Книжный на левом берегу Сены
Сильвия улыбнулась и лукаво изогнула левую бровь, что означало: готова расцеловать тебя прямо сейчас. Но увы, в лавке толклись посетители, и все сплошь им незнакомые.
Они договорились, когда пойдут смотреть новое помещение, и Адриенна отбыла, а Сильвия села составлять ответ Джону Куинну, ибо при всем ее нежелании удостаивать его такой любезностью, ей в самом деле требовались недостающие страницы рукописи — и притом срочно.
Уважаемый мистер Куинн!
Я понимаю Ваши сомнения относительно отправки столь ценного груза за океан по почте и страшно сожалею, что не вижу иного выхода, кроме как настаивать на этом — но Вы могли бы стать спасителем «Улисса»! У меня есть и другое предложение: моя мать живет совсем рядом с Нью-Йорком. Возможно ли, чтобы она приехала и прямо у Вас сняла копии с черновиков?
С признательностью и извинениями,
Сильвия
Бросив письмо в почтовый ящик, Сильвия задержала дыхание, очень надеясь, что и адвокат, и ее мать согласятся на это предложение.
Чем больше летняя жара прогревала воздух, тем сильнее тревожилась Сильвия по поводу переезда на улицу Одеон. Конечно, она не могла дождаться, когда окажется через дорогу от Адриенны, но, ради всего святого, как ей управиться одновременно и с переездом, и с лавкой, и с огромной массой авторских правок Джойса, каждый следующий лист которых грозил переполнить чашу терпения Мориса Дарантьера? Вдруг он вообще откажется печатать роман? Хотя от заинтересованных читателей регулярно поступали подписки и предоплаты, Сильвии постоянно не хватало денег на все, связанное с «Улиссом», в особенности из-за того, что каждая следующая порция правок удорожала печатные работы. В довершение всех бед у Джойса день ото дня все сильнее портилось зрение, и Сильвия опасалась, что сроки публикации придется снова переносить, как ни рвался он поспеть ко дню своего рождения в феврале.
Одним солнечным душным июньским утром в лавку влетели Джорджо и Лючия Джойс, потные и запыхавшиеся, — они явно бежали весь путь от тенистого уголка возле улицы Кардинала Лемуана, где была квартира Валери Ларбо, которую писатель сдавал семейству Джойса, пока проводил летние месяцы на морском побережье.
Не успев отдышаться, дети возбужденно загомонили, наперебой объясняя свое внезапное вторжение в лавку, но Сильвия не могла их понять.
— Пойдемте-ка, — она увлекла их в заднюю комнатку, чтобы их вопли не распугали бродивших среди стеллажей посетителей, которым было невдомек, что это отпрыски великого писателя, притом, возможно, именно того, чьи произведения они как раз сейчас искали на полках.
— Так, Лючия, говори ты первая, — велела Сильвия, сложив руки на бедрах и показывая всем видом, что готова внимательно слушать.
— У папы ужасно болят глаза, мисс Бич. Мама всю ночь не отходила от него, — выпалила девочка, после каждой фразы хватая ртом воздух.
— Папа говорит, что если кто и сумеет ему помочь, так это только мисс Бич, — прибавил Джорджо.
— Удивительно, почему не мистер Паунд.
— Ой, у них с мистером Паундом вышел скандал, — со всей серьезностью промолвила Лючия.
Сильвия подозревала, что их размолвка продлится недолго. По ее наблюдениям, эти двое, точно неуступчивые братья, без конца ссорились и препирались, но в конце концов находили в себе силы отложить разногласия, вспоминая, что они одной крови — правда, в данном случае не родственной, а литературной.
— Мама тоже считает, что мистер Паунд не заботится о папиных интересах, — снова добавил Джорджо.
Кто бы сомневался.
— Я придумала, как мы поступим. — Сильвия щелкнула пальцами. — Бегите домой и скажите родителям, что я скоро буду.
Дети с явным облегчением выдохнули, и она отослала их назад, вручив каждому по печенью «мадлен», хотя и заподозрила, что Джорджо предпочел бы сигаретку.
