Книжный на левом берегу Сены

В своих мемуарах Сильвия не заостряет внимания на этих печальных эпизодах, я тоже постаралась не выставлять ее в том свете, в каком она сама не желала бы предстать. Вместо того я попыталась раскрыть ее жизнь в таком ключе, чтобы показать, почему она, достигнув зрелых лет, могла сберечь свет счастливых времен.
Именно книга воспоминаний Сильвии познакомила меня с ней еще в годы моей учебы в колледже. Моей специальностью был английский язык, и особенно меня завораживали 1920-е, так что, когда мне повезло найти зачитанный экземпляр ее мемуаров в бесплатной корзине перед книжным магазином на Телеграф-авеню в Беркли, Калифорния, я немедленно принялась за чтение и влюбилась в эту книгу. Сама удивляюсь, что мне потребовалось прожить четверть века и написать два исторических романа, прежде чем я сообразила, что жизнь Сильвии Бич заслуживает художественного отображения!
«Шекспир и компания» за авторством Сильвии — тоненькая книжечка, особенно если знать, какую потрясающую, богатую на события и встречи жизнь прожила ее автор. И как часто подчеркивает Фитч, многие эпизоды, включенные Сильвией в черновой вариант мемуаров, она впоследствии выбросила или переиначила для читающей публики, которая — это-то она прекрасно понимала! — проявит особенно жадный интерес к жизни выдающихся писателей, предстающих здесь персонажами. В каждом случае Сильвия предпочла выказать уважение и симпатии к своим друзьям и коллегам — но тот факт, что она сама в автобиографии переиначила отдельные эпизоды своей жизни, дал мне определенную свободу. Я восприняла это как разрешение поступить так же.
Авторов исторических романов, особенно романов биографических, к которым относится и моя книга, постоянно спрашивают, что правдиво в их произведениях, а что вымысел. Каждый писатель по-своему отвечает на этот вопрос, а авторские примечания и есть священный уголок, где автор может признаться, когда и в чем он отклонился от исторической истины. Лично меня такой подход немного не устраивает, поскольку мне совсем не хочется отягощать свой маленький непринужденный этюд многочисленными mea culpa.
Однако, как я считаю, читатели заслуживают некоторых ответов. На сей раз я решила указать, что в моем романе соответствует истине, а все остальное с легкой душой объявить играми своей фантазии — что, я надеюсь, сэкономит всем нам много времени, душевных сил и чернил.
Итак. Что из описанного истинно?
Полагаю, одна из реалий той поры немало удивит многих читателей — как удивила меня, когда я изучала материалы! — а именно, что выведенные в романе персонажи, ничуть не скрываясь, жили в гомосексуальных союзах. В годы после Первой мировой войны картина социальной жизни отличалась небывалой многосложностью, что я постаралась обыграть. С одной стороны, консерватизм считался нормой: в Америке Сухой закон запрещал употребление спиртного, антииммигрантские настроения достигли невиданного за всю историю страны накала, с принятием законов Комстока и Закона о шпионаже цензура приняла совсем свирепые формы, что показал пример «Улисса». Консерватизм в равной мере сказывался на жизни людей как традиционной, так и нетрадиционной ориентации. С другой стороны, меня очень порадовало узнать, что в те времена царила удивительная свобода, а в городах вроде Нью-Йорка и Чикаго процветали подпольные бары и кабаре для геев. Алкоголь находился под таким же запретом, как однополая любовь, однако люди искусства и интеллектуалы того времени не считали зазорным ни то ни другое. Консервативные и либеральные взгляды, как ни парадоксально, часто уживались в одном человеке, например в персонаже реально существовавшего поверенного Джона Куинна. Во французской столице свободу общественной жизни подкрепляла законодательно установленная терпимость, поскольку со времен Французской революции нетрадиционные отношения не считались уголовно наказуемыми, благодаря чему Париж более столетия служил надежным прибежищем для однополых любовников.
