Консультант ll (СИ)
На грязном матрасе двое держали за плечи полуживого и посиневшего Жана, который рвался мне навстречу, но смотрел не в глаза, а на сжатую в локте руку, по которой стекала тонкая красная линия.
— Ты все такая же сладкая, моя малышка. А Люсьен все такой же мудила. — Жан был безумен, его уши были на месте, а на левой руке были следы человеческих зубов. — О, не смотри, детка, это тебя расстроит. Но я думал о тебе, все эти дни. Я представлял.
— Держите крепче, а то он ее убьет. Схожу за холодильником — Раздалось сзади, и дверь захлопнулась. Комната погрузилась в полную темноту, в которой в паре метров от меня раздалось нетерпеливое урчание. Я сделала несколько шагов и, нащупав край матраса, заползла на него и наугад потянулась рукой вперед. Мои пальцы уткнулись в лоб, и Жан лицом приласкался к моей ладони. Ловя ртом медлительные движения, он щелкнул зубами в воздухе, и мне удалось схватить его за горло. Приблизившись, я почувствовала по звуку, что слева от меня над Жаном нависал Хетт, а правое плечо сжимал кудрявый в неизменной шуршащей куртке.
Удерживая мечущегося за нижнюю челюсть, сдавливая пальцами через щеки и не давая сомкнуть зубы, я поднесла окровавленный локоть к его лицу, и он принялся вылизывать кровавую дорожку, стекающую от внутренней части локтя к острой внешней косточке. Надавливая языком на свежую рану, Жан лакал набегающую кровавую лужицу и со свистом втягивал носом запах вспотевшей на жаре кожи.
— Чем здесь так пахнет? — я сморщила нос, матрас разил неимоверно тлетворным чем-то сладко-приторным, что запах казался густым и удушающим.
— Гангрена. Его ноги гнили три дня. А он все твердил, что если ему предстоит быть человеком, то не хочет, чтоб девчонки смотрели на него как на калеку. — Раздалось слева.
— Даже без ног, я буду красивее тебя. — Промурчал Жан. — Боже, какая ты вкусная. Я готов убивать, чтобы только пить тебя в одиночку.
— Это будет длинный список убийств, лучше забудь об этом. Ты можешь встать?
— Надеюсь, что да.
Он оттолкнулся, и по звукам его стошнило в метре от меня.
— Вот, черт, прости.
— Все хорошо, — ответил Жану Хетт, — твой желудок умирает, так и должно быть. Скоро будешь в норме.
Дверь отворилась, и лампа из коридора осветила в полуметре от меня сгорбленную фигуру на матрасе, с виноватым видом прячущую за спину затянутую новой розовой тканью кисть. Я встала, мы уже были в комнате одни. Накрыв блевотину на матрасе каким-то чудовищным пледом, я попыталась помочь Жану встать. Его ноги еле двигались, но он все равно схватился за валяющиеся в стороне брюки, и принялся одеваться, не замечая разорванных штанин. Рубашка. Брюки. Туфли. Все тот же Жан, но грустнее и, словно жеваный крокодилами.
Подъем из подвала дался нам тяжело, хоть я и старалась отвлекать его рассказом о походе в лабораторию, пока он старательно скрывал боль от каждого шага. Я и сама выбилась из сил, как только мы оказались на верхней ступеньке.
— Чей это дом?
— Не дом, лупанар. Бордель для еды. Здесь никто не живет, только приезжают ночью.
В гостиной с наглухо закрытыми от света окнами вели оживленную беседу Хетт и Убанги. Мэхмет отдыхал на диване и пил, судя по виду красное вино, початая бутылка стояла на столике, он предложил и мне бокал, когда Жан тяжело опустился рядом.
— … уже через пять часов здесь будут все заболевшие.
— Сначала мы дадим кровь своим, — отрезал Хетт. — Нам понадобится физическая сила, когда сюда хлынет толпа. Они разорвут Мэта, если не организовать пункт обработки. Будет каждый вампир на счету. Жан, ты нам понадобишься.
— У меня пока еще есть командир.
— Сейчас твой командир в этой юбке? — Хетт кивком указал на меня. — Без обид. У меня есть предложение, которое устроит вас обоих. Отправим консультанта самолетом в Торсун, там находится лагерь заболевших. Ты отвезешь им кровь Мэхмета, Люсьен сказал, что ее можно перевозить в холодильнике. Это большее, что мы можем сделать. А ты позарез нужен нам здесь.
