Подъем (СИ)
Дома все еще радуют глаз переливающимися гирляндами в окнах жилых квартир, однако, такое пестрое украшение многоэтажных построек лишь больше вгоняет меня в тоску, напоминая, что в этом году я встретила праздники в полном одиночестве. Разве, что раздирающая душу тоска и накатывающая волнами боль в груди сопровождали меня всю эту длинную новогоднюю ночь. Я не решаюсь садиться за руль, не желая видеть Медведевский внедорожник, которым изредка пользовалась, отвоевав у мужа возможность не продавать его старое авто, считая, что он неотъемлемый атрибут нашей безумной любви. Первые поцелуи, первые разговоры, первые мысли о том, что рядом твоя половинка… Андрей уверял, что мне бы не мешало обзавестись небольшой машинкой, а я каждый раз испытывала трепет, касаясь ладонями местами протёртой кожи руля… И, знаете, пока я смотрю, как мой ребенок, сверкая счастливыми карими глазами, беззаботно скатывается с горки, я вдруг отчетливо понимаю, что больше никогда не смогу сесть на бежевую обивку серой тойоты. Вот ведь, помимо мужа красавица Маргарита лишила меня и любимой машины…
— Смотри, мама! Я качусь на ногах! — уверенно балансируя на скользкой поверхности, привлекает мое внимание сын. Я тепло улыбаюсь, искренне нахваливая его способности, и в эту самую минуту даю себе обещание, что больше никогда не позволю этому маленькому человечку расстраиваться из-за моей слабости. А когда мы возвращаемся в нашу квартиру, первое, что я делаю, уложив Сему спать — отыскиваю ненавистную картину с фиалками, спрятанную мной в захламленной кладовке, чтобы с остервенением искромсать полотно кухонными ножницами…
* * *— Как ты? — первое что произносит Иринка, устраиваясь на сидении напротив меня в небольшом уютном кафе.
— Отлично, — севшим голосом отзываюсь я, не чувствуя необходимости претворяться перед подругой. — Чувство такое, будто все нутро вывернули наружу и, вдоволь там накопавшись, запихнули обратно…
— Он не звонит? — касаясь моей ладони, интересуется девушка, искажая лицо гримасой сочувствия.
— Звонил, хотел Сему взять на выходные… — принимаясь усердно размешивать сахар в бокале с латте, отворачиваюсь к окну. — Я отказала.
— Маша, ребенок ведь не виноват…
— Я знаю! Но и отпустить его к этой… Это просто абсурд какой-то! Я как огромный комок нервов, разве, что волосы на голове не рву! От одной мысли, что сын останется ночевать в их квартире, я готова разорвать эту сладкую парочку. Так что, если он хочет общаться с ребенком, пусть водит его на хоккей или куда угодно, где нет этой его Маргариты!
— Ладно, не злись, — вновь накрывая мою руку своей, Ира оглядывается по сторонам, немного смущаясь внимания посетителей, устремивших свои взоры на нас, в чем, конечно, виновата моя несдержанность. — Что собираешься делать дальше?
— Для начала продам машину… Наперед я пока не загадываю. Жизнь научила меня, что планы можно строить сколько угодно, но сложиться все именно так, как угодно судьбе, — отличная я собеседница, что не мысль, то признание всемирной несправедливости. — Ир, я дура, да? Полгода, как мы не живем вместе, а я все плачу и плачу…
— Нет, что ты, — поспешно отзывается подруга, придвигаясь ко мне поближе. — Ты не дура. Просто привыкла выкладываться на полную: если любить, то до последнего вдоха, если создавать семью, то уходить в нее с головой… Ты замечательная жена, верная и преданная. Многие бы горы свернули, чтобы иметь рядом с собой такую женщину. А Андрей… Не каждый способен оценить по достоинству твою самоотдачу.
Я раздумываю над ее словами, пока подруга делает за нас заказ, даже не пытаясь с ней спорить о количестве выбранных ей блюд.
— Когда-нибудь, ты сможешь вспоминать об этом без боли. Я, конечно, не разводилась, но искренне верю в то, что развод — это не конец жизни. Да трудно, да больно, обидно… Все, что нас не убивает, делает нас сильнее! А я склонна верить, что Ницше знал, о чем говорит.
— Звучит, как тост, — слабо смеюсь над ее убежденностью, глядя, как она поднимает бокал с апельсиновым соком.
— Так, давай за это и выпьем, — касаясь стаканом зажатого в моих ладонях напитка, ответно улыбается мне она.
* * *Я делаю вдох полной грудью, чувствуя твердую поверхность железнодорожной платформы под ногами, и торопливо оглядываюсь по сторонам, в надежде отыскать папин силуэт среди толпы встречающих. Семка крепко держит меня за руку и по самый нос утыкается в намотанный на шее шарф, продрогнув на сильном ветру, кажущемся еще более безжалостным после нагретого вагона.
