Сделка, или парень (не) моей мечты (СИ)

Такие у вас воспоминания о вашем детстве, да? Ничего плохого не происходило? Никто не исчезал из вашей жизни? Вы таким помните то время? Повезло вам. Я же нет! Ничего из этого у меня никогда не было. Хоть я был маленьким мальчиком, мозг которого не мог сообразить, что к чему. Все же кое-какие детали из детства я навсегда запомнил.
Как папа и мама ссорились между собой, думая, что сын их не слышит, что они скрыты от чужих глаз, что можно говорить на повышенных тонах. Обвинять друг друга в безразличии, в неоправданной ревности, в изменах, произносить слова о том, что они жалеют о создании своего брака. Что нужно было его расторгнуть, когда появились первые сомнения, когда она еще не была беременна. Ведь сейчас все осложнилось и ни к чему хорошему не привело, стало лишь привязанностью друг к другу. Просто немного симпатии, чтоб показать окружающим, что их семейная жизнь в порядке, чтобы не возникло слухов и сплетен про их якобы развод, который бы они хотели совершить. Но все же их что-то останавливало, не могли они расстаться.
Теперь у них есть сын. Денис, которому нужны оба родителя, который всегда слышал, о чем они говорили между собой. Он никогда не расспрашивал маму, когда видел ее заплаканное лицо, когда отец уходил куда-то на ночь глядя, а потом возвращался к следующему вечеру в прекрасном расположении духа.
Но однажды он никуда не ушел. Не запирался в своем кабинете, не отталкивал от себя маленького мальчика. Просто зашел к нему в комнату, когда он играл в повара, опустился на колени и крепко обнял. А потом заплаканным, грустным голосом произнес, что мамы больше нет, что она отправилась на небеса, к бабушке и дедушке. И теперь они остались только вдвоем.
Вот так вот я в свои четыре года потерял самого дорогого и любимого для меня человека — свою мамочку Марину. На похороны которой, даже не попал, тогда мне не объяснили, почему мне нельзя было этого сделать. Лишь спустя годы я узнал, что хоронили ее в закрытом гробу, так как из-за автомобильной аварии все ее тело было повреждено. Что маленький ребенок испугался бы такого зрелища и получил бы психологическую травму на всю жизнь. Да и грустить мне в то время никто не дал.
Спустя несколько месяцев после ее смерти в наш дом пришла совершенно чужая для меня женщина — Карина Юрьевна. Держа за руку какого-то малыша, который боязливо озирался по сторонам и не прекращал сосать большой палец. Обычный мальчик, чуть младше меня (точнее совсем маленький — в год жизни). В синем комбинезоне, как сейчас помню. Оказался моим сводным братом. Сыном моего отца от этой новой для меня мамы, с которой он успел сочетаться браком. Которую искренне любит вот уже несколько лет, с которой изменял своей законной жене. Той, что недавно умерла. Так еще и завел с ней ребенка. В силу своего тогдашнего возраста все это не показалось мне чем-то неправильным или плохим. Я был еще мал. С радостью принял незнакомых мне людей в семью. Никому правды о своем брате не говорил, так как отец мне пригрозил каким-то наказанием. Лишь молча, слушал, как он рассказывал своим знакомым одну занятную историю.
С Мариной он уже давно в разводе, в одной кровати они не спали. Каждый вел свою собственную жизнь — отдельно друг от друга. Просто не хотели скандала в прессе, если бы они прознали об их ситуации в стенах особняка за высоким забором.
Теперь же, когда она умерла, не было смысла скрывать ту правду, о которой он и говорит. Что у него есть любимая жена Марина, родившая ему чудесного мальчика Артема. Младшего братика для его старшего сына Дениса, для меня. Для идиота, что поверил в слова отца девятнадцать лет назад. О том, что мама умерла в автомобильной аварии, возвращаясь с какой-то вечеринки у своей близкой подруги. Поверил. Во все поверил.
А теперь убедился, что этот гавнюк, называющийся моим отцом врал мне всю мою сознательную жизнь. Ебал мне мозги своими россказнями. Так еще и хотел, чтобы я был тихим и милым мальчиком. Таким, каким меня бы хотела видеть мама, которую я сейчас вижу прямо перед собой. Она стоит около шкафчика от пола до потолка с какими-то документами.