Теперь следовало решить, как на несколько часов оставить лавку. Она действительно одно время подумывала взять помощницу, как и говорила сестре, а случаи вроде сегодняшнего возвращали этот вопрос в разряд первостепенных. На днях заходила симпатичная молодая гречанка по имени Мюсрин Мосхос, которая сообщила, что ищет работу и будет рада трудиться среди книг и писателей, и показалась Сильвии весьма прилежной. Но она не могла позволить себе такую роскошь и потому тянула с поисками. Но и не взять помощницу тоже не могла. В особенности в свете грядущего переезда. Да и Джойс, она была уверена, воспримет национальность Мюсрин как добрый знак, ниспосланный свыше как раз в момент, когда Сильвия подыскивает для обложки «Улисса» синюю типографскую краску точно такого оттенка, как на греческом флаге.
Самой ей показалось, что все складывается как нельзя удачнее, когда она позвонила Мюсрин с просьбой приглядеть за лавкой на несколько часов, что она будет отсутствовать, и девушка уже через десять минут появилась на пороге.
— Большое тебе спасибо, что выручаешь, — сказала ей Сильвия, вкратце объяснив, как работает библиотечная секция и как пробивать чеки за покупки. — А если кому-нибудь понадобится что-то еще, записывай имена, адреса и телефоны, у кого они есть, и говори, что я сама с ними вскоре свяжусь. Или извиняйся и проси зайти завтра.
— Это вам спасибо за шанс, — ответила девчушка, тряхнув каштановыми волосами, и в ее голосе звучало столько пылкости и уверенности, что Сильвия покидала лавку с жаром благодарности в груди, но, впрочем, и с холодком тревоги в желудке. До сих пор она ни разу не оставляла «Шекспира и компанию» на кого-нибудь, кроме Адриенны, и ей подумалось, что так должна чувствовать себя мать, впервые вверяющая младенца попечению новой няньки.
На ее счастье, окулист доктор Луи Борш был на месте и очень быстро согласился принять ее. Она побывала у него несколько месяцев назад, когда у нее воспалился носо-слёзный проток и ей пришлось искать ближайшую к ним клинику для студентов и других пациентов с таким же тощим карманом, и доктор прописал ей капли, которые одним махом излечили ее. Еще тогда его таланты навели ее на мысль, что он может быть полезен Джойсу с его затуманенным зрением, и она записала имя и адрес кабинета доктора на улице де ля Пэ.
Тем более любопытным и лестным для Сильвии стало то, что доктор Борш тоже узнал ее.
— Еще бы мне не запомнить предприимчивую американку с книжной лавкой, — отозвался он, когда Сильвия вновь представилась. — Жаль, все никак не выдается случай посетить ваше заведение.
— Я к вашим услугам в любое время, когда вам будет угодно заглянуть к нам, — поспешила заверить его Сильвия. — Но сегодня у вас есть возможность помочь одному моему прославленному клиенту. Это Джеймс Джойс, он ирландский писатель и уже пользуется широким признанием.
— Да, я знаю его «Дублинцев», — кивнул доктор.
— Очень рада слышать. Что ж… видите ли, ему причиняют ужасные страдания боли в глазах, он даже писать не может. А сейчас все стало настолько худо, что его дети прибежали ко мне в лавку и позвали на помощь.
— Он наблюдается у кого-нибудь?
— В Европе он лечился у нескольких докторов, и, кажется, один из них сейчас в Париже, но полагаю, есть причина, почему послали не за ним, а за мной.
— К сожалению, я не посещаю на дому пациентов, которые у меня не лечатся. Но если вы приведете его сюда, я тотчас же его осмотрю.
И Сильвия поспешила на улицу Кардинала Лемуана. Взобравшись по узкой деревянной лестнице, она застала полумрак в квартирке Ларбо, обычно такой светлой и полной воздуха; несмотря на распахнутые окна, в ней висел тяжелый дух кислятины и телесных испарений, перебиваемых запахами антисептиков.
Сильвия застала миссис Джойс с покрасневшими щеками у постели мужа, меняющей ему влажный компресс на глазах. Заметив ее в дверях, миссис Джойс ни жестом не отреагировала, но произнесла дрожащим голосом, и ее ирландский акцент усиливал драматичность сцены:
