Все против попаданки (СИ)

Путаясь в подоле рубашки, я добежала до кухни-столовой. Проснулась я не одна, слышались торопливые шаги, пропуская меня, прижалась к стене Лоринетта, которая явно не хотела лишний раз попадаться мне на глаза, потом я различила голоса Джулии и еще какой-то женщины, с которой так близко пока не сталкивалась.
— Ах, Милосердная, да что же такое! Сбивай, Джулия, сбивай!
— Да не крутись ты у меня под ногами!
Я услышала чьи-то быстрые шаги за спиной и влетела в столовую. Горела печь под самой плитой, и горела так, словно туда щедро накидали чего-то бумажного, но нет, это я исключила сразу, бумага на вес золота, откуда она у насельниц, если кое-как мы выделили старые ненужные листы для детской школы. Печь странно, будто клубы пыли, выплевывала темный дым, женщины бестолково суетились, я, схватив прямо с пола тряпку, грязную, сальную — последнее было, конечно, фактором риска, но искать иное было некогда — обернула руку, чтобы не обжечься, и, оттолкнув Джулию, быстро захлопнула металлическую заслонку. 
Дым тут же повалил из щелей, но это было уже не страшно. Я размотала тряпку, швырнула ее на пол, выхватила у второй женщины небольшой котелок с водой — как я ни пыталась объяснить, что воду надо отстаивать, потом кипятить, остужать и затем ее можно безбоязненно пить, женщины не могли взять это в толк, но «для сестры», то есть: чтобы я не злилась, один котелок все равно наливали. Теперь этой водой я залила дверцу печи, вонять стало еще сильнее, все закашлялись, на глаза навернулись слезы.
— Не трогай, бестолочь! — рявкнула я на Джулию, которая попыталась открыть печь. — Оно сейчас само все потухнет.
Объяснять почему я не хотела, да и вряд ли смогла бы объяснить так, чтобы они меня поняли.
Несколько угольков валялись на полу, но он был настолько мокрый, до луж, что никакой угрозы это не представляло. Мне не давали покоя две вещи, но пока я оставила выяснение обстоятельств и обернулась к двери.
Пожар собрал довольно много людей. Впереди шевелила усами сестра Доротея, рядом с ней хмурилась сестра Аннунциата, и за их спинами мелькали сонные лица насельниц. 
— Все хорошо, — успокоила я, — ничего не произошло. Идите спать, сестры.
А я постараюсь выяснить, что это за кошмар в ночи и кому в голову пришло зажигать сейчас печь. Время ужина миновало, плита потухла давным-давно, ее точно кто-то растопил, но зачем? Ни единого котелка кроме того, который выхватила я, но в нем вода была холодная.
Я подняла с пола тряпку и кинула ее на угли, потому что еще мне не хватало наступить на них босыми ногами. Они остыли, но могли быть острыми.
— Кто пришел сюда первый? — спросила я у Джулии. — И зачем?
Джулия пожала плечами. Я уже начала привыкать к тому, что самые безобидные вопросы могут любую насельницу вогнать в ступор, и это не тупость, а вбитый с младенчества страх наказания: лучше промолчать.
— Что? — раздраженно спросила я. — Ты не помнишь, как здесь оказалась?
Сестра Аннунциата, как обычно, пришла на выручку. Грозными криками разогнав прочих насельниц, она обернулась к Джулии, уперев руки в бока, но начать допрос ей не дали.
— Так пахло гарью, сестра, — как-то непривычно для нее пискнула из толпы женщин Лулу. — Я проснулась — правда пахнет.
— Да, сестра, так и было, — послышались голоса остальных. Сестра Доротея, которая уже закрывала дверь и выталкивала из кухни насельниц, по моему сигналу оставила дверь в покое, и головы просунулись снова.
— Говори, — приказала я. Лулу опять сжалась. — Ты первая проснулась?
— Наверное, святая сестра, — почти прошептала она.
— Почему?
Даже сестра Аннунциата посмотрела на меня с удивлением, но я знала, что спрашивала. Люди не видят и не чувствуют ничего, что их не касается, но любят ощущать себя причастными к разным событиям, а поэтому врут напропалую о том, что знают или не знают, но если заставить их вернуться туда, откуда все началось — к правильной точке, можно сделать верные выводы. Не те выводы, какие легко представить, если взять и поверить «свидетельским показаниям». Абсолютно другие, истинные.
 
— Почему ты проснулась, Лулу? От запаха гари?
