Консультант ll (СИ)
Глава 14. Фокус с одеялом
Разбитая и обессиленная, я лежала, закутавшись в чужое тонкое одеяло на спартанской кровати, вдыхая запах не новой подушки, представляя прежних обитателей этой комнаты и их судьбы.
Натянутые на голое тело порванные, влажные брюки натирали между ног. И мои попытки отмыться в раковине дрожащими от ледяной воды руками только удвоили отвращение — брюки намокли, а чистоты не прибавилось.
Поначалу я жалела себя, вопрошая жизнь, почему это случилось со мной. Затем, нащупав забытое мной в кармане брюк шило, я ненавидела себя за то, что не билась за себя насмерть.
Неприятная правда заключалась в том, что я до последнего не верила, что со мной может произойти что-то плохое. Что это может сделать Олав. А потом я просто сдалась. Хотела, чтобы все поскорее закончилось.
Как глупо. Теперь это унизительное совокупление навсегда со мной, и, закрывая глаза, я снова ощущаю как горит лицо от удара, и как трутся пуговицы жилета об сдавленную грудь, в которой поперек горла застрял крик.
Живот болел. И эта ноющая тупая боль не давала мне забыться сном, а голова-предатель все рисовала в любой момент вновь открывающуюся дверь и мрачную глыбу насильника в дверном проеме.
Не сомкнув глаз, я лежала и думала, придет ли он, чтобы сделать это снова или чтобы убить меня. Лихорадочный мозг соображал рывками, выхватывая из памяти то одну омерзительную деталь, то другую. Удушающе тяжелые руки, покрытые волосами и бугрящимися железо-бетонными мышцами. Его руки были теплыми, и я могла поспорить, что он был теплокровным по всему телу, а в некоторых интимных местах даже горячим. И он дышал. Часто, громко. Жар чужого дыхания опалял зажатую меж стиснутых плеч шею. И если бы мне хватило смелости не отворачивать лицо, а вцепиться зубами как бультерьер, во что придется, хоть в ухо, уверена, он кровоточил и страдал бы, как и все люди.
Он был заражен инфирмой. Но не был слаб, как человек. Мне не доводилось сражаться с вампиром, но Олав явно был силен как не-человек. И теперь он помощник сумасшедшего террориста, его жестокий молчаливый подручный. Как мог он стать предателем? И как он мог так поступить со мной. Я верила ему, пыталась его спасти.
Дура, которая могла поехать домой после Собора. Просто выйти из шатра Хетта и отправиться домой, он был так близко к выходу. А я, глупая, неслась к Кармайклу, чтобы спасти Олава из лап злодея. Сама напросилась. Теперь разделю судьбу бывших обитателей этой камеры. Еще бы знать какую.
Моя кровь теперь для них «обезьянье дерьмо». Никто не станет беречь, чтобы пить, а просто свернут шею.
В двери щелкнуло. И я сжалась под одеялом, притворяясь спящей. Сердце барабанило в ушах, набатом призывая остатки сил к самообороне, и рука сжала шило до скрипа.
— Я слышу, ты не спишь. Так быстро сердце бьется у детей и у грызунов. — Раздался голос Минг. — Хотела видеть не меня?
В ее голосе мне поначалу показалось сочувствие, но последнее точно прозвучало с улыбкой. Она знала, и, могу спорить, что слышала все, а, может быть, даже видела. На пол брякнул поднос, и дверь закрылась. Я отмерла и аккуратно приоткрыла веко: пусто. Ушла, оставив еду на полу как собаке.
Гадина. Злорадная змея. Я даже немного уже понимала боевую южанку Наталью, которая, похоже, была из тех женщин, которые предъявляют завышенные требования к себе, и к другим женщинам по привычке, хотя всегда только лают, а не кусают. Но как же можно быть такой бездушной сукой, как эта Минг. Хотя мне стоило бы позавидовать такому эмоциональному контролю.
Однажды я читала, как определить девушку, достойную короны. Как это ни странно, но по количеству проглоченного дерьма. И вот вы льете на нее помои и унизительные факты, от которых любая сломается и закричит, теряя самообладание, не проглотив обидных слов. А королева будет глотать. И ни один мускул на лице не дрогнет.
Что ж, я пришла сюда сама. И как собака я есть не буду. Я буду есть как королева.
Отбросив одеяло, я окинула комнату неприцельным взглядом в поисках камер наблюдения. Неспеша приблизилась к подносу, поддерживая руками брюки, и критически осмотрела свой завтрак в постель.
