Проклятое сердце (ЛП)

Минуту спустя мэр следует за ними на сцену. Он невысокий, но харизматичный мужчина. Сверху у него лысина, а по бокам слишком длинные, седые волосы, очки без оправы, сидящие на крючковатом носу, и широкая, кривозубая улыбка. Несмотря на то, что он всего 5 футов 7 дюймов, его впечатляющий живот придает ему чувство собственного достоинства. Он машет толпе обеими руками, его пухлые пальцы напоминают мне мультяшные перчатки.
Мэр Уильямс настолько жуликоват, насколько это возможно, но в некотором роде добродушен. Он всегда был готов вести дела с ирландскими и итальянскими мафиозными семьями или с кем-либо еще, кто хочет поддерживать жизнь в городе с помощью взяток, услуг и обмена.
Тот факт, что он является мэром, был нам на руку. Но если Кэл станет мэром, то это принесет нам еще больше пользы. Чего мы не хотим, так это иметь на посту какого-то крестоносца или главу конкурирующей семьи.
Пока я размышляю, кто может выступить против Кэла, Яфеу Соломон поднимается по ступенькам на сцену. Я смотрю на него снизу вверх со своей позиции перед ограждениями.
Он выглядит почти точно так же, как когда я видел его в последний раз — высокий, стройный, в хорошо сшитом темном костюме. Его лицо такое же царственное, как всегда, без каких-либо новых морщин, которые я могу разглядеть. Только маленькие серебряные пряди в его черных волосах показывают, что прошло какое-то время.
Он не смотрит на меня. Он смотрит на большую толпу с довольным выражением лица. Это отличный результат — заслуга его дела.
На мгновение я предполагаю, что женщина, идущая позади него, — его жена. Затем он делает шаг в сторону от нее, и я вижу ее лицо полностью. И понимаю, что это Симона.
Я застываю на месте, уставившись на нее.
Я подготовился к встрече с ее отцом. Я ни на секунду не мог себе представить, что Симона будет с ним.
Я мучил себя, мельком видя ее на Ибице, в Париже, Лондоне, Майами… на снимках, сделанных папарацци, или на красных ковровых дорожках. Насколько я знаю, она никогда не возвращалась в Чикаго. Я никогда не думал, что она это сделает.
Теперь она стоит в тридцати футах от меня. Если бы она посмотрела вниз, то увидела бы меня. Но она вообще не смотрит на толпу. Она заняла свое место в самом углу сцены и уставилась на свои руки, очевидно, ей не нравится всеобщее внимание.
Я, блядь, не могу в это поверить. Не могу отвести от нее глаз.
Мэр встает, чтобы произнести первую речь. Я должен сканировать толпу, связываться с охранниками, убеждаться, что он защищен со всех сторон.
Но ничего из этого не делаю. Я прикован к месту видом Симоны.
Черт возьми, она в два раза красивее, чем раньше. Она, должно быть, единственная супермодель в мире, фотографии которой не передают всю ее красоту.
Мы были совсем детьми, когда встретились. Тогда она была прекрасна, но едва взрослая.
Теперь она женщина в полном смысле этого слова. В ней есть все, чем должна быть женщина — мягкая, но, в то же время, сильная. Стройная, но соблазнительная. Женственная и могущественная. Настолько сильная, что я не могу оторвать глаз от ее лица. Они как магнитом притягиваются к глазам Симоны, ее губам, коже, тонкой шее и полной груди, ее длинным ногам, скрещенным перед собой в лодыжках, и ее тонким рукам, сложенным на коленях.
В ее выражении лица появилась новая глубина эмоций. Словно в ее глазах целый роман, если бы я только умел их читать.
Мэр произнес всю свою речь, а я ни разу не отвел от нее взгляда. Она не подняла глаз, чтобы посмотреть на меня.
Не могу поверить, что мы так близко, а она даже не чувствует этого.
Мое желание к ней вернулось с ревом, как лесной пожар, подхваченный ветром.
Я сказал себе, что если я когда-нибудь увижу ее снова, я не буду этого делать. Я бы не позволил себе почувствовать то, что чувствовал раньше.
Что ж, теперь это происходит, и я понимаю, что у меня нет ни капли контроля. Я не могу удержаться от желания вскочить на эту сцену, поднять ее, перекинуть через плечо и унести прочь. Я хочу сорвать с нее этот сарафан и зарыться лицом между этих грудей… Я хочу вернуть ее единственным известным мне способом… снова завладев ее телом.