— Она меня и разбудила, — проворчала Джулия. — Смотрю — ворочается, а кровати-то рядом стоят. И сидит, глаза выпучила, я ей — чего уставилась, а она молчит. Легла, а я носом повела — гарью пахнет. Думаю, дай схожу, может, и правда не мерещится?
Джулия чувствовала собственное сомнение. Я ее понимала, она точно знала, что в кухне все убрано и ничего не горит, и все же решила пойти и проверить.
— Лулу? — опять окликнула я. — Так было?
Она проснулась, но никуда не пошла, когда убедилась, что в кухню отправилась Джулия. Вторая женщина, которая была в столовой, когда я пришла, закивала, когда я к ней обернулась.
— Да так, сестра, так. Я все животом маюсь, сплю плохо, смотрю — Джулия куда-то пошла и, помоги Милосердная, в рубахе одной. Сначала думала — показалось, потом встала, поди, гарью пахнет? Вышла, и в коридоре пахнет, я дальше прошла — ничего. — Она замолчала, будто ее же слова ее озадачили. Меня, впрочем, тоже, это был тот самый «момент истины», которого просто так не добьешься, чаще всего с ним везет. 
— Мину? — каркнула сестра Аннунциата. — Что как в рот воды набрала?
— Ну… я пошла сюда, сестра, — медленно и крайне растерянно протянула Мину. 
— Почему?
Мину пожала плечами.
— В коридоре не пахло? — уточнила я. — Так, нет? А сюда тебя чего понесло?
Сестра Доротея, сестра Аннунциата и несколько других сестер, пришедших на шум, смотрели на меня с недоумением. Любой бы так смотрел, и не только на сестру Шанталь, на Елену Липницкую тоже смотрели в зале судебных заседаний. Я приосанилась, что вовсе не подобало святой сестре.
— Зачем ты сюда пошла?
«Какая разница?» — читала я во всех глазах один и тот же вопрос. 
— Джулия на кого-то ругалась, — Мину облизала губы. — Я думала, на кого. А тут огонь.
Под безмолвными взглядами я подошла к плите, осмотрелась, убедилась, что тряпка достаточно мокрая и лужи никуда не исчезли, и распахнула заслонку. Повалил неприятный дым, но уже остаточный. Несмотря на щели, то, чем забили печное отверстие, без притока кислорода потухло. Я нащупала стоящую рядом короткую кочергу, краем сознания отметив, что это какое-то чеховское ружье и рано или поздно кто-то кому-то проломит этой штукой голову, и выгребла прямо на тряпку все, что было в печи.
— Это кто же такое удумал, — озвучила то, о чем я только подумала, сестра Аннунциата. Крупные кругляши, принесенные явно из прачечной, я так и не запомнила, что это было за дерево; горело оно медленно и долго, давая длительное кипение, но для приготовления еды не годилось, да и для растопки кухонной печи такие кругляши не подходили, были слишком большими. Кроме кругляшей, на тряпку вывалились обугленные ветки марзы, неприхотливого растения-сорняка, которое пробиралось с гор даже в святой сад и цеплялось за хабиты. Похожая на знакомый мне репей, марза давала много дыма — я успела это заметить, сестры выдирали ее из земли и сжигали, да только толку с того было чуть. 
Сестра Аннунциата, бесспорно, прикидывала, кого назначить ответственным за инцидент. Я же, еще раз взглянув на плиту, махнула рукой, молча приказывая дать мне дорогу, и подошла к выходу из столовой.
Кто-то запалил печь так, чтобы сильно пахло гарью, но не причинило ущерба монастырю. И гарью пахло в спальне насельниц.
— У тебя сгорел дом? — я резко обернулась к Лулу, и она машинально кивнула. — Давно?
— Я младенцем была, сестра, но помню. Меня дядюшка из огня вынес.
Кто-то об этом знал? Но я не могла спросить это сейчас, тем более что за дверью, в коридоре, поджидали насельницы. Зря, подумала я, они тут торчат, сестра Аннунциата в плохом настроении. Я пошла в сторону спален, принюхиваясь, и да, теперь гарь разнесло по всему коридору, но это было не то, что я искала.
В спальне «лентяек» почти никого не осталось. У меня была возможность оценить чистоту, что я и сделала, хотя другое дело было безотлагательно. Чище, чем было, намного хуже, чем в соседней спальне «тружениц», если я туда загляну. Но я заглядывала под кровати — ночные горшки, какие-то тряпки, старые ботинки, нет, то, что я ищу, не могло быть в самой спальне, не могло лежать просто так, это было бы слишком рискованно, что не понимать не могла даже распоследняя дура. Кто бы это ни сделал — не в спальне. Окно?