Снежный пепел (СИ)
— Мать тебе не рассказала разве? — дед механически помешивает чай в своей любимой железной кружке с клубничным рисунком, кидает ломтик лимона, прижимает его к стенке посудины, выжимая кислый сок.
Аж скулы сводит, не люблю лимон, лью в свою кружку молоко, наблюдая, как оно смешивается с коричневой жидкостью, болтаю ложечкой, вдыхая молочный аромат.
— Мама намекнула, раззадорила только. Так что, слушаю внимательно.
— Отец твой умер в тюрьме, попал туда за изнасилование.
Горячий чай встал комом в горле, от неожиданного заявления. С трудом умудряюсь проглотить обжигающую жидкость, прокашливаюсь.
— За … Это он маму?
— И ее тоже. Но посадили за соседскую девочку. Мы с твоей бабушкой развелись, она себе молодого нашла… подонка. Лида жаловалась, что сожитель пристает к ней, но мать ей не верила, даже била. В тот день я хотел забрать дочь, она как раз сдала экзамены в школе. Задержался на ферме, не успел…
Дед горестно всхлипнул будто, протер кулаком глаза. Я знаю, что бабушка ушла от него, потому что она городская и жить в деревне не захотела, получила квартиру, ту самую, где я выросла, в районном центре. А дедушка больше так и не женился, работал ветврачом, он всегда любил коров и лошадей.
— Лида замуж собиралась, за Дмитрия. Но парень ее не бросил, расписались по-тихому, когда выяснилось, что ребенок будет. Спас ее от сплетней и осуждения. Потом ты родилась, моя дочь отказалась от тебя, оставила в роддоме, ей невыносимо было видеть в тебе своего мучителя. Дмитрий сам забрал тебя, ухаживал. Я помогал всегда. Бабушка твоя с пеленок тоже помогла, ты в детский сад пошла, а она заболела и умерла быстро. Сгорела… вот и Лида сгорает, как она. Ох-х…
Дед плачет, уже не скрывая слез. Давняя история причиняет боль как и прежде. У меня тоже глаза мокрые, сижу и шмыгаю носом, не зная, что сказать. Я не похожа на маму, и на папу тоже. Синие глаза на бледном лице, курносый нос и пухлые губы… в него.
Я всегда считала себя красивой, гордилась синевой в глазах и не представляла какую боль причиняла своей маме, напоминая ей о том подонке. Понятно, почему любовь к ребенку не проснулась. Будь я похожа на нее, может она и смогла забыть все и смириться. Понимаю, почему так цеплялась за отца в тот день, целуя его следы. Потому что не отвернулся в трудный момент.
Вытираю глаза. Я противна сама себе, потому что похожа на мерзкого человека. Язык не поворачивается назвать его отцом…
— Значит, думаешь, не сможем уговорить маму обследоваться? — нарочно перевожу тему.
— Нет. Она не поедет к врачу, смирилась, — с горечью в голосе произносит дедушка, все так же помешивая чай.
— Тогда врач приедет к ней. Я привезу, недели через две. Договорюсь. И знаешь, деда, никуда она от нас не денется!
— Какая ты стала, Аленка, — улыбается старик, наконец. Плечи его расправляются, подносит к губам свою клубничную кружку и пьет остывший чай, крупно глотая, словно пустынный путник, у которого пересохло во рту.
Да, я сделаю все возможное, чтобы спасти маму. И пусть она дальше ненавидит меня, я уже не обижаюсь…
Глава 6
Прошло два дня и я вся извелась. Нужно срочно ехать в город, искать врача для мамы, а потом договориться приехать и осмотреть ее. Еще машину где-то достать нормальную, в старом автобусе светилу медицины не повезешь ведь за триста км.
— Поеду я, дедушка, — устало бормочу, когда вечером, после горячей баньки млею на крыльце рядом с дедом, который только что управился с делами и собирается идти париться.
— Аленка, дохлый номер, — сокрушенно качает головой старик, — не станет Лида обследоваться. Даже не трать времени и денег. Да и нервишки прибереги, они тебе еще пригодятся.
Я ничего не отвечаю, знаю, что дедушка прав. Но я придумаю что-нибудь. Как оставить родного человека без помощи?
— Тук-тук, — раздается от калитки, о старый забор опирается Степановна, соседка, похоже услышала наш разговор, потому что тоже поддакивает деду:
— Дедушка твой прав, Аленушка, оставь уже Лиду, займись своей жизнью. А я за молочком, Михалыч.