Еда была из кафетерия на третьем, где я часто брала кофе по утрам. Отравы я не боялась, это не в стиле Минг. Такая скорее вырвет сердце, демонстрируя свой животный маникюр, чем подсыпет яд.
Заставила себя сесть на свое ложе через боль и поесть, игнорируя тошноту. Меня мутило от этого места и от собственного немытого загаженного тела, но силой воли я твердила себе: «Ешь, убеги и выживи!»
Закончив трапезу, я умылась холодной водой и еще раз осмотрела все стены. Над туалетом недалеко от моего позорного угла было окошко вентиляции, и будь я Энгусом, я поставила бы «глаз большого брата» в темноте внутри вентиляционной решетки.
С сомнительным облегчением отметив, что в таком случае ночью на камере были видны лишь ноги, я продемонстрировала решетке вентиляции свой средний палец и улеглась в кровать.
Тянущие как во время месячных боли внизу живота исчезли во время короткой дремы, утренний сон оставил лишь горькую реальность и ссаднящую как от удара промежность, но ощущалось это только при ходьбе и мочеиспускании, о котором я, вообще, старалась не думать. Туалетный эксгибиционизм теперь официально стал моим личным кошмаром и версией ада.
Я крутилась у дверей, подслушивая, что происходит в коридоре, простукивала стены и даже попыталась отвиньтить ножку от кровати, но безуспешно.
В конце концов, припрятав шило в складках одеяла, я села на кровать и принялась гипнотизировать дверь. Гадая, кто же войдет первым. «Вампиру в глаз, человеку в печень» — повторяла я мудрость хулигана-Жана.
Открывшаяся дверь стала внезапностью лишь потому, что я не сразу поняла, что это не мое воображение, а Олав входит в комнату с дежурным равнодушием на лице.
Он остановился и, прикрыв дверь, прислонился к ней, держа дистанцию.
— Как самочувствие?
— А тебе не все равно?
— Ляг на живот. И покажи руки.
— А ты мне что?
— Не привлекай лишнее внимание. Просто делай, что говорю.
— Ты… подонок. Но как я в это все вляпалась. А хотя подожди, я ж действительно делала все, что ты говорил! «На твои вопросы ответят», «ложись в гроб, не вредничай». А если не лягу? Убьешь теперь меня?
— Если сделаешь, как я сказал, отведу в душ. На десять минут. С горячей водой и шампунем.
— Это просто нечестно. — Глаза защипало, и я подняла взгляд к потолку, чтобы сдержаться. Моя выдержка трещала по швам. — Ответь, почему ты с ним? Чем он тебя держит? Ты заразился? Но ведь есть же лекарство. Есть вампиры, в конце концов, которые готовы тебя кормить.
— Дело не в еде.
— Тогда в чем же? Что у него было такое, что заставило тебя стать предателем. Ты же… верный…
— Как оказалось, нашлось кое-что.
— А знаешь, мне все равно. Я не хочу ничего знать, я хочу домой. Вы получили кровь. Что еще вам нужно?!
— Яйцеклетка.
— Я дам. Но не так же…
— Оплодотворенная.
Я беспомощно открыла рот, а слова застряли на онемевшем от осознания языке. Только дрожащие губы спасали меня от ругательств.
— Это делают в пробирках, на дворе двадцать первый век! — возмутилась я.
Олав устало выдохнул и, пожевав нижнюю губу, заговорил:
— Инфирмированные самки не могут производить яйцеклетки и формировать плаценту. Если токовая терапия не запустит эту способность, то до шестого месяца плод должна выносить суррогатная мать. Затем его пересадят в искусственную матку, созданную людьми десять лет назад, и отдадут счастливым родителям. Пока это работает… на коровах… в Австралии.
— Да что ты несешь?! Какие коровы, какие счастливые родители? Я не хочу, не могу в этом участвовать!
— Успокойся.
Олав, очевидно, устал ждать и резко пошел в наступление, бросившись закрывать мне рот. Я дернулась в сторону и, опомнившись, вскинула руку с оленьим шипом перед собой. Острие вонзилось ему в живот, разорвав рубашку, войдя в тело на целый сантиметр, как игла в подушечку для иголок. Из-под отверстия засочилась алая нитка крови, промакивая складки рубашки над ремнем. Но от легкости, с которой рог прокалывает мышцы и жилы, моя рука дрогнула, и удар получился слабым. Отбитое запястье отозвалось тупой болью, когда он одним ударом ребра ладони отбросил мою руку, и я выронила свое оружие.