Книжный на левом берегу Сены

Джойс нахмурился.
— Вас, как я вижу, не заинтересовала моя идея, хотя она-то и могла бы решить наши проблемы.
— Не то чтобы она меня не заинтересовала, просто я вижу, что это создаст нам не меньше проблем, чем поможет решить. — И заодно пустит под откос всю мою жизнь.
Он недовольно пожал плечами, всем своим видом показывая: не согласен.
— Мы найдем способ обуздать Рота, — убежденно сказала Сильвия. Пускай она пока не знала как, но своего все равно добьется. Обязана. Не она ли контрабандой переправила сотни экземпляров запрещенного «Улисса» и разослала их по всему миру? Не убоявшись ни законов Комстока, ни происков Джона Самнера, ни Почтовой службы? Какой-то Сэмюэл Рот и подавно не остановит ее.
Но Джойс упорно молчал, и мучивший Сильвию вопрос сам собой сорвался с ее губ:
— Мистер Джойс, это правда, что Рот опубликовал часть вашего «Неоконченного труда»?
Он вскинул голову так изумленно, что у Сильвии перехватило дыхание.
Однако быстро оправился и, махнув вялой рукой, сказал:
— Так, главу-другую. Он-то рассчитывал на большее, но я смекнул, какой он прохиндей.
— Видите ли, мне и в голову бы не пришло упрекать вас, если бы вы с ним переписывались. В особенности если бы он предлагал вам солидную сумму. — Сильвия благородно оставляла ему шанс проявить честность по отношению к ней.
— Мой издатель — вы, мисс Бич, — твердо заявил Джойс. Вот и весь разговор.
Сильвии хотелось бы чувствовать себя более уверенной в этом.
 Глава 19 
 
— Что ни говори, а Антейл — тот же Джойс, только от музыки, — пафосно заявила Маргарет Андерсон в «Монокле», баре, полюбившемся им с Джейн особенно тем, что Джейн, как и большинство его посетительниц, предпочитала костюм-тройку. Зато немало других дам, среди которых была и Маргарет, щеголяли в боа из перьев и надевали на голову расшитые бисером бандо. Сильвия ради новых подруг сделала над собой усилие и нарядилась в черное платье и алые лодочки своей сестры, а Адриенна выбрала старый отцовский костюм, сидевший на ней удивительно ладно.
Несколькими часами ранее они были свидетельницами зрительского бунта, вспыхнувшего в Театре Елисейских полей на премьере «Механического балета» Джорджа Антейла. Когда шестнадцать пианол заковыляли по поверхностям своих валов, на которых, как в азбуке Брайля, выступами обозначались нужные ноты, а оркестр завел свою партию, оглашая зал спорадическими нестройными звуками, парижане и экспатрианты, относившие себя к числу ценителей музыки, вскочили со своих мест, чтобы освистать произведение и забросать сцену гнилыми фруктами, чем подвигли другую часть зала тоже вскочить, но с одобрительными возгласами. Гвалт стремительно нарастал, и страсти разбушевались не хуже, чем на боксерских матчах, куда Сильвию и Адриенну водил Эрнест.
— Что правда, то правда, — согласилась Джейн, откидываясь в плетеном кресле и затягиваясь тоненькой сигаркой. — Оба готовы ради искусства всех доконать.
— Но, дорогая, дело в чем-то большем, чем просто восприятие, — восторженно откликнулась Маргарет. — Дело в музыкальности. Не знаю, известно ли вам, — обратилась она к Сильвии с Адриенной, точно собиралась посвятить их в важный государственный секрет, — но я начинала с музыки. Да-да, и симфонии я слушала задолго до того, как пристрастилась к чтению. Особый дар Джойса заключается в том, что он заставляет свое произведение звучать у меня в ушах — вот чем он в первую очередь влюбил меня в свои работы. Не так ли, Джейн? Не я ли твердила, что именно музыкальность Джойса делает его творчество непреходящим?
— Так и было, — глубокомысленно кивнула Джейн. — Хотя, несомненно, как всегда говорила я, здесь упущен тот факт, что большинство его читателей откликаются на его стиль, на то, как текст смотрится на странице. И на его пакости. А временами на его убийственно занудный реализм. И на эту манеру выставлять напоказ все, какие только таятся в закоулках нашего разума, темные низменные секреты.
 