Вроде бы это была архивная комната, в которой предыдущие хозяева поленились разобрать вещи, выкинуть их все к чертовой матери. Видно знали, что когда-нибудь она пригодится, чтобы разгромить ее. Все здесь поломать. Уничтожить. Ведь мне этого прямо сейчас так хочется. Просто сжать руку в кулак, поднять его и заехать им по какой-нибудь полке. Плевать, что я могу сломать себе пальцы. Плевать, что придется ехать в больницу. Ведь я и так уже пострадал после драки. Терять мне больше нечего. Больно не очень будет. Так как избавлюсь от той злости, что таится глубоко во мне, что сжирает меня изнутри, что готова вырваться наружу. Спалить, нахуй, весь этот лофт прямо с моими друзьями. С моей воскресшей мамой. Стоящей напротив меня и долгое время молчавшей, не смевшей начать разговор. Хотя должна это сделать самая первая. Ее привилегия. Она должна мне объяснить кое-что. Какого черта не появлялась в моей жизни столько времени? Почему не давала о себе знать? Где, мать ее, была? Зачем именно сейчас нашла меня в этом парижском доме? Зачем?
— Ты так вырос, мой мальчик, — нарушает она тишину своей обычной, будничной фразой, словно не видела меня всего-то каких-то несколько месяцев.
От этого ярость во мне просто растет в геометрической прогрессии. Глаза наливаются кровью, руки сжимаются в кулаки. В голову закрадывается мысль об убийстве. О массовом убийстве, но я ее тут же отбрасываю. Не хочется сидеть во французской полиции до конца своих дней. Вместо этого скрещиваю руки на груди и пристально наблюдаю за…женщиной, что стоит передо мной. Немного постаревшей, с морщинками вокруг глаз. Ее образ, что запомнился мне с детства, изменился, но не настолько, чтобы я не мог сказать, кем она является.
— И все? — сам не понимаю, почему в таком моем состоянии, у меня спокойный голос, без ноток злости или ярости. — Все, что ты можешь мне сказать? «Ты подрос», — передразниваю ее. — Так еще и своим мальчиком назвала, — передергиваю плечами. — На что не имеешь никакого права, — вот теперь прихожу в бешенство, когда же она делает шаг в мою сторону, выставляю вперед руку. Дабы прекратить ее действия. — Не. Смей. Ко. Мне. Подходить, — каждое слово по отдельности, со злостью. Тело охватывает мелкая дрожь. Словно видишь рядом с собой какую-то ползучую тварь, и ее стоит уничтожить, пока она не пробралась достаточно близко к тебе.
— Денис, я всего лишь… — ее речь обрывается, когда я хватаю попавшуюся под руку стеклянную статуэтку и со всей силы бросаю ее об стену, с правой стороны от нее. От чего «мама» сжимается от страха, прикрыв глаза. Ее собственный сын вызывал у нее такое чувство. Маленький мальчик превратился в мужчину, повзрослел без ее помощи, без ее ласковых рук, без ее нежных слов и объятий. С полным отсутствием ее в моей жизни.
— Плевать я, блядь, хотел о том, что ты хочешь мне сказать, — тяжело дышу, намереваясь выпустить всю накопившуюся злость наружу, а не только ее часть. Сжимаю и разжимаю кулаки, думая о том, чтобы еще кинуть, чем еще заставить ее заткнуться. Ведь она все равно откроет рот, откуда посыпятся так ненужные мне теперь слова. — Ты девятнадцать лет где-то пропадала. Девятнадцать гребанных лет! — ору, как разъяренный зверь, готовый в любую минуту напасть на свою жертву и перегрызть ей горло. — Мне говорили, что ты погибла в ужасной автомобильной аварии. Твое тело было обезображено. Тебя хоронили в закрытом гробу! Меня не подпускали близко к твоей могиле. Отец врал мне о тебе все эти годы! ВРАЛ! — хлопаю себя ладонью по лбу. — Хотя… О чем это я? — громкий смех рвется из моей груди. Так не нужное мне сейчас веселье наполняет меня внутри.
— Должно быть ты вместе с ним все это продумала, да? Вы решили, как тебе можно скрыться из России. От мужа и любимого сына. Как без громогласного развода исчезнуть из их жизней. Да, мама? — в голосе ни капли нежности. Сплошное издевательство вперемешку со смехом. Ведь она не заслуживает, чтобы с ней разговаривали милым тоном. Радуясь, что, наконец, ее повстречал.