем предпочитала помалкивать:
— Он тоже не святой! Я своими глазами видела, как он обжимался с размалеванной эскортницей!..
Я ждала сочувствия, но Женя заорал так, что чуть не выронил смартфон:
— Включи голову, Ника! Случись что — помочь нам сможет только его семья. А ты — дочка своего отца. Никогда не забывай об этом. Ты даже не представляешь, сколько людей хотят воспользоваться твоим положением и твоей доверчивостью!
В гневе брат был страшен, но его внушения возымели обратный эффект.
Я поняла, что для близких являюсь кем-то вроде породистой суки, предназначенной лишь для рождения чистокровных щенков. В последнее время я живу по инерции — развлекаюсь, горюю о маме, ем, плачу, сплю. Мое главное достоинство — умение помалкивать и не доставлять проблем. Но я не хочу для себя такой участи. Дорогих подарков и неискренних дежурных улыбок для отношений мне мало.
Потому что теперь я знаю, как должно быть. Знаю, что такое настоящие чувства.
Я скучала и каждый вечер рвалась в центр города, хотела найти Харма и объяснить, что мои глаза не врали, а слова, сказанные Артему, были вынужденными… Но Артем ежедневно заваливался в гости с пакетами ресторанной еды, и мы пялились в экран домашнего кинотеатра до тех пор, пока папа не возвращался с работы.
Артем неодобрительно косился на засос на шее, игнорировал вопросы и пожелания, зато охотно общался с моим отцом. Всем своим видом он показывал, что разочарован. Что ж, на одной симпатии далеко не уедешь… Дорогие рестораны мы посещать перестали.
Так закончилось очередное бесполезное лето, наступил первый учебный день.
Надеваю мешковатый пиджак, голубые джинсы и туфли на плоской подошве — выгляжу просто и неброско, и никто, кроме посвященных, ни за что не догадается, что эти простенькие вещи стоили две сотни тысяч.