— А ну-ка, дай-ка, дед на тебя посмотрю! Тяжелый-то какой стал! — появляется пред нами так неожиданно, что я даже невольно вскрикиваю и опускаю свою ладонь на порывисто вздымающуюся грудь, в то время, как мой отец вовсю осыпает внука торопливыми поцелуями.
— Господи, так и заикой остаться недолго! — сетую на его внезапность, потираясь щекой о грубую ткань его зимнего пуховика. Впервые за последние семь тяжелейших месяцев, чувствую себя дома. Не в отталкивающей опустевшей с уходом супруга квартире, а в надежных папиных объятиях, в которых, оказывается, нуждалась настолько сильно, что в носу ощутимо покалывает от набежавших на глаза слез.
— Дороги все замело и автобусы плетутся, как черепахи! Мать там уже стол накрыла, так что нужно нам поторапливаться, пока она сама все не подъела, — добродушно смеется так постаревший за последний год мужчина, что на смену радостному возбуждению приходит тягостное чувство грусти от осознания, что время никого не щадит.
Я по привычке слежу за проносящимися за окном улицами, улыбаясь воспоминаниям, как когда-то мы точно так же ехали с Андреем в такси, и я не находила себе места, безостановочно ерзая на сидении, и рассуждая над тем, как же примет его моя семья. Сейчас, глядя в папины глаза, я смело могу заявить, что будь мой бывший муж в зоне его досягаемости, ему бы явно пришлось несладко, а в ту далекую пору в доме царила такая атмосфера доброжелательности, что одно воспоминание наполняет меня теплом и покоем. Порог родительской квартиры я преодолеваю в куда лучшем настроении, наслаждаясь знакомыми запахами выпечки, папиного одеколона и цветочных французских духов, шлейфом преследующих мою маму, куда бы она ни отправилась.
— Девочка моя, — крепко прижимая меня к груди, все же не может сдержать своих слез. Однако, пытается незаметно смахнуть их с ресниц, наверняка не желая бередить мою рану. Хотя мы обе знаем, что она даже не начала затягиваться. Все так же кровоточит, словно только минуту назад муж признался в своей измене.
— Как же здесь хорошо, — кутаясь в свой старенький домашний кардиган, замираю у кухонного окна. Семен уже сладко спит, вдоволь наслушавшись дедушкиных сказок, а папа уже занял свой пост перед телевизором. — Мам, я тут подумала… Что если мы немного задержимся? Договорюсь с тренером в местной секции, чтобы Семен продолжал тренировки.
- Зачем ты спрашиваешь, если заранее знаешь, что мы будем только рады, — вытирая вымытую посуду вафельным полотенцем, отвечает она. — Тем более Миша совсем приуныл в четырех стенах. Думала, выйдет на пенсию и, наконец, выдохнет, а он ходит мрачнее тучи: ни на рыбалку, ни на посиделки с мужиками — никуда его не выгнать. Глядишь, хоть с Семкой улыбаться начнет.
— Да уж, Семен кого хочешь из депрессии вытащит.
— На себя намекаешь? — как всегда проявляет чудеса наблюдательности, за что награждается моего восхищенного взгляда и ползущей вверх брови. — Я же мать, от меня ничего не утаишь.
— Это точно, — спешу с ней согласиться и устраиваюсь на стуле. — Если бы ни он, я бы еще пару лет пролежала пластом на кровати. Знаешь, порою мне кажется, что он все-все понимает, просто вслух не говорит. Как посмотрит на меня своими глазищами, словно все мои мысли пред ним на ладони.
— Дети, они всегда все чувствуют. Так что пора бы тебе начинать улыбаться по-настоящему. Он уже давно раскусил, что веселье твое показное.
— Думаешь? Я бы что угодно сделала, лишь бы перестать ежесекундно прокручивать в своей голове наш разрыв… Я когда-то слышала, что развод с любимым тебе человеком подобен его смерти. Что ты начинаешь его оплакивать, словно его больше нет на этом свете. Думала глупости… — теребя золотистую пуговицу, говорю еле слышно. — А теперь поняла, что в этом есть доля истины. Вот он вроде ходит по тем же улицам, дышит, разговаривает… А вроде и нет его. Глупость какая… Я очень устала, мам. Устала настолько, что с трудом голову с подушки с утра поднимаю, — чувствуя, как она начинает гладить мои волосы, делюсь своим сокровенным. — Я так люблю его… Люблю настолько, что себя ненавижу за эту слабость. Ведь это глупо, неправильно! Он предал, ушел из семьи, а я только и делаю, что вспоминаю, какого это, быть с ним рядом.