Хайноре (СИ)
— Посторонись!
Из-за угла выехала настоящая карета! Резная, крашеная в золотое и красное, Нора голову вытянула, когда они с рыжим прижались к стене, а там в карете дама сидит, красивая — жуть! На голове рогалики из волос, платье богатое, шелковое. Эх, мне бы такое… А вон там, вон там в лавке! Это же цветы в сахаре, как в сказке о сладкоежке! А на той улочке глашатай стоит, говорит что-то важное, о королеве, что пятой дочкой разродилась, об указе новом, но Нора недослушала — северянин юркнул в какую-то дверь и ее с собой затащил.
Тут пахло едой и брагой, было душно и дымно, жарко жарила печь. Народу много, все говорили, смеялись громко, сидели за столами и пили, пили, пили… Харчевня, поняла Нора, как в Мельне или Выселках. Только вот мельнская у этой бы в предбаннике уместилась… Нора хвать рыжего за руку, вцепилась, аки краб клешнями, и тащится, петляя между столами и мужиками за ним.
— Мне б с Топором потолковать, — северянин наклонился к лысому корчмарю, чтобы не перекрикивать толпу.
Корчмарь мотнул головой, как конь, которого дернули за уздцы.
— Не знаю такого.
— Ой ли? Не ломайся, осинушка, Топор меня как увидит, сам тебе ломоть отвалит.
Лысый зыркнул на него, пробормотал что-то, мотнул еще раз.
— Бесова шлюха тебе, а не Топор, — огрызнулся он. — Ищи его сам, где хочешь.
Северянин как бы невзначай схватил корчмаря за краешек бороденки, притянул поближе, и ласково, что любовнице, улыбнулся.
— Ну что ты ссышь, как баба? Я что, на соколиный плащ похожий?
— Хер тебя знает! — пропыхтел лысый, дергая башкой. Схватил его рыжий, как козленка за бороденку, теперь бодайся, не бодайся, рогов-то нет.
— Шкерится Топор? Надо же… Передай ему привет от Лиса, он поймет. Найдет меня пусть. Он знает где. Передашь?
— А на лапу дашь?
— Промеж глаз дам, хочешь? — рыжий уперся лбом ему в лоб, со стороны казалось, что это два побратима лбами бьются, что давно не виделись. — Вот как узнает Топор, что ты с меня монету просил, так беги сразу далеко далече.
Корчмарь засмеялся, но кивнул. На том и распрощались. Они еще петляли по улицам да переулочкам, и словно бы сам северянин не знал куда идет, словно бы куда глаза глядят, Нора все хотела расспросить его что да как, но едва только поспевала следом.
— Ну все, — сказал, когда они наконец остановились и сели на причале. — Теперь ждем.
— А чего ждем?..
— Когда семечко взойдет.
— Ну хватит загадками говорить!
Рыжий посмеялся.
— Ты что ли тут бывал раньше?
— Бывал.
— А почему не говорил?!
— А зачем? Меньше знаешь, крепче спать будешь. Топор с островов. Контрабанду возил в свое время, пока его на родине к хормангу не приговорили. Сбежал сюда, жизнь дороже оказалась.
— А что это такое? Хорм… хорм…
— Казнь такая, для нечистых на руку.
— Так ты на родине своей бандит?!
Северянин глянул на нее остро.
— Языком не мели. Мы с Топором росли в одной деревне. Он мне что брат. А жизнь она такая, у ней не только чистые да прямые дороги. И когда заносит, важно чтобы в тылу оставались свои. Однажды я ему помог, теперь его черед.
Нора задумалась.
Хорошо тут было. Свежо, ветер свищет, чайки кричат, пахнет рыбой и морской травой, что кипела и пенилась с волной, бросаясь на камни причала. Хорошо тут было.
— А что если Топор не придет? — спросила Нора, поигрывай ногой в воде.
— Придет.
— А если?
— Тебя продам в местный бардак, а сам подамся в пираты.
— Болтун, — фыркнула Нора.