Вдобавок мое исследование вскрыло один весьма существенный и любопытный факт: прятаться и скрывать ориентацию в том смысле, какой мы вкладываем в это сейчас, они начали совсем недавно. По большому счету, как подчеркивает один из виднейших исследователей истории ЛГБТ+ сообщества Джордж Чонси в своей колонке в «Нью-Йорк Таймс», написанной по случаю выхода в свет его влиятельного труда «Однополый Нью-Йорк» (Gay New York), «систематические притеснения гей-сообщества [в поздние годы ХХ века] не являлись следствием какой-либо застарелой бесповоротной общественной неприязни и не свидетельствовали о пассивности и молчаливом принятии геями такого положения вещей. Саму концепцию того, что нужно прятаться и скрываться, создали противники гомосексуализма как раз в ответ на открытость и откровенность геев и лесбиянок начала 1920-х». Хотя Сильвия — равно как Адриенна, Маргарет, Джейн, Гертруда и Элис — возможно, не «выставляли чувства напоказ» так, как мы это понимаем в XXI веке, они считали свою идентичность и свой образ жизни вещами само собой разумеющимися, чего слишком часто не могут позволить себе современные представители ЛГБТ+ сообщества, как ни странно и ни трагично.
 
Исторические даты в романе указаны с той точностью, какую только могли обеспечить мои знания и изыскания, — это касается открытия и закрытия лавки, войны, годов издания всех упомянутых книг, судебных процессов, кончин друзей и родных, равно как и поездок Сильвии.
Кроме того, указаны реальные даты событий, связанных с изданием романа «Улисс». Таким образом, второго февраля 2022 года отмечается столетие со дня выхода в свет самого первого издания произведения Джойса, которое, как Сильвия верно предвидела, изменило вектор литературы ХХ века. Десятью годами позже она отказалась от своих прав на публикацию, чтобы издательство «Рэндом хаус» смогло бросить свои значительные ресурсы на судебную борьбу за отмену цензурного запрета на роман, что в конечном счете принесло ей истинное удовлетворение, ибо чего она истинно желала, так это всего, что было в лучших интересах романа и его автора. Я постаралась представить себе американские горки сменявшихся чувств Сильвии: гордости, радости и гнева — в ее личных и профессиональных отношениях с Джойсом, тесно связанных с ее ролью его издателя.
За исключением Мишеля и Жюли все остальные персонажи, а также их вторые половинки реальны, чему вы легко найдете подтверждение в интернете. Реальную почву имеют под собой и взаимоотношения, связывающие их всех. Один второстепенный, но важный герой носит вымышленно-собирательный характер — это Патрик Келли, Пэдди, и он воплощает в себе многочисленных помощников Джойса, одним из которых был реальный человек по имени Патрик Колум. Его Джойс действительно отряжал к Сильвии с уговорами отказаться от прав на издание «Улисса».
Если не брать основных исторических дат, я не сверялась специально с дневниками или письмами персонажей для уточнения, действительно ли они находились в Париже в описываемые мной дни. Для меня было достаточно, что они в тот год его посещали. Точно так же я не сверялась с синоптическими сводками для уточнения, какая погода стояла в тот или иной день. Если мне по сюжету требовался дождь, он в тот день у меня и шел. (Хотя весной 1935 года ливни действительно затопили Париж!) Местами ради драматического накала событий я слегка сдвигала даты — например, в реальности Джон Куинн дважды посещал французскую столицу: один раз когда лавка еще была на улице Дюпюитрена, а второй — когда уже переехала на улицу Одеон, — у меня же по сюжету он зашел в лавку только единожды, летом, во время переезда, и мог увидеть оба помещения, что было важно для описываемых событий. Кроме того, в действительности он отослал Сильвии фотографические изображения страниц своего черновика «Цирцеи», но не без описанных мной перепалок. По моей авторской воле Джойс в 1931 году отсутствовал в Париже чуть дольше реальных пяти месяцев, которые ему потребовались, чтобы официально оформить брак с Норой в Лондоне. А поскольку поклонники Хемингуэя не преминут посрамить меня за неточность, сразу признаюсь, что у меня он появляется на сцене в 1921 году шестью месяцами раньше, чем было на самом деле.