Прежде чем ты изменишься (СИ)

Он молча наблюдал за тем, как слаженно Ева с Серёжей работали вместе, а потом понял, что ему спокойно просто находиться здесь, рядом с ними. Они хорошие. Костя будет по ним скучать.
— Где Вадим? — вырвалось у Кости.
— Он уехал к родителям, — послышался голос Евы.
— Что-то случилось? — встревоженно спросил Костя.
— Его отец… снова попал в больницу, — объяснила Ева, — и… когда ему сообщили об этом, он улетел домой ближайшим рейсом.
Костя почувствовал себя настоящим мудаком. Он сходит с ума от ревности, от своих мелочных обид, в то время как Вадиму сейчас, наверное, очень тяжело.
— Я должен позвонить ему, — пробормотал Костя, вскакивая с табурета.
Костя распахнул дверь и увидел Лютина, челюсти непроизвольно стиснулись сильнее. Новоявленный гость не смог удержаться и сморщил свой идеальный нос, когда понял, кто именно открыл ему.
«Ты всё ещё здесь?!» — будто бы надменно говорил его взгляд, но вслух он произнёс безукоризненное:
— Мне нужен Вадим.
«Мне он тоже нужен, мудак!» — хотелось заорать Косте. Но всё, что он мог, так это с нарастающим раздражением проследить взглядом за проходящей мимо него фигурой Лютина в чёрном пальто. Тот брезгливо посторонился Кости, а затем небрежным жестом поправил свои белокурые волосы.
— Его нет, — сквозь зубы сказал Костя.
Лютин, как будто не слыша его, бесцеремонно прошёл дальше по коридору, заглянул в гостиную, затем в комнату Вадима. А потом, совершенно не обращая внимания на Костю, прошёл в кухню и, усевшись на табурет, достал смартфон и принялся рыться в нём. Костя, сложив руки на груди, неотрывно следил за всеми этими передвижениями, затем, кипя от клокотавшей внутри злости, проговорил:
— Я думаю, тебе лучше уйти!
Лютин посмотрел на него так, как будто Костя был надоедливым мерзким насекомым, решившим вдруг заговорить, а потом вновь уткнулся в смартфон и чётко проговорил:
— А я так не думаю.
— Чего ты добиваешься? Чтобы я вышвырнул тебя отсюда за шкирку? — не сдержался Костя.
— А не много ли ты себе позволяешь, чучело? Разве у тебя есть какое-то право вышвыривать из этой квартиры кого бы то ни было? — Лютин кинул на него насмешливый взгляд и продолжил, — на твоём месте любой самый законченный болван бы уже понял, что он здесь лишний и убрался бы подальше. А до тебя всё никак не доходит…
— Кто должен убраться отсюда, так это ты! — с едва сдерживаемым гневом проговорил Костя.
Лютин посмотрел прямо на него, и на лице расцвела самая сладкая его улыбочка:
— Это ты так решил? Кажется, мнение шавки здесь никто спрашивал. Да и Вадим был бы с тобой не согласен, — Лютин хохотнул, поправив свои волосы, и сказал, — знаешь, он не очень-то хотел, чтобы я куда-то уходил, когда мы целовались здесь в прошлый раз. Ох, он определённо не хотел меня никуда отпускать, так прижимал к этому холодильнику…
Костя понял, что мозг отказывается мыслить разумно, а ярость захлестнула его оглушительной волной.
«Целовались. Целовались, целовались. Прижимал» — долбится у него в мозгу болезненным набатом.
Он сжал челюсти, и, стиснув пальцы в кулаки, стремительно двинулся в сторону сидящего на табурете Лютина.
— Ну, ты и мразь! — прошипел Костя.
Его кулак лишь слегка успел пройти по касательной мимо его скулы, как тот, соскочив с места, в панике выставил руки вперёд ладонями и заорал:
— Ты долбанный псих!!! Не думаю, что Ева скажет тебе спасибо за то, что ты убьёшь меня в её собственной кухне.
— Что здесь происходит? — в дверном проёме показалось румяное от мороза лицо Евы. Она встревоженно оглядывала обоих парней.
— Ева, убери от меня этого бешеного пса! — воскликнул Лютин, в голосе до сих пор слышались нотки паники.
«Ненавижу! Ненавижу!» — это единственная мысль, которая отчётливо билась в сознании Кости красным флагом. Казалось, он весь был наполнен яростью и ненавистью, они словно бы ждали, что им дадут выход. Костя вновь двинулся на него, сжав кулаки, но прохладная рука цепко впилась в его запястье. Уже потом Костя понял, что Ева решительно преградила ему путь.
 
— Костя, пойдём со мной, — твёрдо произнесла она, глядя ему прямо в глаза.