Сидели долго. Солнце с высоты успело к западу накрениться, они доели остатки снеди, а когда Нора кинула пару крошек чайкам, рыжий ей подзатыльник прописал и обозвал нехорошо. Нора из обиды с ним час или два никаких разговоров не вела. А как назло язык чесался поболтать — скучно же. Разглядывать причал, с водичкой играться, сырку пожевать — этого развлечения ей на часок может и хватило, а потом-то что делать? Стала людей рассматривать. Их тут много было. Сплошь портовые трудяги, то высокие и жилистые, то настоящие силачи, как их деревенский кузнец Галоба. Пару раз мимо них прохаживался какой-то очень важный мужик в просаленном бушлате, портках и босой, курил из трубки, какую тятька изредка покуривал — ему она от самого начальника Тарони досталась, резная, из кости какого-то большого морского зверя. Ни у кого в деревне такой не было, только у тятьки ее, лесника. А еще здесь стайками слонялись девки. Сразу видно — распутница. Волосы не убраны, растрепаны, юбки высоко за пояс заткнуты, что видно голые синюшные ноги, и ярко-ярко на лице губы горят — то ли крашены чем-то, то ли пчелами покусанные, Нора так и не разобрала. Ей вообще смотреть на них было стыдно и гадко, хоть и любопытно жутко. Вот одна подплывет, что каравелла, к неприметному мужичку в добротной одежке — видно, что приезжий, может даже титулованный, шепчет ему что-то на ушко, улыбается кокетливо, пряча зубы, а потом они вдвоем уходят куда-то за угол, и все. Не хотела бы Нора такой работенки…
К вечеру она уже совсем устала сиднем сидеть, глаза слипались, рот зевал неустанно, опустила голову на плечо рыжего, который задумчивого взгляда от горизонта весь день не отрывал, и медленно засыпала, пока к ним не подошел тот самый босой моряк.
— Табаку хочешь? — протянул он рыжему трубку, приседая рядом на корточки. — Хороший табак.
— Прямиком из Фандия? — рыжий глянул на него косо, и Нора недовольно морщась, открыла один глаз. От его грязных ног дурно пахло, и изо рта тоже, ей хотелось сказать ему — пусть сначала мятной травы пожует, а потом к честным людям со своим табаком лезет, но решила промолчать.
— Верно, Фандия.
— Рос на склонах гор?
Моряк кивнул.
— Собирали в отведенный час на полную луну?
Моряк снова кивнул, а Нора привстала, уже окончательно проснувшись, и возмущенно посмотрела на северянина — да что тебе сдался этот табак?! Прогони этого грязного краба уже, пусть уйдет!
— А сушился под палящим солнцем сорок один день?
— Да что?!.. — начала было Нора, но рыжий ее грозным взглядом заткнул, что пробкой.
Моряк улыбнулся, обнажая желто-бурые зубы, и снова мотнул головой.
— Хорошо. Пойдем, Лис.
Они встали и пошли прочь с причала, Нора плелась рядом и не могла в толк взять — ей все это снится или как? Что за разговор такой бестолковый? Куда они идут? Глупый сон какой-то… ей же если и снится, то мамка или Нейка, как они бегают по лесу, спасаясь от медведя, или как пьют молоко из бесконечной кринки, сытые и довольные, а потом мамка с Нейкой уходят по раскаленному мосту, Нора зовет их, а они не слышат.
Моряк вел их по какой-то узенькой улочке, и чем глубже они заходили в город, тем темнее становилось — солнце пряталось за домами, рисуя на стенах хитрые длинные тени. Нора шла будто в полусне, и в этом полусне тени казались спутниками, словно бы их было не трое, а шестеро или даже больше, все они молчали, просто шли рядом, как стражники, ведущие на казнь преступников. Брр… Нора поежилась, чувствуя, как холодок щекочет спину и отгоняет сонливость. Нет здесь никого… только северянин, моряк и дочь лесника, вот и все. А это просто тени… И пусть ей все это не снится, пусть все это всамделишное, рыжий ей все расскажет и разъяснит, обязательно, а если нет, так она заставит, она уже с ним толки вести научена, она-то к нему подход знает…
— Что тут творится? — шепотом спрашивает Нора, дергая северянина за рукав. — Что такое? Ну скажи, скажи!
— Цыц! Молча иди.
— Ну пожалуйста! Я сейчас с ума сойду, вот прямо тут сойду, ну скажи!
— Если не заткнешься, — прошипел он ей в ухо, скалясь, — я тебя на улице оставлю соколиному патрулю на поругание, поняла?
— Поняла…
Да уж, подход к нему еще искать и искать, как в кромешной тьме иголичье ушко…
Моряк их будто не слышал. Шел себе впереди, словно не боясь удара в спину, насвистывал какую-то старинную детскую песенку, Нора едва не стала подпевать. А потом остановился у неприметной деревянной двери в какой-то большой сарай, открыл ее, и двинулся дальше по улице, будто бы ничего не делал, ничего не говорил и вообще мимо шел, к пивнушке, а дверца сама открылась, не знамо как, может сквозняк… Пока Нора удивленно смотрела ему в след, рыжий недолго думая взял ее за руку и тенью скользнул в проем.