Я посмотрела на Жана.
— Ты не полетишь?
— Мы, вообще, можем никуда не лететь. Пусть сами разбираются, они эту кашу заварили.
— Я не могу так поступить, Жан.
— Тогда я должен остаться, если ты хочешь получить лекарство.
— А ТЫ хочешь остаться? — с нажимом спросила я, видя, что мы начинаем выяснять отношения у всех на виду.
Несколько минут Жан молчал, глядя на узор ковра, а затем произнес убитым голосом:
— Тебе сейчас опасно находиться рядом с нами. Болезнь вывела на политическую арену несколько претендентов на место Хетта. Они будут здесь с наступлением ночи. А тебе дорога каждая капля крови, ты и так слаба, железо давно не пьешь? И при этом еще и выглядишь как приглашение. А где трусы…?
— Длинная история. Если кратко, потеряла по дороге где-то в Чили.
— Я бы хотел услышать длинный вариант.
— По-отеря-я-яла по доро-оге где-то в Чи-или.
— Ясно. А… Впрочем, на это нет времени, тебе лучше выехать засветло, но я не смогу проводить.
— Все в порядке. Я понимаю, солнце, все дела. Не нервничай так.
Руки Жана то и дело находили мои пальцы, сжимали их или гладили, и я видела, как он ищет тактильного контакта, хочет что-то сказать и тут же понимает, что не вовремя.
— Подожди… — Жан порылся на полке и достал оттуда красный маркер. Он быстро написал мне на плече ряд из крупных цифр. — Мой номер, позвони, как доберешься в Торсун. И вот это, там есть запас как раз на такой случай.
Он вытащил из кармана штанов и вложил в мою руку карту на имя Алека Коваля. Пока искали телефон и зарядку, чтобы вызвать такси, ко мне подошел Хетт, держа на весу бутылку с неизвестной мне этикеткой. Под темным стеклом катался пузырек воздуха в вязком содержимом.
— Другой тары здесь не было. Но теперь, я думаю, это самая дорогая бутылка вина в мире. Полетишь на нашем самолете, я их предупредил, доберись до шоссе, там сможешь поймать такси или подвезут. Холодильник у Люсьена. Небольшой, на пару пакетов крови, но тебе в самый раз.
— Пора прощаться. Увидимся, малышка. — Подмигнул мне с дивана Мэхмет. Он был обессилен и едва мог поднять голову, но схватился за телефон, когда я уходила.
Жан проводил меня до двери гаража, и поцеловал словно воду пил из моих губ. Пока я не успела оттолкнуть его, прошелся ребром ладони по изгибам и крепко сжал через ткань ягодицу одной рукой. Телом почувствовала, как напрягся его товарищ, не желая меня отпускать, поэтому пришлось отстраниться самой.
Его ноги в прорезях рваных штанов были теперь мраморного цвета с синеющими пятнами, зато ходил он вполне сносно, лишь прихрамывая на одну.
— Будь осторожна, только по прямой, сильно не разгоняйся.
— Да все будет хорошо.
— Ты хоть раз ездила на мотоцикле?
— Нет, но у меня хороший учитель.
— Кто он?
— Никто, просто всегда мечтала так сказать. Иди, я не хочу, чтобы ты слышал, как я сейчас опозорюсь с первого раза.
Я вышла и посмотрела на хромированный чоппер у дерева. Из бензобака пахнуло едким топливом, надеюсь, хватит. Поправив холодильник, битком набитый льдом, в который заботливо уложили стеклянную тару, я отворила ворота, и выкатила железного коня.
Руки дрожали, юбка бесстыже скаталась в чисто символический пояс, а капля пота прокатилась на виске под синим шлемом. Мотоцикл стоял на прямой дороге, заводи и едь. Я повернула ключ под каплевидным баком, как мне вкратце объяснил Мэхмет, и нажала на кнопку завода двигателя на правой рукояти. В ответ подо мной раздалось нетерпеливое урчание похожее на «гурра-ахчи». Я чуть прижала левую ручку и надавила ногой на педаль переключения передач, руки моментально вспотели, а мотоцикл неторопливо поехал вперед. Немного добавила скорости. Можно на прямой-то.
Я летела. Волосы рассыпал по плечам теплый соленый ветер. Горячие потоки воздуха обтекали голые ноги, а раскаленный асфальт рябью волновался вдалеке на горизонте. Справа показался просвет среди каменистого берега, через который был виден пологий съезд к морю.