Хайноре (СИ)
А потом в ее темную каморку вошел стражник.
— Вставай.
— Что такое? — Нора вскочила. — Куда? К начальнику?..
Тот сверкнул гнилым ртом, и по сузившимся в темноте глазам Нора поняла, что он ухмыляется.
— Ага, к начальнику. Пошли.
Он взял ее за локоть, и повел, но Нора не поспевала за широким шагом, а когда взбрыкнула, мол что ж вы со мною как с животиной, дайте сама пойду, стражник только сильнее ее прихватил. Но когда он толкнул рукой одну из дверей, и в коридор с размахну ударило смехом и громким говором, Хайноре, дочь лесника, поняла, что вовсе это не кабинет начальника Вирхи…
Стражник вошел, ведя ее за собой, пахнуло брагой, луком и дичью, и как только глаза привыкли к свету, Нора все увидела. И толпу гогочущих мужиков, и длинный деревянный стол, выставленный из двух коротких и устланный всякой снедью, и ту девицу, что плевала ей в каморке, снующую с кувшинами, и самого Вароя. Он сидел, закинув ноги на стол, без рубахи, блестел вспотевшей грудью и масленым глазом, и что-то втолковывал очень уж серьезному Шмыге, когда ее стражник остановился подле них.
— Привел.
Варой поднял свой единственный глаз и кивнул.
— Вольно.
Стражник ушел, оставляя Нору с ними. Она стояла и ждала, что одноглазый скажет хоть слово, объяснит что к чему и зачем ее сюда приволокли, сюда, а не к начальнику, к тому же ей отчего-то страшно стало, что она и спросить ничего не могла. Но Варой не стал ничего объяснять, просто сгреб к себе на колени и прижал к курчавой груди.
— О делах потом потолкуем, — сказал он Шмыге, и тот хмуро кивнул.
— А… а где начальник? — робко спросила Нора. Вдруг он где-то здесь, а она просто его не увидела, и так мужиков много, к тому же и не узнала бы она начальника среди других, ведь не видела его ни разу. Слышала от тятьки только, что он высок и плечист, и что носит хорошие одежды, что глаза умные и речь не деревенская. А здесь все то полураздеты, то в рубахах, уж больно жарко, и плечистые есть, только глаза все пьяные, ума там за брагой не разглядеть.
— Начальник? — Варой глянул на нее осоловело, снова приложился к кружке. — А, я ж тебе сказать забыл. Начальник нынче в отъезде. Решает, понимаешь ли, политические вопросы с вышестоящими. Простите, госпожа, что раньше не отчитался.
Шмыга загоготал, брызгая слюной, и ущипнул Нору за бедро.
— Ну что, командир, — кивнул он Варою. — На двоих ее приговорим?
Варой причмокнул мокрыми от браги губами и покачал головой.
— Не пойдет. Она ж брыкаться будет. Ты от такого быстро взбесишься, еще придушишь ненароком.
— Это верно, не люблю брыкастых.
— А я вот люблю, — протянул Варой и так глянул на Нору, что той мутно стало. — Боишься?
Нора кивнула. Соглашайся со всем, сказал рыжий, слушайся и не перечь.
— Хорошо. Это тоже люблю. Вы, суки вольные, даже со страху брыкаетесь. Наши местные-то уже научены, — он проводил пьяным глазом идущую мимо них рыжую девку. — Выдрессированы, как волкодавы. Молча подставляют зад, даже не кричат. А мне вот надо, чтоб покричали. Будто свежую заживо. Понимаешь?
Нора снова кивнула, вспоминая, как северянин с ней на озере расправлялся. Мужчине нужно, понимаешь? Надо так. Терпи. Все бабы терпят. И девчонка подавальщица, и подружки твои из деревни, и мать твоя терпела. Всегда так. Слабые терпят сильных. Потому что иначе не умеют. И ты потерпи. Не такое терпела.
Варой вдруг захохотал, заламывая ей руки.
— Ишь ты, уже начинаешь? Я ж тебе еще даже под юбку не лез.
И верно. Она сама и не заметила, как замахнулась на него и чуть не ударила. Как тогда с ножом на Айну, как тогда на самого Вароя и вот сейчас снова…
Он наклонился к ее лицу, больно сжимая два ее запястья одной рукой.
— Больно ты много о себе думаешь, маленькая сука. Деревенская девка, нет в тебе ничего, дура дурой. Откуда только замашки такие — не понятно. Но это ладно. Это у нас лечится.
Ах нет во мне ничего… Ах дура… Ах деревенщина… Нора оскалилась, и Варой довольно засмеялся. Черная, жгучая злоба из нутра шла, поднималась, как река в паводок, и страх в ней топ.