 
Я хочу этого и не могу перестать этого хотеть.
Я едва могу удержаться, чтобы не совершить это.
Мне приходится сильно стиснуть зубы и сжать кулаки по бокам.
Это то, что я делаю, когда Кэл встает, чтобы заговорить. Симона наблюдает, как он пересекает сцену. Наконец, ее взгляд скользит по мне.
Я могу сказать, в какой момент она меня замечает. Она застывает в кресле, выражение ее лица меняется с легкого интереса на абсолютный шок.
Она смотрит прямо на меня, наши глаза встретились.
И я чувствую, как смотрю на нее в ответ, моя челюсть сжата, а все мое тело напряглось от борьбы с тем, чтобы не выбежать на сцену. Я знаю, что, наверное, выгляжу холодным и злым. Но не знаю, как еще мне выглядеть. Я не могу улыбнуться ей, это было бы абсурдно.
Я не знаю, что делать. И это расстраивает меня еще больше. Я ненавижу то, что я здесь в этот момент, без предупреждения или подготовки, вынужден смотреть на эту женщину, которую я так долго любил. Я ненавижу это. Ненавижу то, что не могу прочитать выражение ее лица. Она выглядит расстроенной — это все, что я могу сказать. Потому что она боится? Или потому что она не хочет меня видеть? Нет никакого способа это узнать.
Кэл получает большой отклик от толпы. Я слышу, как они аплодируют почти после каждой строчки.
Толпа ревет прямо за моей спиной, но звук кажется далеким и приглушенным. Лицо Симоны заполняет весь мой обзор.
Это похоже на рекламный щит. Но на этот раз она так близко, что я действительно могу дотронуться до нее…
Я отвожу взгляд и пытаюсь сосредоточиться на своей настоящей работе. Я должен следить за тем, чтобы никто не выстрелил в Кэла. Он выглядит непобедимым там, за трибуной, просто входит в ритм своей речи.
Я сканирую толпу, как и положено, хотя знаю, что мой мозг не обрабатывает информацию обычным способом. Я должен искать людей, чье выражение лица не соответствует остальной части толпы. Чьи движения не совпадают. Высматривать людей, которые тянутся к своим курткам, людей, которые выглядят взволнованными, как будто пытаются на что-то настроиться.
Риона сказала, что Соломону угрожали смертью, но подавляющее большинство угроз ничего не значат. Даже сумасшедшие, которые пытаются действовать, почти никогда не добиваются успеха. Последним убийством политика на американской земле было убийство мэра Кирквуда, штат Миссури, в далеком 2008 году.
Поэтому я не думаю, что сегодня что-то произойдет. Но я все равно должен быть начеку. Я обещал Рионе. Я не могу отвлекаться только потому, что женщина, которая вырвала мое сердце, случайно появилась передо мной.
Кэл закругляется. Следующим идет Яфеу Соломон.
Я еще раз оглядываю толпу, затем смотрю на сцену, где Кэл стоит во весь рост за трибуной. Я вижу баннер с флагами на верхней части сцены. Расположение странное — они подвешены не на одном уровне друг с другом. На самом деле, пара флагов висит по диагонали, ведущей прямо к трибуне.
С эстетической точки зрения это выглядит странно. Интересно, пришлось ли Джессике передвинуть их после того, как я заставил ее поменять цветочные композиции?
Я вижу, что флаги слегка вздымаются при перемене ветра. День тихий, но флаги достаточно легкие, чтобы указать направление даже малейшему дуновению воздуха.
На самом деле, они выглядят почти так, как будто были устроены именно для этого…
Кэл представляет Яфеу Соломона. Соломон выходит вперед, присоединяется к Кэлу на трибуне и пожимает ему руку.
— Добрый день, братья и сестры, — говорит он своим глубоким, спокойным голосом. — Я так благодарен вам всем за то, что вы сегодня пришли поддержать наше дело. Не думаю, что в мире есть трагедия масштабнее, чем та, которая распространяется сейчас по всему земному шару и затрагивает людей каждой нации.
— Торговля людьми — это преступление против всех людей. Это преступление против человечества. Все мы рождаемся свободными — это самая важная характеристика людей, что никто из нас не должен быть рабом или инструментом для другого человека. Мы все должны быть свободны искать свое счастье в этой жизни.