— И все они составляют части его симфонии!
Джейн выдула на Маргарет облачко ароматного дыма и улыбнулась ей с обожанием. У Сильвии создалось впечатление, что они с Адриенной наблюдают одну из привычных сценок, какие разыгрывает между собой эта пара.
— Не вижу причин, почему его творчество не может быть и тем и другим: и музыкой, и литературой, — высказалась она.
— Ох, Сильвия, — рассмеялась Маргарет и одним махом прикончила последний бокал Кот-дю-Рон[128], — что за занудство!
Адриенна, которой всегда быстро надоедали любые касающиеся Джойса разговоры, решила сменить тему.
— Так просветите же нас поскорее, Маргарет, что представляет собой произведение Антейла с музыкальной точки зрения. Я не могу похвастаться глубокими знаниями в этой сфере, как вы. Музыка доставляет мне удовольствие, но я никогда специально ей не обучалась.
— Вот-вот! Знаниями не могут похвастаться и обыватели, которые забрасывали сцену отборными персиками! Лучше бы они приберегли их для пирога. Пирог бы восстановил порядок в их жизни. Или скорее tarte[129], я полагаю. Неважно. Как вы, несомненно, слышали, и как слышали все другие, музыка Джорджа просто говорит нам о том, что гармонии пришел конец. Что прекрасная музыка, которая внушает нам иллюзию, будто жизнь исполнена смысла и порядка, — не что иное, как ложь.
— Такого рода доводов я уже наслушалась, — раздраженно сказала Адриенна. — Мы только их и слышим, когда заходит речь о новой литературе и новой музыке, как мы поколение назад наслушались подобного о живописи. Разве может одно-единственное музыкальное произведение перечеркнуть веками создававшуюся красоту? Пятую симфонию Бетховена? Фортепианные концерты Шопена? Фуги Баха? Новое искусство не отрицает всего, что существовало до него! Нет. Оно просвет, открытая калитка, показывающая тропинку тому, что придет следом за ним.
— Восхитительно! — воскликнула Маргарет, затянувшись сигаретой в элегантном костяном мундштуке. — Адриенна, вы должны написать что-нибудь для «Литтл ревью».
— Peut être[130], — уклончиво ответила Адриенна, и Сильвию позабавило — впрочем, как всегда — нечто особенное, что ощущалось в ее подруге, в том, как она умела привлечь к себе внимание и тут же от него отмахнуться, будто ей нет нужды цепляться за него, ведь его и так всегда было предостаточно.
Воодушевление по поводу выставки Уитмена и премьеры «Механического балета» постепенно спало, и казалось, что остаток 1926 года поглотит юридическая битва Сильвии с Сэмюэлом Ротом. Она изучила столько всего об авторском праве и пиратстве в издательском деле — больше, чем ей самой казалось возможным. Каждая подробность изводила ее своим занудством, и Сильвия даже злейшему врагу бы не пожелала блуждать в этом дремучем лесу.
Каждый божий день, начитавшись документов, как назло набранных таким плотным шрифтом, что буквы и строчки почти сливались, бедная Сильвия валилась без сил на кушетку в их с Адриенной квартире, порой даже надеясь на один из своих обычных приступов мигрени, который послужил бы уважительной причиной назавтра избавить ее от юридических дебрей. Но если мигрень в самом деле приходила, Сильвии становилось совсем худо и каждая клеточка ее тела сожалела о том глупом опрометчивом желании. И еще она замечала, что в последнее время головные боли участились. Она не знала, виной тому чтение сложных юридических текстов, нескончаемые уточнения в переписке с адвокатами в Париже и Нью-Йорке или общий стресс, в который вогнала ее эта баталия.
Как будто ей было мало бед, Джойс снова завел шарманку о нью-йоркской лавке. Он талдычил о ней не переставая, призывал Сильвию хотя бы попробовать найти доступное по цене помещение, и наконец у нее лопнуло терпение.