Её спокойный голос слегка развеял туман ярости, бушующий в Костиной голове, и он остановился на секунду, замер, тяжело дыша. Ева настойчиво подтолкнула его к выходу из кухни.
— Где Строгов откопал его?… он знает, что у него тяжёлая степень бешенства? — слышался из кухни приглушённый голос Лютина.
Пока Ева закрывала двери гостиной, Костя со всей силы пнул свою ни в чём неповинную спортивную сумку, лежащую возле дивана. Та отлетела к окну. Но Костя, казалось, ничего не замечал, в висках пульсировало:
«целовалисьцеловалисьцеловалисьцеловалисьцеловалисьцеловались»
Почему так чертовски больно?
Ева настойчиво усадила его на стул возле пианино и проговорила:
— Слушай, Костя, Лютин тот ещё мудак, но рукоприкладство ни к чему не приведёт. Сейчас я выпровожу его из квартиры и вернусь, а ты сиди здесь, — она направилась к дверям, затем на секунду, обернувшись, добавила, — что бы он там ни наговорил, не принимай всё за чистую монету.
Она вышла, плотно закрыв за собой дверь, а Костя остался сидеть, абсолютно ошеломлённый и раздавленный. Ярость постепенно уходила, охлаждая его чувства, и теперь Костя ясно мог почувствовать внутри что-то колючее, тяжёлое, пульсирующее. Это боль. Она разрасталась, наполняя собой каждую клеточку его тела.
«Он целовал его», — с каким-то горьким удовлетворением думал Костя.
Наверное, Вадим до сих пор что-то чувствует по отношению к своему бывшему парню. Как бы ни было больно признавать это, но Костя должен посмотреть правде в глаза. Ни к чему обманывать себя. И то, что их с Вадимом дружба сойдёт на нет — это лишь вопрос времени. Костя просто-напросто не сможет сосуществовать рядом с таким, как этот Лютин.
Он сложил руки на гладкой чёрной поверхности пианино, а затем обессиленно уронил на них голову. Спрятал своё лицо, с силой уткнувшись в мягкую ткань рукавов. Он понимал, что должен принять любой выбор Вадима. Просто… это так сложно, трудно, больно…
Невыносимо.
— Зачем ты здесь? — уставилась на него Ева, сложив руки на груди.
— Я думал, это очевидно, — Игорь поднял на неё взгляд, — я пришёл к Вадиму.
— Он уехал из города. Видимо, у тебя нет с ним связи, раз ты не знаешь, что он сейчас у родителей, — проговорила Ева, явно наслаждаясь видом задетого за живое Лютина.
Тот, естественно, пытался скрыть своё недовольство и хитро прищурился, он хотел было что-то сказать, но Ева не желала вести с ним светские беседы и сразу перешла к волнующей её теме:
— Зачем ты его ищешь?
— Тебя это вряд ли касается, — хмыкнул он.
— Я догадываюсь. И я категорически против, — сказала она, всё так же стоя над ним, сложив руки на груди.
Лютин вновь взметнул свой взгляд на неё и самодовольно усмехнулся:
— И что? Разве это может повлиять на его решение? Никогда прежде не влияло и сейчас не повлияет.
Теперь настала её очередь испытывать досаду. Как бы Ева ни отрицала, она понимала, что Лютин прав. Вадим никогда не слушал её предостережения на этот счёт. Он всегда поступал по-своему.
— Ты всерьёз собрался каждый раз приползать к Вадиму после неудачных интрижек? — с возмущением в голосе спросила она.
— Я теперь понял, что Вадим — то, что мне нужно, — твёрдо ответил Лютин.
— Но ТЫ — не то, что нужно Вадиму! — заявила Ева, качая головой.
Лютин уязвлённо сжал губы, затем недовольство сменилось напускным равнодушием:
— Это уже не тебе решать, не так ли?
Лютин вальяжно встал и, поправляя шарф, двинулся в сторону выхода, сопровождаемый раздражённым взглядом Евы.
За эти две недели, что Вадима не было, они нечасто созванивались. И каждый раз Костя был жутко напряжён во время этих разговоров. Этот постоянный страх, что вот сейчас Вадим скажет ему о переезде, не исчезал ни на минуту. Поэтому большую часть времени парень только и делал, что переводил их общение на другие темы. Костя расспрашивал друга про здоровье отца, про его самочувствие. Пока Вадим отвечал на вопрос, он рассматривал его тёмные круги под глазами, небрежно зачёсанные чёрные волосы, щетину на подбородке, слушал его родной низкий баритон и понимал, как же сильно хочется оказаться там, рядом с ним, быть его поддержкой, если понадобится.