— Только тронь. Живой не дамся.
— Вот и хорошо.
Он пил и пьянел, проливая брагу то на себя, то на Нору, он припадал губами к ее шее и кусал больно, Хайноре вскрикивала, дергалась, а он только больнее делал, трепал ее как куклу, хватал где хотел, страшные вещи говорил ей в ухо пьяным шёпотом, а она терпела, терпела, как велел северянин. Что же там с ним сделали, как он там, муж ее невенчанный?..
Вскоре она узнала. Шмыга и Варой пошептались о чем-то, и рыжего привели в зал, скованного, с разбитым глазом и черным синяком на скуле. У Норы сразу подкатили слезы, а когда она поняла зачем его сюда притащили, то и вовсе закричала:
— Не надо! Не надо так! Не губите!
Варой сжал рукой ее рот и схватил поперек тела, чтоб не дергалась.
— Ну тихо ты, тихо. Что ж так кричать в трапезной среди честных господ? Не боись, никто твоего милого не обидит. Шмыга у нас парень меткий. Скажи, Шмыга?
— Ага, — кивнул тот, подбрасывая в руке нож, — если уж промахнусь, так сразу в глаз.
Мужики загоготали.
Рыжего усадили на стул, привязали поперек груди, и дали подзатыльник, сиди мол ровно. Один глаз у него заплыл и не открывался, а второй смотрел так, что впору было Шмыге этот нож проглотить.
Нора вывернулась из руки Вароя, прижалась к нему и вдруг, ни с того ни с сего, сама от себя не ожидая, начала целовать.
— Не губите, — приговаривала, — я все сделаю, все-все, все как скажете, послушной буду, все сделаю, пожалуйста, не надо, не мучьте его, пусть уведут…
А потом вскрикнула, падая с его колен на пол.
— И все ж таки, — холодно отчеканил одноглазый, упираясь ей сапогом в грудь. — Больно много ты о себе думаешь.
Нора прижала ладонь к горящей от боли щеке, глотая злые слезы, пыталась выскользнуть из-под его ноги, но Варой уперся сильнее, аж ребра заскрипели. Потом раздалась знакомая ругань и смех пьяной толпы — Шмыга угодил первым ножом северянину в плечо.
— Давай, давай, ещё! — кричали ироды. — Бей северянскую тварь!
— Выреж ему яйца, хер ему выреж!
— Начальнику не понравится…
— Да все равно казнят, какая разница — с яйцами аль без!
— Да начальник и разбираться долго не будет — сам башню ему срубит…
— А ну заткнитесь, черти, под руку же болтаете, — рыкнул пьяный Шмыга.
Его уже шатало, как осину на ветру, рука дрожала, неровен час попадет ему куда не надо, и прощайся с рыжим… И тут Нора дернулась, вывернулась из-под сапога, вскочила, кинулась к своему северянину, заслонила собой.
— Не тронь!
— Дура, а ну свали…
— Я дочь лесника! — крикнула она так громко, как могла, что голос свой не узнала, даже мужики смеяться перестали, смотрели с пьяным любопытством. — Знаете лесника из Мельна? Он к вам ходил сюда, в Таронь, он с самим начальником дружбу водил, пил с ним из одной чарки, сидел за одним столом! Много кого из вас начальник так привечал?!
Шмыга прищурено глядел на нее, но нож опустил.
— Эт… Варой… Правда что ли? — спросил он.
— Слушай больше, — тот махнул рукой, но даже не встал, чтобы ее оттащить, только сидел и как-то странно ухмылялся.
И тут в ней вдруг что-то повернулось, как ключик в замочной скважине, будто затвердело что-то внутри на миг. Нора ухмыльнулась ухмылкой одноглазого и посмотрела на Шмыгу.
— Давай, кидай нож, потом прознаешь правда или нет. Поглядишь, как начальник с тобой обойдется, за то, что ты дочку его друга обидел…
Шмыга пожевал губами, повертел нож в руке, потом досадливо кинул его в стену.
— Да чтоб тебя… Варой! Убери ее к чертям, весь задор в пыль!
— Нет! — закричала Нора, снова чувствуя себя маленькой мышкой. — Не трогайте его! Пожалуйста!..
Варой лениво поднялся со стула и направился к ней, но замер на пол пути, когда в зале раздалось зычное:
— Вы что тут творите, черти?!
На пороге стоял высокий грузный человек, с черной гривой волос и густой бородой в белых прожилках седины, он глядел грозно и зло, держа ладонь у рукояти меча, на его плечах покоился шерстяной плащ, а под ним добротный камзол с широким, красивым поясом. Все мужики замерли и затихли при виде него, молчал даже Варой, а Шмыга и вовсе вдруг сделался маленьким и незаметным.