— Сейчас принесу, — кряхтит дед и уходит в дом, а его место занимает соседка.
— Алёнушка, я тебе серьезно говорю, займись своей жизнью, не теряй времени. Проклятие матери висит над тобой, как дамоклов меч.
— Какое проклятие, — удивляюсь словам бабы Зои, с чего вдруг твои обвинения в сторону моей мамы.
— Она ненавидит тебя, всегда приезжает и клянет, чтоб тебе пусто было, чтобы ты проклятый род не продолжила. А слова, они знаешь, силу какую имеют, особенно сказанные в гневе.
— Я не верю в такую чепуху, баб Зой, я врач, — отвергаю уверения пожилой соседки и встаю, надо лечь пораньше, завтра чтобы успеть на первый автобус до города.
— Ну и зря не веришь. Материнское слово самое сильное. Как бы не остаться тебе без семьи, без детей. Вот смотрю на тебя, ты же даже не целованная еще, да и нет у тебя желания с парнями любовь крутить. Так?
— Ну, может и так, только мне пока некогда любовь крутить. Спокойной ночи, — бурчу я, откидывая штору на дверном проеме, чтобы уйти в дом.
Глава 7
Уже скрывшись в сенях, слышу, как дед выговаривает соседке:
— Степановна, ну чего ты всякую муть несешь? Не трогай девчонку, ей и так плохо, мечется вон, даже не хочет выходные догулять, завтра в город едет, врача искать…
— Да пустое это! Сам знаешь, недолго Лидушке осталось, сама себя добивает, и девчонку за собой тащит, эгоистка.
— Да тьфу на тебя, старая! — рычит дедушка, и его довела своими дурацкими разговорами. — Иди уже, язва!
Я пол ночи не могла заснуть, все не шли из головы пророчества соседки. Да, я помню, как мама кричала мне — «будь ты проклята!», когда папа ушел. Только я не придала словам значения. И мне правда не хочется влюбиться, будто нет в этом потребности. Все мои подруги давно по нескольку парней поменяли, одна я не знаю прелестей любви. Мне нравится учиться!
Утром уезжаю первым рейсом, разбитая и не отдохнувшая, дремлю всю дорогу. По приезду в город сразу иду искать старого Гриня, уж он-то должен знать врачей, которые знают все об онкологии.
— Давай карту, я покажу кое-кому, говорит «мертвый доктор», но я только развожу руками. Нет ничего. Только мои наблюдения.
— Мама не ходила в больницу и анализы не сдавала, и вряд ли пойдет… — глотаю слезы от отчаяния. До меня вдруг доходит, что правы и дед и его соседка, если человек не хочет лечиться, то силком это не сделаешь.
— Не реви, красота, всю синеву из глаз смоешь, — ласково поддевает Гринь. — А если серьезно, то тут два варианта.
— Какие? — смотрю сквозь пелену, надеясь, что и этот человек не скажет, оставь в покое мать и живи дальше.
— Оставь пока ее. Скоро твоя мать не сможет терпеть боль и пойдет к врачам, вот тогда мы ее, тепленькую еще, приберем к ручкам.
Фыркаю. Какой доктор, такие и шутки. Куда ждать? Тут промедление смерти подобно.
— Мой тебе совет — иди фельдшером на «скорую», денег зарабатывай пока, опыта набирайся. Потому что знаю я таких больных, раз твоя мама так себя ведет, ее ни один врач не вылечит. Ну нет у нее желания жить.
Я только горестно вздыхаю и кручу железную кружку с чаем. Мужчина подвигает мне тарелку с кругляшками копченой колбасы и тонкими, почти прозрачными квадратиками сыра, но мне кусок не лезет в горло. Я не отступлюсь! Кто бы мне что не говорил.
Глава 8
Я устроилась фельдшером на станцию «скорой помощи», учиться у меня времени не было. Я сама в свободное время штудировала медицинскую литературу по онкологии, заводила нужные знакомства, благодаря дружбе с Гринем. Не бросила работу и в морге, дежурила теперь не по ночам, а сменами, подстроила специально, чтобы можно было работать и там, и тут. Но денег все равно не хватало, чтобы откладывать на лечение маме, пришлось снять койку у одинокой старушки.